Мы пожали друг другу руки, словно командующие армией посреди войны: такое же чувство, что с нашей последней встречи столько всего произошло, и тот же слабый оттенок подозрительности.
— Хорошо, что мы встретились, Фалько! Все в порядке?
— Я несколько раз сталкивался с опасностью, которой чудом удалось избежать. Пертинакс только что пытался убить меня точно так же, как он напал на вас… Скажите, как вы узнали, что он все еще жив?
— Вы были правы, мой брат написал, чтобы предупредить меня. Он оставил письмо своему распорядителю; оно пришло, когда вы уехали с Колонны.
— Есть какиенибудь новости о вашем раненом помощнике, сенатор? — Я был наполовину готов к ответу. Гордиан поднял свои глаза к небу: заместитель жреца умер. Еще одно обвинение против Пертинакса, хотя, как обычно, без доказательств.
Со свежим попутным бризом мы отправились на «Морском скорпионе» через залив. Гордиан спросил, узнал ли я корабль. Я думал, что нет, и был прав, поскольку на самом деле никогда его не видел. Но когда он крикнул капитану направляться к Капри, я понял, что слышал о нем. Капитан был моим другом: энергичный, с глазамибусинками молодой парень в загнутой, словно у гриба, шляпе, который скромно стоял и ждал, пока его узнают…
— Лэс! В какойнибудь другой день это мог бы быть счастливый момент!
Я представил своего племянника, который вытянул шею, чтобы применить к странному двухстороннему лицу моего друга из Кротона художественную перспективу. Ларий застенчиво сгорбился, став подозрительным тощим типом в грязной тунике; он все еще был с сумкой, с которой мы ходили, когда продавали свинец. Потом я несколько раз резко перевел взгляд с Гордиана на капитана.
— Вы все это время знали друг друга?
Гордиан засмеялся.
— Нет, мы познакомились, когда мне нужно было перевезти свою семью с мыса Колонны в Пестум. Ваше имя всплыло позже, и тогда я услышал о ваших совместных приключениях.
— Повезло встретиться с надежным человеком!
— Правда. Лэс останется, пока мы не уладим это дело. Он помог мне найти Ауфидия Криспа; потом, когда Крисп подтвердил, что насчет «Барнаба» все правда, Лэс работал с Мило, выслеживая Пертинакса. — Мы облокотились на леер корабля, пока команда устанавливала парус для долгого путешествия вдоль побережья Суррента. — Скажите, что вы думаете об этом человеке, Руфе, — неожиданно спросил Гордиан. — Мне показалось, что он довольно легкомысленно себя ведет.
— Ну, он умен и активно трудится на благо общества. — Я был не так глуп, чтобы критиковать сенатора перед Гордианом только за то, что он любил вино хорошей выдержки и молоденьких служанок. С другой стороны, его неумелая попытка арестовать Пертинакса была непростительна. — Эта неразбериха в вилле Марцелла говорит сама за себя.
Гордиан хмыкнул.
— Эгоистичный и незрелый! — таков был его строгий вердикт магистрату. Это объясняло, почему он решил продолжать свои собственные поиски Пертинакса даже после того, как официально подняли шум.
Я коечто вспомнил и повернулся к Мило, который, пригнувшись, стоял под гротмачтой.
— Если ты следил за Пертинаксом, то ты должен был быть там, когда он ударил моего друга на постоялом дворе! — Он был. Мило всегда злил меня — но никогда еще так сильно. — Юпитер и Марс! Почему ты не закричал, когда Петроний Лонг подошел к дверям?
— Мы слышали, как Пертинакс позвал тебя! — недовольно согласился Мило. — Извини, но мы не могли остаться, чтобы помочь; мы пошли за ним обратно на судно…
Мне нужно было уйти одному на другой конец корабля, чтобы не разорвать управляющего в клочья и не скормить дельфинам.
Поездки из Капри всегда оказываются дольше, чем кажется. Мрачный старый император Тиберий выбрал себе хорошее убежище; была масса времени приготовить гостям страшный прием, прежде чем подплывающие корабли пристанут.
У меня не было морской болезни, хотя я об этом беспокоился.
— Вы в порядке? — заботливо спросил Ларий.
Я ответил, что добрые вопросы никогда не помогают человеку со слабым желудком.
Ларий, который любил корабли и никогда не чувствовал себя на море плохо, облокотился на леер рядом со мной, наслаждаясь плаванием. Пока бесконечные склоны полуострова Лактарий медленно проплывали мимо, Ларий сощурился от ветра, со счастливым видом стоя под брызгами воды и любуясь видом залитого солнцем океана.
— Дядя Марк, Елена говорит, что я должен с вами поговорить.
— Если это насчет твоих кровавых настенных росписей, то я не в настроении.
— Насчет Оллии.
— О, это шутка! — Он неодобрительно посмотрел на меня. — Извини! Тогда давай. — Ларий, шокирующий романтик, принял позу фигуры, какие обычно помещают на носу корабля, бросая вызов жизненным невзгодам, с решительным выражением лица, а его мягкие волосы сдувало со лба назад. Во время морского путешествия проявились его худшие черты.
— У Оллии не будет ребенка; Сильвия ошиблась. На самом деле, между Оллией и ее рыбаком никогда ничего не было…
— Боже! — усмехнулся я. — Тогда почему она этого не отрицала? Или он?
— Они оба отрицали. Правда.
— И как же все было на самом деле?
— Он околачивался вокруг нее, а она не знала, как от него отделаться. Все остальные неправильно понимали…
— Кроме тебя? — предположил я.
Ларий покраснел. Я сдержал улыбку. Он убедительно продолжал.
— Оллия очень боялась объяснить все Сильвии. — Я улыбнулся. — Рыбаку она не нужна…
— А что ему нужно?
— Он хочет уехать в Рим. Чтобы получить повышение. — Я выразил свое презрение. — О, он хороший, — пробормотал Ларий. — Петро сказал, что он так старался, что мы все равно должны взять его. Мой отец возьмет его гребцом. Это даст мне возможность…
— Какую, солнышко?
— Стать мастером по настенной росписи в Помпеях. — Я сказал Ларию, что если он собирался быть таким глупым, то я все еще не в настроении.
Я внимательнее присмотрелся к нему; казалось, пока нас не было, он стал более покладистым. Он перестал спрашивать насчет фресковой живописи, но у меня сложилось впечатление, что только потому, что в любом случае все уже было определено.
— Ну, передай Оллии мои поздравления, что ей удалось избежать материнства…
— Насчет Оллии… — начал Ларий.
Я застонал, стараясь не засмеяться.
— Дай угадаю. Оллия решила, что ее большая мечта — это тощий парень, читающий стихи, с краской под ногтями? — Ларий спрятал руки, но мне было приятно видеть, как он отстаивал передо мной свое мнение.
У них был один из тех милых, хорошо продуманных планов, которые так опрометчиво выдумывают себе молодые. Ларий настоял рассказать мне его: вернуться домой в Рим, объяснить все матери; вернуться в Помпеи; выучиться своему ремеслу; заработать достаточно денег, чтобы снимать комнату с балконом…
— Жизненно необходимое для одинокого холостяка!
— Дядя Марк, почему вы всегда так циничны?
— Я холостяк, которому судьба даровала балкон!
Потом они поженятся; подождут два года, пока Ларий накопит еще денег; заведут троих детей с разницей в два года; спокойно проведут остаток своих дней, сожалея о неприятностях других людей. Существовало два возможных варианта: либо они надоедят друг другу и Оллия сбежит с какимнибудь сапожником, либо, зная Лария, ему удастся воплотить в жизнь весь этот безумный план.
— Елена Юстина все это знает? Что она думает?
— Она подумала, что это хорошая идея. Елена дала мне мое первое задание, — сказал мне Ларий с лукавым взглядом. — Я нарисовал ей картину: вы, спящий с открытым ртом.
— Она же не взяла ее?
— О, взяла! Она хотела привезти сувенир со своего путешествия…
Я ничего не сказал, потому что матрос закричал:
— Капри!
* * *
Когда мы отплывали, небо было затянуто облаками. Склоны на побережье у Суррента напоминали покрытую тенью смесь темнозеленой растительности и гор медового оттенка, контрастирующих с еще более туманным цветом горной цепи позади; море было покрыто рябью серого, как олово, цвета, слегка пугающе под мрачным небом. Теперь, когда мы добрались до острова, похожего на двойной горб из двух греющихся на солнце китов, облака немного рассеялись. Только пенистый белый треугольник, который часто парил над Капри, все еще издалека указывал на него. Мы плыли под ярким солнцем по голубому морю, которое блестело, как рассыпанные драгоценные камни.
