— Так что, понимаешь, эти шишки, которые титулы раздают, за тобой следят. Ты ведь унаследуешь после меня титул, и, натурально, вляпаться им неохота. Слушай-ка, Джимми, я не требую многого, но одно ты можешь для меня сделать, не особо надрываясь.

— Пап, обязательно! Тресну, а сделаю! Давай, выкладывай.

— У этой леди Корстофайн есть племянник…

— Нет! Такие загогулины сюжета не под силу человеку с головной болью. Надеюсь, дальше все упростится…

— Твоя мачеха желает, чтоб ты с ним сдружился. Понимаешь, его папаша — друг премьер-министра и может потянуть за струну, когда дойдет до этих титулов.

— И всего-то? Положись на меня. Недели не пройдет, как мы с ним будем — не разлей вода. Включу все свое лучезарное обаяние, чтоб завоевать его симпатии. Как, говоришь, его зовут?

— Лорд Перси Уиппл.

Трубка Джимми стукнулась об пол.

— Па-па! Ты все-таки сосредоточься! Подумай как следует. Ведь ты не всерьез! Это совсем другой лорд. Не Перси Уиппл.

— А?

— А может… пап, ты сейчас обхохочешься. — Джимми хлопнул отца по плечу. — Прямо угоришь с хохоту. Вчера вечером я наткнулся на этого самого лорда и мы сцепились. Как все началось, не помню. Нам обоим почему-то приспичило занять один и тот же столик. Знаешь, папа, я бы пальцем к нему не прикоснулся, разве что ласково, по-дружески. Я представления не имел, кто он, а из репортажа следует, что я накидал бедняге шишек.

Ошеломляющая информация оказала на мистера Крокера приблизительно тот же эффект, что объявление о банкротстве на добряка-отца в мелодраме. Он вцепился в подлокотники кресла, воззрясь в пространство и не произнося ни слова. На его измученном челе отражалось смятение.

Прострация эта отрезвила Джимми. Первый раз до него дошло, что у ситуации, помимо юмористической, есть и оборотная сторона. Он-то предвкушал, что отец, который разделял его представление о смешном и всегда хохотал в нужном месте, поразится и причудливому совпадению: жертвой оказался именно тот, с кем мачеха хотела подружить его. Сейчас Джимми увидел, что отец расстроился всерьез. Ни младший Крокер, ни старший не были склонны к шумной демонстрации чувств, но их связывала глубокая привязанность. Отца Джимми любил больше всех в мире, и мысль, что он огорчил его, причиняла ему почти физическую боль. Смех оборвался и он принялся сглаживать новость.

— Мне ужасно жаль, папа. Я и не думал, что ты так расстроишься. Да знай я, в жизни бы с ним не сцепился! Могу я что-то поправить? Ах ты, черт! Прямо сейчас отправлюсь к нему, извинюсь. Башмаки буду лизать. Не волнуйся ты, пап. Я все поправлю!

От водопада слов отец очнулся.

— Неважно, Джимми. Не переживай. Ну, не повезло нам. Понимаешь, твоя мачеха заявила, что и не подумает возвращаться в Америку, пока они не дадут мне титул. Хочет пощеголять перед сестрой. Вот я и горюю — твой лорд Перси там у них очень важный. Ладно, застряну в Англии… А мне бы охота увидеть следующий бейсбольный матч! Джимми, можешь себе представить, тут у них бейсбол называют лаптой, и играют в него дети. Мало того, у них мяч мягкий!

— Какой же я дурак! — Джимми метался по берлоге. Его точило раскаяние.

— Да ладно, Джимми. Не везет, но ты не виноват. Откуда тебе-то было знать!

— Нет, виноват! Только такой болван набрасывается на первого встречного. Не волнуйся, папа. Все поправится! Я улажу! Сейчас же иду к этому Перси. Не вернусь, пока его не уломаю. Не переживай. Все будет нормально.

Джимми удрученно спустился с крыльца на Кливленд Роу, где располагался особняк герцога. Миссия его с треском провалилась. В ответ на его просьбу дворецкий ответил, что лорд Перси прикован к постели и никого не принимает. Узнав фамилию гостя, он оглядел того с интересом — как и Бейлисс, он читал «Дейли Сан» и от всей души наслаждался репортажем о вчерашнем матче. Мало того, он его вырезал и как раз наклеивал в альбом, когда раздался звонок в дверь.

Получив отказ, Джимми угас. Гадая, что же еще можно предпринять, он откатился от парадной двери, точно армия, предпринявшая неудачную атаку на неприступную крепость. Вряд ли, думал он, стоит прорываться в дом силой и разыскивать там лорда Перси.

Погруженный в глубокие думы, он брел по Пэлл Мэлл. День стоял прекрасный. Дождь, который лил ночью, избавив Крокера от тягот крикета, освежил Лондон. С бирюзового неба сияло солнце, дул мягкий южный ветерок. Джимми направился к Пиккадилли; улица эта гудела от нарядных машин и жизнерадостных прохожих. Общее веселье досаждало ему, он презирал такую радость жизни.

Не в его характере было предаваться самоанализу, но сейчас он решил произвести досмотр. Вскрылось множество пороков, о которых он и не подозревал. Слишком весело проводил он время в Англии. Как-то не выдавалось досужей минутки, чтобы понять, что на нем лежат еще и обязанности. Каждый новый день он проживал по принципу Телемского аббатства — день прошел и ладно. Но то, как принял отец рассказ о ночной эскападе, его скупые слова образовали желанную паузу. Жизнь внезапно усложнилась. Джимми не привык думать в таком русле и смутно, как в тумане, прозрел ошеломляющую правду: мы, люди — кубики головоломки, поступок одного влияет на судьбу и счастье другого кубика. Вероятно, именно так, вырисовываясь все четче, зарождался гражданственный дух у доисторического человека. Все мы — индивидуалисты, пока не очнемся от сна.

Мысль о том, что он совершил поступок, почти погубивший отца, горько ранила Джимми. С отцом они всегда были скорее братьями. Тяжкие размышления клубились в его мозгу. Омрачала их и головная боль. Он. поставил вопрос ребром. Отец страстно хочет вернуться в Америку, а он своим идиотским поведением воздвиг барьер на его пути. Что из этого следует? С ним, с Джимми Крокером, не все ладно. Если взвесить все свидетельства, этот Джимми — дурак, червяк, эгоистичный бездельник и подлый мерзавец.

После такого заключения он совсем пал духом и веселая суматоха Пиккадилли стала непереносимой. Развернувшись, он пошел обратно. Дойдя до угла Хаймаркет-стрит, он заколебался, но все-таки свернул на нее и добрался до Кокспер-стрит, где располагались агентства трансатлантических пароходных компаний.

Мимоходом взглянув на витрину, Джимми увидел за зеркальным стеклом, что по волнам картонного океана несется модель величественного парусника, и приостановился, охваченный непонятным трепетом. Во всех нас таится чувство сверхъестественного, и когда случайные происшествия вдруг отвечают ему, это кажется прямым ответом. Вопреки всем здравым резонам, мы склонны воспринимать их как предзнаменование. Джимми подошел поближе, осмотрел парусник внимательнее. Самый вид его дал толчок новому направлению мыслей. Сердце у него пустилось вскачь. Как загипнотизированный, он не мог оторваться от витрины.

«А что? — думал он. — Может, вот оно, самое простое решение всех проблем?»

За стеклом он увидел человека с бакенбардами; тот покупал билет на Нью-Йорк. Простота этого процесса заворожила Джимми. Всего и требуется войти, наклониться над стойкой, пока клерк тычет карандашиком в схему корабля, и протянуть деньги. Даже ребенок справится, если при деньгах. Рука его нырнула в карман брюк. Музыкальное похрустывание банкнот донеслось из глубин; ежеквартальное пособие выплатили ему совсем недавно и, хотя фунтами он швырялся щедро, у него еще оставалось, и довольно много. Он опять пошуршал бумажками — на целых три билета. Купить? Или, с другой стороны — не покупать?

Вроде бы для всех лучше, если он повинуется импульсу. В Лондоне он приносит вред всем, в том числе — самому себе. Ладно, справки-то навести не трудно. Возможно, пароход все равно уже набит под завязку. Джимми вошел.

— Есть у вас билеты на «Атлантик», на ближайший рейс? Клерк за стойкой был совсем не того типа, с каким ему хотелось бы общаться. Тут нужен серьезный, рассудительный человек, который опустил бы руку на плечо и посоветовал: «Не надо опрометчивых поступков, мой мальчик!» Этот же ни единой черточкой не отвечал идеалу — молодой, лет двадцати двух, он весь вспыхнул, едва Джимми заикнулся, что непрочь поплыть в Америку, и рассиялся улыбками.