— Доброе утро, шеф.

— Доброе утро, Ферди.

— Хорошо съездили?

— Прекрасно, спасибо. Чем вы занимались в мое отсутствие?

— Мы с Костоломом пошли в кино.

— Что-нибудь интересное?

— Очень. Про шпионов.

Гораций нахмурился. Он не разделял любви Ферди к шпионским фильмам, считая шпионаж вульгарным занятием.

— Вам понравилось? Что ж, у каждого свои вкусы. Кстати, позвоните, пожалуйста, Костолому и сообщите, что я хотел бы его видеть. Скажите, что это спешно.

Ферди вышел и через минуту вернулся с известием, что Костолом едет.

— Хорошо, — сказал Гораций, чувствуя, что на Костолома всегда можно положиться. — Ну, Ферди, что новенького?

Ферди откликнулся сразу:

— Про Рыжего Моффета читали?

Ферди имел в виду довольно известного специалиста по сейфам, который некоторое время подвизался у Горация, а затем основал свое собственное дело. На беду, его застигли с паяльной лампой в руке и отправили в Дартмур.

— Нет, а что?

— Махнул из тюряги.

— Да неужели!

— Вчера вечером. Славная оплеуха старику Армитейджу. Гораций согласился, что для сэра Роджера Армитейджа, судьи, приговорившего Рыжего Моффета к пяти годам тюремного заключения, побег осужденного должен стать тяжелым ударом. Любому судье обидно сознавать, что его труд пропал понапрасну. Впрочем, нет худа без добра, на что он и не преминул указать.

— Отрадно думать, Ферди, что нынешнее тюремное начальство утратило всякую бдительность, и можно покинуть места лишения свободы, как только сочтешь нужным. Современный заключенный — не более чем постоялец. Как говорится, сегодня здесь, завтра там. Можно не горевать, когда твой друг угодил в кутузку. Просто говоришь себе словами песни: «Он вернется, когда в полях забелеют маргаритки». Думаю, Ферди, в этих обстоятельствах вы можете поджарить мне еще яичницу.

Покончив со второй порцией, Гораций закурил утреннюю сигару и вновь погрузился в воспоминания о рассыпчатом тесте и превосходно отваренном картофеле в дивной густой подливке. Тут вернулся Ферди и привел с собой Льюэллина Эванса.

Тот приветствовал Горация обычной кроткой улыбкой. Он был, как подсказывает имя, валлиец по рождению и в речи сохранил свойственную этому народу напевность. Слова «Доброе утро, шеф» прозвучали, как первые ноты музыкального шлягера.

— Ферди сказал, вы хотите срочно меня видеть, шеф.

— Да, Костолом, и это моя последняя возможность, поскольку этим утром я отбываю в сельскую местность, Ферди, запишите адрес, куда пересылать почту. Мэллоу-холл, Мэллоу. Это деревушка в Вустершире.

— Там какой-то отель? — спросил Костолом.

— Большая усадьба. Я в ней теперь дворецким.

Смысл фразы не ускользнул от слушателей. Оба заметно встрепенулись.

— Ба, шеф! Работа?

— И большая.

— Как в Нортон-корте?

— На этот раз нет. В самом доме ничего интересного. Холостяцкое хозяйство — ни женщин, ни драгоценностей.

— Так зачем нам туда?

— Мне нужно закрепиться на месте. Моя цель — местный банк.

— Будем его чистить?

— Да. Вижу, вы огорчены, Ферди. Что-то случилось?

— Ничего, шеф, просто, если это банк, я вам не понадоблюсь.

— Еще как понадобитесь! Вы залезете в чердачное окно и впустите нас внутрь.

— Тогда отлично, — сказал Ферди, светлея. — Нельзя обчистить банк, пока не попадешь внутрь. А у банков есть чердачные окна?

— У этого — есть. Заведение старинное. Полагаю, сто лет назад хозяин жил на втором этаже. Что-то и вы, Костолом, кажется, не в восторге. Какие у вас возражения?

— Только одно. В деревне банк, должно быть, не ахти.

— Успокойтесь, Костолом. Ваша беда в том, что вы — лондонец. Сельский банк представляется вам чем-то вроде ломбарда. Я навел справки и уверяю: работа вполне достойна вашего уровня. Мне сказали, банк гребет деньги лопатой, как, впрочем, любой уважающий себя сельский банк. Думаю, у «Банка Бонда», как он называется, вкладчики по всему Вустерширу, Глостерширу, да и Шропширу тоже. Возможно, мой бывший хозяин, сэр Руперт Финч, держит там свои сбережения. И, разумеется, банк расположен не в деревушке Мэллоу, а в городке Веллингфорд, в двух милях от нее. Надеюсь, я развеял ваши сомнения? Все препоны убраны?

Слово «препоны» было для Костолома новым, как, впрочем, и многие другие слова, которые произносил Гораций, но главную суть он уловил и сказал, что больше скрипеть не будет. Костолом по-детски верил в своего вождя. Если шеф поставил на работе печать «Одобрено», то и размышлять не о чем.

— А когда мы вам понадобимся?

— Я вас извещу. В таких делах спешка противопоказана. Однако будьте готовы ехать в Веллингфорд по первому моему зову. А пока угощайтесь сигарой. Вам же, Ферди, пора заняться обязанностями по дому.

— Хорошо, шеф.

Ферди собрал остатки завтрака и удалился, но через минуту вернулся с виноватым видом.

— Простите, шеф, забыл сказать. Вчера, пока вас не было, снова заходил Чарли.

Гораций заметно вздрогнул.

— Чарли?

— Да. Чего ему нужно, не сказал, просто спросил вас, а когда я ответил, что вы уехали, не поверил. Весь дом обошел, вас искал, а не найдя, сказал, что зайдет еще.

— Зайдет еще, — вдумчиво повторил Гораций.

Лишь через несколько минут он вновь обрел душевное равновесие, вспомнив, что уезжает в Вустершир, где Чарли вряд ли его разыщет. Он как раз наставлял Ферди при встрече с Чарли ни в коем случае не упоминать Мэллоу-холл, когда Ферди сказал, что его просят к телефону.

Для людей деловых время — деньги, поэтому их телефонные разговоры обычно бывают краткими, и Гораций в этот раз не стал отступать от правил. Сказав «Алло» и выслушав несколько крайне неприятных слов, он нервно повесил трубку, не видя причин продолжать беседу. Когда он вернулся и рухнул в кресло, лицо его выражало величайший душевный дискомфорт, а в голосе отсутствовала обычная звучность.

— Звонил Чарли.

Так Костолом и думал. Капельки пота на лбу господина и повелителя были достаточно красноречивы.

— Говорит, если я не отдам то, что ему якобы причитается, он отстрелит мне голову.

Здесь Костолом смог вставить слова утешения:

— Не станет он этого делать, сэр. Здесь не Чикаго. Он знает, что в Англии порядки другие. Охота ему рисковать пожизненным за мокрое дело. Продырявит вам руку или там ногу.

Гораций не успокоился. Он не хотел, чтобы ему дырявили руку или там ногу, о чем и сказал Костолому. Костолом согласился, что мысль резонная, и предложил другой вариант.

— А чего бы ни отдать ему деньги?

Глаза Горация, до сих пор просто выпиравшие из орбит, вспыхнули огнем.

— Нет! Это дело принципа! — вскричал он, и Костолом понял, что уговоры бессмысленны. Если шеф пошел на принцип, его не переубедить.

— Ну ладно, в этой деревне он вас не найдет.

Гораций признал, что тоже черпает утешение в этой мысли. Однако на пути к счастливой развязке всегда возникают преграды.

— Как я туда попаду? Чарли сказал, что будет поджидать на улице.

— Не выходите на улицу.

Горацию подумалось, что из всех тупоголовых кретинов, которыми в избытке населен Лондон, Костолом в наибольшей степени обделен серым веществом. Ему показалось, что даже умственно отсталому кролику природа подарила больше мозгов. С трудом сохраняя спокойствие, он сказал:

— Если я не выйду на улицу, то как попаду в Мэллоу? Костолом признал, что это хороший вопрос. Довольно долго он сидел в глубоком раздумье.

— Знаю! — воскликнул он наконец.

— Что именно? — спросил Гораций, явственно показывая, что любое знание со стороны подчиненного будет для него неожиданностью.

— Придумал, — сказал Костолом. — Выйдете в сад, сиганете через изгородь в соседний и так до автобусной остановки. Чарли до такого не додумается. Он будет ждать у парадного входа. А я привезу вам чемоданы на вокзал.

Горация захлестнула волна раскаяния и стыда. Еще минуту назад он ставил этого человека ниже умственно отсталого кролика и лишь сейчас осознал всю глубину своего заблуждения. В решении сложных задач ни одному умственно отсталому кролику за ним не угнаться. Даже кролик с исключительно высоким уровнем интеллекта вынужден был бы признать, что встретил достойного соперника.