Особенно большая партия гостей собиралась ехать наверх. Лифт битком набился представителями обоих полов — хихикающими девушками и беззаботными мужчинами. Берри просто затошнило. Кабина была так заполнена, что, казалось, там не найдется места для девушки в зеленом вечернем платье, торопливо идущей через холл в сопровождении почетного эскорта. Но лифтеру удалось как-то потеснить толпу. Когда начался подъем, девушка обернулась к своему спутнику и, улыбнувшись, что-то сказала. Берри увидел ее лицо.

И тогда все вокруг бешено завертелось. Беззвучный вскрик сорвался с его губ. Берри машинально схватил за руку проходившего мимо официанта.

— Сэр? — учтиво произнес тот, прервав свой путь.

Берри лучезарно улыбнулся ему. Он видел его сквозь туман, застилавший глаза, но всей душой чувствовал, что перед ним — прекраснейший из официантов, которых он когда-либо лицезрел. И все эти люди в лифтах и возле них — как он ошибался в них! Какая симпатичная, жизнерадостная толпа! И как замечательно понимать, что они так беспечно радуются жизни.

— Что там происходит, наверху? — спросил Берри. Официант сообщил, что сэр Герберт и леди Бэсингер дают бал в Хрустальном зале на пятом этаже.

— А, — задумчиво протянул Берри. — Бал…

Он сунул человеку полкроны и с минуту постоял, вглядываясь в глубину холла. Как было бы великолепно, если бы он был знаком с этими Бэсингерами. Они могли бы и его пригласить… Берри сдержался, поймав себя на том, что так низко для человека отважного и лишенного предрассудков пал, что возмечтал о пригласительном билете как необходимом средстве, чтобы воспользоваться гостеприимством лорда и леди Бэсингер. Но то была минутная слабость. Он снова был сам собой и знал, что любой бальный зал, Бэсингеров или не-Бэсингеров, если там танцевала эта девушка, распахнет для него свои двери.

Лифт как раз остановился и ожидал, когда его заполнит толпа. Берри одернул пиджак и решительно ступил в него.

Бала леди Бэсингер в отеле «Мазарин» Энн Мун ожидала с предвкушением особенного удовольствия. Тодди Моллинг, молодой человек, который в отсутствие ее жениха выполнял функции почетного эскорта, рассказывал ей об этом бале почти стихами. Он обещает стать гвоздем сезона, клялся Тодди. Там, где выкидывают свой флаг Бэсингеры, уверял он Энн, шампанское течет рекой.

«Старина Б, — говорил Тодди, — не из тех ребят, с кем бы я пошел в разведку, но по части угощения он не знает себе равных. Он сколотил около ста миллионов на гвоздях. И благослови Господь эти гвозди», — с жаром закончил он.

По предложению Тодди, они сразу же направились в обеденный зал. Уверенно оглядевшись, Тодди не стал тратить время на приветствия и рукопожатия, а усадил Энн за столик на двоих и пошел к буфету. Она сидела и ждала его возвращения. Разглядывая гостей сэра Герберта и леди Бэсингер, она жалела, что далека от того праздничного настроения, которое владело ими. Ей казалось, что она плохо вписывается в атмосферу безудержного веселья, царившего вокруг.

Странно, думалось ей. Внутренний голос твердил ей, что самое разумное, что она сделала в жизни, — это то, что она вовремя улизнула с места событий, оставив симпатичного молодого человека самому ловить таинственного Нюхача. Совесть уверяла ее, что обрученная барышня не имеет права разъезжать с привлекательными сотрудниками секретной службы. Но почему-то вместо довольства собой и своим поступком, чего следовало ожидать от порядочной девушки, она испытывала необъяснимую горечь, словно утратила нечто волшебное и драгоценное.

Тем временем Берри Конвей непрестанно терзал себя мыслями о том, что девушка его мечты давно забыла о нем.

— «Болинжер»! — провозгласил Тодди Моллинг, внезапно вырастая у столика. — Углядел на соседнем столе и выследил. Рекомендую на все случаи жизни.

Обеденный зал был похож на большой магазин во время распродажи. Идея перекусить перед танцами пришла в голову не одному Тодди. Преданные кавалеры ради ублажения своих дам не жалели сил, то и дело возвращаясь к столам, на которых была разложена еда и расставлены напитки. Ужин на балу Бэсингеров всегда был испытанием на стойкость, и победителями в нем выходили те, кто играл в регби за университетскую команду.

— Тут где-то должна быть серьезная еда, — сказал Тодди, выкладывая на стол добычу. — Я пойду поищу. Сам не знаю, что это может быть, но вы готовы к неожиданностям?

— Мне все равно, — ответила Энн. Она с трудом вышла из задумчивости. — Я не голодна.

— Неужели? — недоверчиво переспросил сопровождающий. — Господи, а я бы слопал самого старика Бэсингера, если только капнуть на него соус! Ладно, пойду подцеплю цыпленка. Развлекитесь как-нибудь пока. А если я не вернусь, считайте, что я умер на поле битвы.

Он опять исчез, а Энн вернулась к своим мыслям.

Да, волшебное и драгоценное. И она этим пренебрегла. А теперь ее жизнь скучна и монотонна.

Это тоже казалось странным, потому что она никогда не предполагала, что жизнь может показаться монотонной. Она всегда обладала завидным умением наслаждаться жизнью. Даже в компании Кларенсов Дамфри и в окружении Твомбли Буруошей ей не бывало скучно. А вот теперь ее охватила тоска. И ей казалось, что, если не считать того летнего полдня, она всегда ее испытывала. А та поездка осталась в ее памяти, как оазис в пустыне, лучик света в непроглядной тьме тусклого существования.

Толпа жила своей жизнью. Время от времени ее пронизывали отчаянные крики — когда мужчины, нагруженные тарелками с лососем под майонезом, сталкивались с кавалерами, держащими в руках блюда с мясным салатом. От жары и шума в голове у Энн затуманилось. И будто сквозь туман она увидела, как чья-то неясная фигура присаживается на стул рядом с нею. Энн попыталась защитить права отсутствующего Тодди.

— Извините, здесь…

Она осеклась. Туман мгновенно рассеялся. Ее бросило в жар.

— Ах, — выдохнула Энн.

И больше ничего не могла вымолвить. Сердце у нее бешено заколотилось, а Совесть уже изготовилась прокомментировать, насколько недостойно задрожали у нее губы.

(«Нехорошо, — назидала Совесть. — Этот мужчина — всего лишь случайный знакомый. И веди с ним себя подобающим образом. Сдержанно поклонись».)

Но Энн не стала сдержанно кланяться. Она молча смотрела на него во все глаза. А он неотступно глядел на нее.

Молодой человек в очках, неся на вытянутых руках добытое в боях блюдо, споткнулся о чью-то ногу и грохнулся прямо на их столик. Между ними шлепнулось нечто мягкое.

— Кажется, это моя котлета, — сказал очкарик. — Простите, пожалуйста.

Он прошествовал далее, а Энн нашла в себе силы улыбнуться дрожащими губами.

— Добрый вечер, — сказала она.

— Добрый вечер.

— Вы, по обыкновению, как снег на голову, — сказала Энн. — Или как черт из табакерки.

Он не улыбнулся в ответ. Он выглядел как-то напряженно. Словно торопился куда-то и не был расположен к светской болтовне.

— Куда вы тогда исчезли? — прямо спросил он и нахмурился от неприятного воспоминания.

Энн напустила на себя холодный вид. Она пыталась убедить себя, что он взял слишком дерзкий тон. Говорит так, будто имеет на нее какие-то права, будто она его собственность. Это, в конце концов, обидно.

— Я поехала домой, — сказала она.

— Почему?

— Потому что место женщины — дома.

— Для меня это был шок, когда я вернулся и не нашел вас на месте.

— Извините.

— Никак не мог понять, куда вы делись.

— Правда?

(«Я верный тон взяла?» — спросила Энн у Совести. — «Вполне, — ответила Совесть. — Замечательно. Так держать».)

— Кстати, — осведомилась Энн, — это в самом деле был Нюхач?

Собеседник молчал. Напряженность в его поведении перешла в смущение. Краска залила лицо, а глаза, глядевшие прямо ей в глаза, он отвел куда-то в сторону.

— Послушайте, — неловко начал он, — я должен вам кое-что сказать. Видите ли…

Он умолк.

— Да? — подбодрила его Энн.