— Духи у нее противные.

— Ему нравятся и они, он мне сам говорил.

— А как насчет верности? Порхать она не будет?

— Да что ты! Тихая, домашняя женщина. Любит читать, в интервью это особенно подчеркивается, любит и стряпать, подвязав простой ситцевый передник.

— Я бы очень хотела, чтобы Стэнвуд был счастлив.

— Не беспокойся, они созданы друг для друга. Оба — чистая слоновая кость, с головы до пяток. А, вот и Шорти!

Как и Стэнвуд, граф ожил, обретя редкостное сходство с «Пробуждением Души». Терри вопросительно взглянула на Майка.

— Скажем ему сразу или сначала подготовим?

— Я думаю, сразу.

— Хорошо. Рада тебе представить…

— Нет, лучше: «Разреши…»

— Намного лучше. Так вот, разреши тебе представить моего жениха, мистера Кардинела.

Граф растерялся, ощущая, что это все-таки слишком.

— Жениха? — переспросил он.

— Да.

— Кардинела?

— Да.

— А не Стэнвуда?

— Нет.

— Значит, Кардинела?

— Да.

— Господи! — пробормотал пэр, отирая лоб рукой.

— Понимаете, любезный Шорти, — пояснил Майк, — дела немного запутались, но нам удалось их распутать. Были и ошибки, и недоразумения, очень похожие на те, что описаны в «Преданном Перси» (том второй). Вероятно, вы читали этот роман, а может быть, не читали. Сейчас все распуталось, повторю, так что готовьте старый добрый цилиндр, предстоит свадьба. Колокола деревенской церкви, точней — небольшой регистратуры, скоро издадут свой веселый звон. Огастеса не видели?

Лорд Шортлендс снова уподобился «Пробуждению Души». После того что случилось прошлой ночью, он не думал, что имя Ворра усладит ему когда-нибудь слух, но теперь питал к нему искреннее уважение.

— Как не видеть! Только что расстались.

— Вы не хотели подождать?

— Он не разрешил. Ему это действует на нервы. Очень чувствительный человек. Я сказал ему, что иду сюда.

— Значит, с минуты на минуту. А, вот и он!

Огастес вошел, словно актер, ожидающий аплодисментов. Приняли его прекрасно.

— Мистер Ворр! — воскликнула Терри.

— Ну, как? — воскликнул лорд Шортлендс.

— Порядок, дорогуша, — отвечал он. — Всем привет! Значит, порядок. Но…

Неожиданное вмешательство заставило Майка замолчать. В дверях возникла леди Адела.

На ней были садовые перчатки. В руках она держала ножницы. Завидев отца, она бросила на него взор, который бросает тигрица, прежде чем прыгнуть на козленка, которому выпало стать ей ужином. Праведный гнев возрастал в ней с половины десятого, и она, несомненно, собиралась спустить пары.

— А! — сказала она. — Мне надо с тобой поговорить. Наедине, — прибавила леди, оглядев помещение.

Огастес был учтив, как всегда. Социальное чутье его еще не подводило, а кроме того, он собирался подслушивать у дверей.

— Убраться нам, дорогуша? — благодушно спросил он. — Это можно.

Леди Аделу никто не называл «дорогушей», и она брезгливо подняла брови.

— Кто вы такой?

— Фамилия — Ворр, дорогуша. Огастес Ворр.

— Камердинер Стэнвуда, — пояснила Терри.

— Вот как? — только и сказала леди, проглотив прочие слова. Вассалы Кобболда-младшего неприкосновенны. Позже, быть может, придется указать дорогому мальчику, что его камердинер не совсем таков, как следует, но пока что наглеца надо пощадить. Тем самым она только на него поглядела.

Этого вполне хватило, ибо взгляд ее разил не хуже молнии. Огастес удалился, равно как и Майк с Терри, и леди обернулась к отцу.

— Та-ак, — сказала она.

— Да? — откликнулся лорд Шортлендс.

Слово это, если, например, увидишь его в книге, навряд ли поразит вас. Казалось бы, оно совершенно безобидно. Но услышьте, как его громко и дерзко произносит человек, распрямивший плечи и сунувший пальцы в проймы жилета, и у вас перехватит дыхание. Леди Адела испытывала то же, что испытывает тигрица, если козленок укусит ее за лапу.

Ничто не вселяет такой прыти в неимущих графов, как мысль о том, что у них есть тысяча пятьсот фунтов. Дух предков, отличившихся и при Гастингсе, и среди нечестивых, осенил графа. Так и казалось, что он, одетый в кирасу, взмахнул боевым топориком.

— Да? — спросил он. — В чем дело? Не доводи меня, Адела. Все равно толка не будет.

Старшая дочь, женщина храбрая, попыталась стряхнуть наваждение. Нельзя же поверить чувству, что тебя ударили по лбу мокрой рыбой.

— Отец! — вскричала она.

Лорд Шортлендс громко фыркнул. Упомянутых предков особенно раздражало, когда подавали голос женщины.

— Ну что «отец»? Что «отец»? Сказано, больше я этого терпеть не буду. Мне давно не нравится твоя манера. Когда я был молод, дочери почитали родителей.

Тут бы и заметить, что, наверное, родители были другими, но чувство, что тебя ударили рыбой, никак не проходило.

— Я решил уехать, — продолжал граф. — И немедленно. Мне достались большие деньги, зачем же мне здесь жить? Меня давно тошнит от этого рва, и от крыла, построенного в 1259 году, и от прочей мерзости. Если хочешь знать, я куплю кабачок.

— Отец!

— Что «отец»? Ну, что «отец»? Ты не попугай.

Разум леди Аделы был в таком смятении, что она сама не знала, можно ли причислить ее к попугаям. Знала она одно — ей грозит что-то похуже Французской революции.

— Да, кстати, — прибавил лорд Шортлендс. — Я женюсь на миссис Пентер.

Судите сами, в каком состоянии была его дочь, если она не поняла, о ком он говорит.

— Пентер? — растерянно спросила она. — Из дорсетширских Пентеров или из эссекских? Пентер…

— Да. Пентер, Пентер, Пентер. Ты ее прекрасно знаешь. Наша кухарка.

— Кухарка? — закричала леди Адела.

— Кухарка, — ответил граф. — И не ори.

Заговорив снова, несчастная леди не орала, она шептала, а перед этим издала звук, который только врач с очень хорошим слухом отличил бы от предсмертного хрипа.

— Ты не можешь на ней жениться!

— Не могу? — спросил лорд Шортлендс, утверждая пальцы в проймах. — Посмотри на меня!

Леди Адела поняла, что остается потолковать с кухаркой, которая всегда казалась ей разумной женщиной. К замыслу она приступила так быстро, что граф не понял, что происходит. Прыжок, резкий свист — и дочь исчезла. Через миг-другой вошел Огастес, довольный тем, что слышал.

— Хо! — одобрил он. — Можно сказать, врезали.

— Ха! — отозвался граф, козырем пройдясь по паркету.

— Что я вам скажу, — продолжал Огастес. — Минуточку! Он подождал, пока войдут Майк и Терри. Она волновалась, он гладил ее руку.

— А дочка ваша, Тереза, прямо намучалась. Думала, сестрица вас заест. Да и я пред-по-ла-гал, что пора покупать венок или там букет лилий. А смотрю, вы целы.

Лорд Шортлендс с этим согласился.

— Ух, он ей показал! — сообщил Огастес новоприбывшим. — Р-раз — и готово. В лёжку.

Терри была потрясена.

— Шорти! Это правда?

— Естественно, — отвечал граф с той гордостью, какая приличествует победителю. Должно быть, после Ватерлоо Веллингтон вел себя примерно так же. — Я ее распустил, да, распустил. Пришла пора исправить ошибку. Как справедливо заметил мистер Ворр, теперь я показал ей. Ха! Вы бы видели ее лицо, когда я сообщил, что женюсь на Элис.

— Сообщил?

— Конечно.

— Аделе?

— Кому же еще? Так и сказал, я женюсь на миссис Пентер.

— Нет, дорогуша, — мягко вставил медвежатник. — Ни на ком вы не женитесь.

— Э? — удивился граф. — Что-что?

Огастес снял очки, протер их и надел снова.

— Это я на ней женюсь, — ответил он.

— То есть как?

— Так, дорогуша. Помнится, я говорил мистеру Кардинелу, мы давно хотели пожениться, только она пошла на Мик-стрит, а я ее ждал на Бик-стрит. Бывают такие случаи.

Терри охнула.

— Значит…

— Именно, дорогуша. Ее я любил, ее и утратил. А сейчас иду с этой самой маркой, чтобы у себя где-нибудь припрятать, а навстречу кто? Она.

— Господи!

— Верно, дорогуша. Я чуть не грохнулся. Ка-ак закричу: «Элис!», а она — «Гас!» — «Ты?» — говорю. — «Я. Хорош, однако, голубчик». Ну, разобрались мы, что к чему, на той неделе поженимся. Теперь не перепутаем, хо-хо! На Бик-стрит.