— Я по-прежнему говорю о Шато «Блиссак».

— Д я тм живу! — тоном первооткрывателя воскликнул Гедж.

— Я знаю.

— То-то! — Гедж с отвращением уставился на Пэки. — Что это у тебя за ух-х?

Пэки объяснил, что это — память об одном ноябрьском дне, когда он ринулся лечь костьми за старый добрый Йейл, и, с помощью одиннадцати симпатяг-принстонцев, ему это почти удалось.

— Йы-л-л?

— Я в Йейле играл в футбол.

— Прям! — издевательски расхохотался Гедж. — Еще ч-что! Этт в Йы-йл! В по-гре-муш-ку тм играйт, а не фтбыл!

Пэки вздрогнул, уязвленный до глубины души. Желание добиваться симпатии этого пузатого пьяницы вдруг смыло волной бешенства, оскорбленной гордости патриота. Человек, перед которым стоит цель победить, многое может претерпеть от косоглазого коротышки, да, многое, но не поношение родного университета.

— Д-дъ! В по-гре-муш-ку с бо-ба-ми! — твердо повторил Гедж. — В Клфырнь, вот где футбол! Этт ваш Йыйл против них не иг-ра-ет. Н-нет, ср! Соображают потому что!

Пэки очень сочувствовал Джейн и жалел, что не может способствовать ее интересам, внедрившись в Шато «Блиссак» и взломав для нее сейф, но унижаться дольше перед человеком с такими чудовищными взглядами никак не мог. Он поднялся, и Гедж уставился на него стеклянным взором.

— Куд-да?

— Домой.

— Да-да, двигай, пъка не схло-по-тал по но-су. Пэки хранил гордое молчание.

— Закажи еще шмпынск! — попросил Гедж.

— Сам заказывай.

Бесцеремонность этого ответа вызвала в Гедже мгновенную смену настроения. Глаза его налились слезами, и он свалился головой прямо в блюдечко с мороженым.

— Никто меня не любит! — прошептал он.

— Значит, есть у людей разум, — определил Пэки.

Луна, в освещении парка сотрудничавшая с китайскими фонариками, над дюнами у гавани трудилась в одиночку, и работу выполняла вяло, спустя рукава. Пэки, который забрел сюда выкурить трубочку перед возвращением на яхту, очутился в мире теней, и, раза два споткнувшись на невнятной тропинке, решил бросить блуждания и присесть передохнуть.

В потреблении алкоголя он и за обедом и после поотстал от приятелей, желая сохранить голову ясной, чтобы обворожить Геджа. Теперь в награду за воздержание он смог проникнуться красотами ночи, и даже наслаждаться ими.

Ночь стояла теплая, шелковистая, умиротворяюще тихая. Изредка из Парка Развлечений доносился галдеж галльского веселья, но слабый, не решающийся соперничать с музыкальными всплесками волн. Легкие бризы шептались у покалеченного уха, летали туда-сюда застенчивые мошки — словом, пейзаж и вся атмосфера идеально подходили для долгих обстоятельных мечтаний о ней.

Но, как ни странно, Пэки не мечтал о Беатрисе. Перед мысленным его взором вставал образ Джейн Опэл. И его грызло раскаяние.

Что скрывать от себя, он, конечно же, подвел. В час нужды, когда, прояви он чуточку такта, сумел бы служить ей, он с маху бросил деву в беде. Уязвленный глумлением Геджа, он разошелся с ним, как небезызвестные корабли в море. И вот, какое бы собрание гостей ни набилось сейчас в Шато «Блис-сак», Пэки Франклина в их рядах не будет. Надо бы перетерпеть и обрабатывать Геджа, запоздало каялся Пэки. Проявить должную кротость. Не допускать, чтобы пренебрежительные фразочки об уровне йейлского футбола сбили тебя с курса.

Придя к такому выводу, Пэки поднялся, намереваясь двигаться к пирсу, где была зачалена шлюпка с «Летящего Облака», когда внезапно в ночи послышался шум. Кто-то на всей скорости бежал в его сторону.

В следующую минуту робко выглянувшая луна смутно осветила хорошо запомнившуюся ему фигуру. То был Суп Слаттери.

Бежал он в хорошем темпе, но когда достиг небольшого пригорка, на котором стоял Пэки, стало очевидно, что бег — не его стихия. Суп тяжело пыхтел. Проскакивая мимо Пэки, он заметил его, узнал, нервно махнул рукой в том направлении, откуда бежал, бросил короткий, сосредоточенный, умоляющий взгляд и, собрав остатки сил, скакнул влево, где спрятался, отдуваясь, за холмик. Несколько минут стояла тишина, нарушаемая только приглушенным тяжким дыханием.

А потом снова раздался топот бегущих ног, и почти тут же в спокойную ночь нагрянула группа местных жандармов. Они, судя по всему, тоже подзапыхались и с явным облегчением восприняли Пэки как предлог остановиться и начать расспросы.

Во французском Пэки не был мастак, да если б даже и был, то все равно вряд ли сумел бы разобраться в их трескотне — фразы для его уха звучали водой, бурно хлещущей через запруду. Но, пустив в ход сообразительность, он догадался, что они желают узнать, и оживленно потыкал на тропу позади себя.

Погоня откатилась в ту сторону. Когда последние ее отголоски замерли, из-за холмика вынырнула робкой черепахой голова несчастного Слаттери.

— Вот это да! — оценил он происшествие, и то, что он обрел достаточно дыхания для слов, подсказало Пэки, что беглец снова готов к бегу. Не тратя времени на расспросы и объяснения, он уцепил его за руку и торопливо потянул по склону. Десятиминутная пробежка по местности привела их к шлюпке, на которой они и отплыли.

Расстояние до «Летящего Облака» было невелико, и за все плавание Суп успел произнести всего две фразы — «Ух» и «Подайте мне Чикаго!». Ступив на палубу яхты, он стал красноречивее.

— Брат, — проговорил он, опускаясь на кучу веревок и стягивая башмаки, — проживи я хоть сто лет, и то не забуду эту ночь и твою помощь!

Пэки скромно отмахнулся от благодарностей.

— А что случилось? Ты убил кого-то?

— Нет, никого я не убивал. Только…

— Погоди, принесу тебе выпить, — перебил Пэки, вспомнив об обязанностях хозяина.

— У-у! — проговорил Суп, облизнув губы длинным языком. Вернувшись со всем необходимым для выпивки на ночь,

Пэки нашел гостя вполне оправившимся — тот уже надел ботинки, и дыхание у него стало полегче.

— Ох, прям роман бы написать! — заметил беглец.

Он, очевидно, шел на поправку, и Пэки почувствовал, что теперь можно поинтересоваться деталями дела, не обижая человека.

— Расскажи мне все. Какие события привели к беде? Почему за тобой гонятся жандармы?

— Кто?

— Ну, копы. Что ты наделал, чем разозлил их?

— Я пел. С этого все и закрутилось.

— Во Франции арестовывают за пение?

— Э… э… в общем, я еще и стол ломал.

— Ага, понятно. Возможно, и в этом причина. А с чего ты вдруг взялся ломать стол?

— А что такого? — рассудительно осведомился Слаттери.

— Хм, тоже верно, — согласился Пэки. Слаттери опять освежился выпивкой.

— Ну, в общем, сижу я себе, столик ломаю, развлекаюсь. И вдруг вваливается компашка, одеты копами, и начинают меня толкать. Да, черт побери! — с чувством добавил Слаттери. — Все скажут, что я компанейский парень! Кто-кто, а уж я гуляю, если и праздник разгулялся. Живи и другим не мешай, вот мой лозунг. Значит, когда они взялись толкаться, не отстал и я. Так мы и толкались.

— Что ж, все по-честному.

— Ты послушай. Буквально через полминуты один придурок вытаскивает новенький нож и тычет мне вот сюда. Здорово так кольнул. Я и разозлился. И говорю себе: «Слушай, а какого, собственно, черта?»

— Меньше и не скажешь.

— «Какого черта?» — говорю. — Веселье, оно, конечно, веселье, но всему есть границы. И ведь сначала предупредил, заметь себе: «Брат, ты гляди, не расходись. Как бы тебе веселье в голову не ударило, — сказал я. — Ты хамишь, так ведь и я могу!» Как об стенку. Ткнул меня еще, и я совсем разозлился. Сорвался, понимаешь. Не то двоим, не то троим врезал по носу. И только начал входить во вкус, как вдруг… Тебя молния когда-нибудь ударяла?

Пэки ответил, что нет.

— Так вот, меня как молнией шарахнуло. Вдруг как осенило — а ведь дурни-то эти не ряженые! Они и правда копы! Мало того — французские! А тут у них сразу узнаешь, Франта — это тебе не Америка. Там, дома, коп шутки понимает. Он и внимания-то не обратит, если вмажешь ему по сопелке. А в этой собачьей стране — охо-хо! — того гляди, укатают на Остров Дьявола или куда подальше. Ну, я и не стал мешкать да извиняться, сдернул побыстрее, а вся компашка — за мной. Чем бы все кончилось, не наскочи я на тебя, а ты не сбил бы их со следа, и говорить неохота. Классный ты парень. Можешь прям так и написать домой, похвастать родне — Суп Слаттери сказал, я классный парень!