Согласитесь, такое зрелище — не для женихов. Дверь он открыл бесшумно, они его не заметили, и какое-то время сохранялся status quo: Джос целовал Салли; Салли (сперва колотившая его кулачками) как раз начинала понимать, что она удивительно счастлива.

Лучшее «я» ее не одобрило, но что поделать? Ей казалось, что именно этого она ждала с тех самых времен, которые провела в кабинете мистера Даффа. Лорд Холбтон покашлял.

— Э, — сказал он.

По-видимому, Отелло выразился бы иначе; но еще спасибо, что самый тон не выдал облегчения. Лорд Холбтон только и думал, как бы выкрутиться, не погрешив против чести, — и вот, пожалуйста. Слово Холбтонов — это слово Холбтонов, но не в таких же случаях!

— Э… а… — сказал он.

Джос выпустил Салли, как и требует вежливость. Если уж этот тип появился, надо с ним поболтать.

— Привет!

— Кто вы такой?

— Уэзерби.

— Лакей Стиптоу!

— Он самый.

— Ну, знаете! Так нельзя, — лорд Холбтон повернулся к Салли, — это нехорошо. Со слугами не целуются. Между нами… э… все кончено. Да, да, да!

И он удалился, забыв о часиках.

Джос, отошедший к туалету и рисовавший себе усы гримировальным карандашом, вдумчиво хмурился. Он думал о том, что его поведение все-таки не очень похвально.

— Простите меня, — сказал он, не оборачиваясь к Салли. Она не ответила. Он взглянул в зеркало, прикинул, нарисовать ли бородку, и решил, что это излишне.

— Не кидались бы ко мне, я бы ничего не делал. Пойти за ним, объяснить?

— Нет, не надо.

Джос быстро обернулся. Салли взвизгнула.

— Посмотрите на себя!

— А что?

— Ничего, ничего. Так даже лучше.

Джос немного растерялся.

— Вы сказали: «Не надо»?

— Сказала.

— Может, объяснить ему?

— Нет, спасибо.

— Я же вас поссорил. Теперь он не женится.

— Очень хорошо.

— Вы говорили, вы его любите.

— Значит, передумала. Джос понимающе кивнул.

— А-га… Вероятно, заметили кадык. Так и скачет, так и скачет. Просто мышь в ловушке. Видите, я был прав.

— Вы всегда правы.

— Не совсем.

— Откуда такая скромность?

— Понимаете… раньше… ну, раньше я думал, что мы с вами поженимся. А теперь, когда я… ну, я…

— Воспользовались беззащитностью невинного создания?

— Именно! Вы заметили? Схватил… прижал…

— Поцеловал.

— Да! Поцеловал, как последняя сволочь. Разве можно иметь дело с этим Дж. П. Уэзерби?

— Почему «П»?

— Мое второе имя — Пармали.

— Вот это да!

— В честь крестного. И зря, ничего не оставил. Так вот, разве можно иметь с ним дело? Нет, ни в коем случае.

— Значит, и вы иногда ошибаетесь.

— Что вы имеете в виду?

— Вы прекрасно поняли.

— Понять-то понял, а принять — боюсь. Салли, ты правда…

— Да, Пармали.

Он снова обнял ее. Великое дело — практика. Через какое-то время они заговорили.

— Это и есть рай, — сказал Джос.

— Да?

— Да. Самый настоящий. — Он помолчал. — Рай. И все-таки…

— Ты жалеешь?

— Чтотычтотычтотычтотычтотычтотычтоты! Я недостоин.

— Странно. Ты очень высокого мнения о Дж. П. Уэзерби.

— Конечно. Прекрасный человек. А тебя — недостоин. Вот я подумал: чем я это заслужил? Не знаю. Просто стыд! Я не смею застегнуть твои туфли.

— Они на завязочках.

— Ну, завязать. Очень может быть, что ты сочла меня немного наглым. Нет. Это не так, я очень тихий. Помнишь свинопаса и принцессу? Мы с тобой. Не пойму, что ты во мне нашла.

— Красоту. Характер. Славу.

— Она меня ждет?

— Еще как! Отдашь Даффу картину, он возьмет тебя обратно…

— Мало того, повысит. Мы, женатые люди, должны думать о будущем. Возглавлю отдел рекламы. Не согласен — не получит портрета.

— Ты уверен?

— В чем?

— Что ему так нужен портрет.

— Не знаешь ты старого Даффа. Истинный мул. Вобьет себе что-нибудь в голову, молотком не выбьешь. Он просто помешался на этом портрете.

Салли молчала.

— О чем ты думаешь?

— Надо мне с ним поговорить.

— Вместо меня?

— Да. Ты не очень деликатен.

— Я? Не деликатен?

— Можешь из комнаты выгнать.

— Ты не понимаешь. Это очень тонкое дело. Тут — не я один, тут целый синдикат. Надо защитить интересы каждого!

— Не понимаю!

— Так я и сказал. Тайну хранить можешь?

— Вряд ли.

— Ну, эту — сохрани. Мистер Дафф даст деньги мне. Я уделю немалую часть Стиптоу, он едет в Голливуд.

— Не знала, что он играл.

— Пока — в эпизодах, но была и роль, целых три реплики. Спроси, он тебе расскажет. А еще… интересно, можешь ты уподобиться могиле?

— Зачем?

— Затем. Чтобы никто ничего не узнал. Это — про леди Чевендер.

— А что с ней такое?

— Ей тоже нужны деньги.

— Ты не спутал? Она очень богатая.

— Нет. Разорилась. Как говорит Дж. Б., вот послушай…

— Он и тебе это говорил?

— Сотни раз.

— Мне тоже сказал, тогда.

— Вот как? Ну слушай.

Что-что, а рассказывать он умел. Салли слушала как зачарованная.

— Ой, бедная! — сказала она.

— Именно, бедная. Если твоя тебя Мейбл узнает, она ее заест.

— Не без того. Острыми зубами. Значит, часть денег — ей. Получим от Даффа.

— Ты его не испугаешься?

— Конечно, нет.

— Хорошо. Вот картина. Засунь под платье, держи крепко. Ты поедешь или пойдешь?

— Поеду. И приеду.

— Буду ждать. Где?

— У ворот.

— Ладно. Хвост пистолетом!:

— Держу. Пип-пип!

Когда дверь затворилась, Джос рухнул в кресло. Через некоторое время он подтянул к нему столик, чтобы положить куда-нибудь ноги, вынул трубку и раскурил. Происшедшие чудеса надо было обдумать как следует, вспомнить каждый миг, высосать его, словно лист артишока.

Дойдя до нежданных объятий, он только начал улыбаться нежной, умиленной улыбкой, как вдруг сзади раздался достаточно мощный взрыв. Он посмотрел туда. Миссис Стиптоу стояла в дверях, подобно мистеру Даффу в другом, тоже историческом случае.

Джос поднялся. Хотя в манере его мы заметили бы лишь старомодную учтивость, сам он немного взволновался, неожиданно припомнив, что, собственно говоря, находится в дамской спальне. Очень может быть, думал он, что хозяйка рассердится.

Чутье его не обмануло. Миссис Стиптоу вообще была не в духе. Дождь погубил ее прием, загнав самых скучных гостей в душную комнату. Баронет с прыщами, резво смеясь, только что рассказал ей об игре в кости. Наконец, посланцы уходили и возвращались без часиков. Недоставало увидеть лакея, положившего ноги на ее столик.

— Так! — сказала она.

Трудно ответить на это, но Джос попытался, предложив виноватую улыбку. Хозяйка затряслась, словно он ударил ее мешком по голове. Бывают минуты, когда улыбка, сколь угодно виноватая, оказывается последней каплей. Для миссис Стиптоу такая минута пришла.

— Нет, он еще ухмыляется! — проговорила она. — Сидит В Моей Спальне, — голос ее повышался, будто она беседовала с глухим, но понятливым гостем. — Курит Трубку… Ноги На Столе… И Ухмыляется!!!

— Поверьте, мадам…

— У-ХМЫ-ЛЯ-ЕТ-СЯ! — вскричала миссис Стиптоу. — Как полоумная горилла, — прибавила она для точности.

Джосу оставалось обиженно завыть, что он и сделал.

— Тихо, — сказала ему хозяйка. — Говорю я.

Говорила действительно она, и голос ее звенел, а Джос какое-то время слушал, склонив голову. Он не мог бы сказать, когда именно ощутил, что с него хватит; но ощутив, тут же и произнес, благо она остановилась, чтобы набрать воздуху:

— Мадам, я буду счастлив, если вы примете мою отставку. С завтрашнего дня я у вас не служу.

— Нет, что же это такое! — возопила миссис Стиптоу. — Отставку! Да я вас увольняю, с этой минуты!

— Прекрасно, мадам, — сказал Джос. — А я вас оставлю. Мне надо повидаться с одним человеком.

Время быстро пролетело в беседах, он боялся опоздать и, действительно, застал Салли у ворот. Она явно волновалась.