— Чего-чего?

— Так я и думал, не проходили. Я хотел сказать, бесподобная повариха. Готовит — пальчики оближешь. Жуткая несправедливость! Твайн — последняя спица в колесе мироздания, а его кухарка трудится не покладая рук, я же занимаю важный пост в прославленной картинной галерее, на меня смотрит вся Бонд-стрит — и что же? Я питаюсь объедками и бутербродами.

— Сегодня вам не придется есть бутерброды. Мистер Гиш сказал, чтобы вы кого-то угостили.

— Кого?

— Не знаю. Покупателя.

— Клиента, моя милая, клиента. Ладно, — сказал Билл, нимало не удивляясь, ибо мистер Гиш, чье пищеварение испортилось еще в 1947, частенько отправлял его кормить потенциальную жертву. — Отлично. Замечательно. Надеюсь, есть будем у Баррибо. Я не был там с тех пор, как папа Гиш продал Матисса в шесть раз дороже настоящей цены и так ошалел на радостях, что пригласил меня спрыснуть. Как вы думаете, клиент достаточно важный, чтоб его там кормить?

— Спросите мистера Гиша. Он хотел вас видеть.

— Меня все хотят видеть. Ладно, уделю ему пять минут. Вы понимаете, что это значит? Это значит, что какое-то время вам придется обойтись без меня. Ну же, ну, не рыдайте! Я вернусь, когда в полях забелеют ромашки.

В самой галерее мистер Гиш, видом и характером напоминающий саламандру, стоял перед статуэткой голой дамы, которая, судя по всему, разучивала чечетку, и метелочкой стряхивал с нее пыль. Билл галантно приподнял шляпу.

— Мадам, он вам часом не досаждает? — спросил он учтиво. Звук знакомого голоса подействовал на владельца галереи как укус крокодила. Он повернулся вокруг своей оси, блеснул очками в роговой оправе и, подобно мисс Элфинстоун в похожем случае, сказал: «Ха!»

— Соизволили явиться?

— И, как вы можете заметить, в положенный час.

— Где вас вчера черти носили? Билл поднял руку.

— Забудьте про вчера. Как сказал поэт: «Каждым утром — свежее начало, каждый день миры творятся вновь». Сегодня — это сегодня, и я перед вами, бодрый, расторопный, готовый узнать, что вы затеяли.

При разговоре с молодым помощником мистер Гиш разрывался между двумя противоречивыми чувствами — желанием сейчас же указать ему на дверь и неприятными угрызениями. Двадцать шесть лет назад, в щедром 1929 году, отец Билла, не знавший, куда девать деньги, предоставил мистеру Гишу начальный капитал, а человек совестливый не забывает таких обязательств. К тому же Билл — хороший помощник, если научиться терпеть его обходительность, много лучше кретинов с деревянными лицами, работавших здесь до него. Когда даешь ему поручение, он не разевает рот, словно слабоумная рыба, а идет и исполняет, мало того — не путает все на ходу. Он прекрасно рассказывает о картинах и нравится клиентам. Что-то в его честном, открытом лице, даже в искореженном ухе (память о боксе) внушает доверие.

Взвесив все это, мистер Гиш решил не выкладывать, что у него на сердце, и Билл продолжал.

— Я слышал, вы хотели, чтоб я накормил кого-то из местных прокаженных. Кого на этот раз?

— Большой человек! Производство лаков и красок. Фамилия — Маккол. Я продал ему Будена и надеюсь, что он купит Дега.

— Купит, если поддастся очарованию застольной беседы. Думаю, меньше чем Баррибо тут не обойтись.

— Да, отвезите его к Баррибо. Попросите мисс Элфинстоун заказать столик.

— Всенепременно. Кстати, об этой мисс. Она сказала, мне надо было взглянуть на какие-то картины.

— Да. Есть что-нибудь стоящее?

— Я еще не смотрел. Мистер Гиш вздрогнул.

— Как не смотрели? Вы не ездили?

— Не смог. Здоровье не позволило. Кажется, я в последнее время переработал. Расскажите мне о них.

На мгновение показалось, что кормчий галереи Гиша забудет об обязательствах перед Холлистером-старшим, но лучшие стороны его натуры взяли верх, и он усилием воли сдержал беспощадные слова.

— Они принадлежат лорду Аффенхему. Вчера заходила девушка…

— Так и летят, так и летят! Трепетные мотыльки.

— Мисс Бенедик. Его племянница. Она сказала, что он просит меня их продать. Они в его поместье Шипли-холл, возле Тонбриджа.

— Рад служить, но вы ошибаетесь. Шипли-холл — вотчина моего старого приятеля, Роско Бэньяна. Он совсем недавно говорил об этом в клубе. Вы не знакомы? Он напоминает карикатуру на Капитал. Видимо, дело в деревенском масле. Лопает его фунтами. Где, спросите вы? В Шипли-холле, который, как я сказал, принадлежит ему, а не вашему лорду Аффенхему.

— Лорд Аффенхем сдал ему Шипли-холл.

— Понятно. Тогда другое дело.

— Угостите Маккола и езжайте посмотреть на эти картины.

— Почему не вы?

— Я должен быть в Брайтоне.

— Вечно вы где-то гуляете. Ах, так всегда! Все работают, кроме папочки.

Мистер Гиш медленно сосчитал до десяти. Вновь лучшие стороны его натуры чуть не дали слабину.

— На распродаже, — холодно сказал он.

— На распродаже?

— На распродаже.

— Хороший предлог, — признал Билл. — Ладно, пока вы кутите, я распрощаюсь с Макколом и поеду в Шипли-холл, о котором столько наслышан. Где вас найти?

— С четырех часов я буду в отеле «Метрополь».

— Ясно. В баре, конечно.

— В зале. Я пью чай с клиентом.

— С клиенткой, надо понимать. В чем, часто думаю я, секрет этой привлекательности? Как вы мне, однако, доверяете!

— Никак я вам не доверяю. Мнение, видите ли! Попросите Мортимера Байлисса, чтоб он о них высказался.

— Мортимера Байлисса? Он в Шипли-холле? Я его вчера встретил.

— Значит, встретите еще и сегодня. Узнайте, как они ему. Самый лучший эксперт на свете.

— И на каком! — подхватил Билл. — Вот, пожалуйста. Оглянешься вокруг…

Однако мистер Гиш, не способный долго задерживаться на одном месте, особенно — беседуя с обходительным помощником, уже исчез.

Утро прошло, как всякое утро. Миссис Уэстон-Смидт увидела, в перечисленном порядке, «Подражание Эль-Греко», «Натюрморт», «В духе мастера…» и, когда окончательно пала духом, — самого Бернардо Дадди, которого и купила. В час Билл взял шляпу, прошелся щеткой по визитке и приготовился отбыть к Баррибо, вдохновленный перспективой угоститься за счет фирмы.

В предбаннике мисс Элфинстоун говорила по телефону.

— Ой, минуточку, — сказала она, завидев Билла, потом, прикрыв ладонью трубку: — Какая-то девушка.

— Несчастное созданье!

— Вы знаете что-нибудь о каких-то картинах?

— Я знаю о картинах все.

— Это мисс Бенедик. Насчет картин. Она говорит, заходила к мистеру Гишу позавчера. Ну, ее дяди, лорда Баффенхема.

— Боже, что за синтаксис! Я полагаю, вы хотели сказать, что мисс Бенедик звонит в связи с вопросом о неких полотнах, принадлежащих ее дяде, лорду Аффенхему — отнюдь не Баффенхему, — о продаже которых она беседовала третьего дня с моим нанимателем. Да, я в курсе. Кстати, дайте, я сам разберусь. Алло! Мисс Бенедик?

— Доброе утро. Я звоню по поручению своего дяди, лорда Аффенхема, — сказал голос, и Билл чуть не выронил трубку.

Голос был единственный на миллион — тот самый, который завораживает слух, проникает в сердце и бередит его десятифутовым шестом. Билл в жизни не слышал подобного; и странный трепет пробежал по его спине.

— Это насчет картин? — с трудом выдавил он.

— Да.

— В Шипли-холле?

— Да.

— Вы заходили к нам на днях?

— Да.

Биллу захотелось, чтоб она отвечала не так односложно. Он мечтал о длинных, восхитительных фразах.

— Сейчас я еду в Шипли-холл на них поглядеть.

— Прекрасно. Кто вы?

— Я работаю у Леонарда Гиша. Да замолчите вы!

— Простите?

— Виноват. Я обращаюсь к безмозглой секретарше, которая сидит тут рядом. Она утверждает, что я не произнесу «работаю у Леонарда Гиша» десять раз кряду.

— А вы произнесете?

— Не уверен.

— Ладно, попробуйте. И спасибо вам большое. Я передам дяде.

Билл ошалело повесил трубку. Он чувствовал себя так, будто испытал сильнейшее потрясение — как, впрочем, оно и было, — и дивился, что мисс Элфинстоун, которой тоже посчастливилось слышать волшебный голос, сидит спокойно и невозмутимо, хуже того, продолжает жевать резинку.