— Или быть осведомителем? — поинтересовался Ларий.

— Нет; профессия осведомителя редко приносит деньги!

На заливе запрыгали новые слабые огоньки, когда ночные рыбаки зажгли лампы, чтобы приманить свой улов. Пока мы шли, гораздо ближе незаметно появился одинокий корабль; должно быть, он приплыл со стороны Суррента, под прикрытием сумерек держался у берега под горами, но сейчас гордо выплыл в центр залива. Мы только что заметили судно. Оно было намного меньше «Цирцеи», совершенно другой корабль по сравнению с огромным торговым судном Пертинакса. Это была игрушка, которую каждый богатый человек, владеющий виллой в Байях, держал у плавучей пристани — подобно другому прогулочному судну, появившемуся в данный момент в моей жизни, на борт которого так ловко сбежал заговорщик Крисп.

Мы с Ларием оба замедлили шаг. Скользя в тишине, корабль представлял собой прелестную, слегка меланхоличную картину. Мы зачарованно наблюдали, как это слабое видение плыло через залив — несомненно, какойнибудь толстый молодой адвокат, который гордился своими предками из сената, вез домой дюжину первоклассных девиц с низкими моральными устоями с пляжной вечеринки на берегу Позитано; его дорогой корабль грациозно скользил, оставляя серебристый след, к одному из домов на побережье…

Мой племянник воскликнул, с возбуждением, которое он почти не мог сдерживать:

— Интересно, это «Исида Африканская»?

— А что такое, — спокойно спросил я, — «Исида Африканская»?

И все еще переполненный чувствами от зрелища, Ларий проговорил:

— Она принадлежит тому человеку, Ауфидию Криспу. Это название яхты, которую вы ищете…

Мы снова ускорили шаг, наши глаза все еще следили за кораблем, но становилось все темнее, и мы потеряли его в заливе.

— Очень умно! — усмехнулся я. — Я полагаю, что этим я обязан твоему испачканному дегтем зануде на пристани? — Ларий проигнорировал мой вопрос. Я старался сдержать гнев. — Ларий, нам следовало дать ему динарий, чтобы он не предупредил владельца о том, что мы спрашивали. — Мы шли дальше. Я предпринял попытку восстановить мир. — Я извиняюсь. Скажи, что я злая неблагодарная свинья.

— Вы свинья… Просто у него такой возраст; он из этого вырастет! — злобно заявил Ларий океану.

Я засмеялся, взъерошив ему волосы.

— Быть личным осведомителем, — признался я через двадцать шагов, — это менее роскошно, чем ты думаешь, — это не только драки и доступные женщины, а в основном плохие обеды и стаптывание ног! — Свежий воздух и физические упражнения были полезны мальчику, но у меня было мрачное настроение.

— Что мы будем делать, когда найдем ее, дядя Марк? — неожиданно спросил он. Я понятия не имею, почему между нами снова установились дружеские отношения.

— «Исиду Африканскую»? Мне придется определиться со своей тактикой, когда у меня будет возможность спокойно подумать. Но этот Крисп кажется коварным типом…

— Что в нем коварного?

— Большие планы. — Я выполнил свое домашнее задание перед тем, как уехать из Рима. — Знаменитый Луций Ауфидий Крисп — сенатор из Лация. Он владеет имениями в Фрегеллах, Фундах, Норбе, Формиях, Таррацине — плодородной землей в известных районах, — а также огромной виллой на минеральном источнике в Синуэссе, где он может сидеть на солнце и считать свои деньги. В процессе государственной службы Крисп получил работу во всех неблагополучных провинциях. Ты учился в школе: где находится Норик?

— Нужно подняться в Альпы и повернуть направо?

— Вполне может быть. В любом случае, когда умер Нерон, и Рим выставили на аукцион, никто и не слышал о Норике и Криспе. Несмотря на это, Крисп видит императорский пурпур в своем гороскопе. Что будет действительно коварно, так это если он убедит Фрегеллы, Фунды, Норбу, Формии и Таррацину тоже его увидеть.

— Местный парень, который хорошо себя ведет?

— Точно! Так что он опасен, Ларий. Твоя мама никогда меня не простит, если разрешу тебе впутаться в это дело.

Досада заставила его замолчать, но он был слишком любопытным, чтобы долго дуться.

— Дядя Марк, вы всегда называли политику игрой дураков…

— Так и есть! Но мне надоело помогать раздражительным женщинам разводиться со слабовольными продавцами из канцелярских магазинов, а работать на продавцов — и того хуже; они всегда хотели заплатить мне низкокачественным папирусом, на котором даже ругательства не нацарапать. Потом мне предложили тяжелую нудную работу на Палатине. По крайней мере, если император чтит свои обязательства, тут должна быть выгода.

— Значит, изза денег? — Ларий казался озадаченным.

— Деньги — это свобода, парень.

Если бы он не был таким нежным для драк и слишком скромным в обращении с женщинами, этот Ларий мог бы стать хорошим осведомителем; он умел очень настойчиво донимать вопросами, пока у человека, которого он допрашивал, не возникнет желания ударить ему в ухо. Также его необычайно длинные молодые ноги переносили дорогу до Оплонтиса гораздо лучше, чем мои; у меня ужасно болел палец.

— А для чего вам нужны деньги? — безжалостно допытывал он меня.

— Чтобы купить свежее мясо, туники по размеру, все книги, которые я мог бы прочитать, новую кровать со всеми четырьмя ножками одинаковой высоты, пожизненный запас фалернского вина, чтобы пить с Петро…

— Женщину? — прервал он мою счастливую речь.

— О, сомневаюсь! Мы же говорили о свободе, не так ли?

Последовало молчание с немым упреком. Потом Ларий тихо проговорил:

— Дядя Марк, вы не верите в любовь?

— Больше не верю.

— Ходят слухи, что вам недавно сделали больно.

— Та девушка бросила меня. Изза того, что у меня недостаточно денег.

— О, — сказал он.

— Конечно, о!

— Как она выглядела? — Он не просто хитро на меня смотрел, он казался искренне заинтригованным.

— Изумительно. Не заставляй меня вспоминать. А сейчас, — продолжил я, чувствуя себя старше своих тридцати, — я согласился бы всего лишь на большой медный таз с очень горячей водой, куда можно погрузить мои нежные ножки!

Мы брели дальше.

— А эта девушка была… — настойчиво продолжал Ларий.

— Ларий, мне бы хотелось притвориться, что ради нее я готов стянуть свои ботинки и пройти босиком по горящим углям еще сотню миль. Но, честно говоря, когда у меня на пальце появляется мозоль, мой романтический настрой исчезает!

— Она была важна для вас? — упрямо закончил Ларий.

— Не очень, — сказал я. Из принципа.

— Так значит это не та, — настаивал Ларий, — «чью жизнь ты наполняешь сладким смыслом…»? Катулл, — добавил он, словно думал, что я этого не знал. Я хорошо знал; мне самому когдато было четырнадцать, и я был полон фантазий о сексуальных подвигах и наводящей тоску поэзии.

— Нет, — сказал я. — Но могла бы быть — и, к твоему сведению, это истинный Фалько!

Ларий пробормотал, как он сочувствует, что у меня болит палец.

Когда мы дошли до постоялого двора в Оплонтисе, я увидел две затаившиеся фигуры на темном берегу.

Ларию я ничего не сказал, но по тени незаметно провел его в конюшню. Мы нашли там Петро, который устраивал на ночь быка. Бедный Нерон уже почти заснул на своих раздвоенных копытах. Натаскавшись моего свинца, он так устал, что даже не мог согнуть шею, чтобы достать до корыта с кормом, так что Петроний Лонг, крутой парень из стражи, клал пучки сена в огромную пасть зверя, нашептывая ласковые ободряющие слова.

— Еще чутьчуть, дорогой… — пытался он уговорить быка таким же тоном, как грустного ребенка упрашивают съесть ложечку супа. Ларий захихикал; Петро ничуть не смутился. — Я хочу привести его домой в хорошем состоянии!

Я объяснил племяннику, что Петроний со своим братом (который был неутомимым коммерсантом) для покупки этого быка сформировали синдикат с тремя их родственниками; Петро всегда было неудобно появляться на загородной ферме его двоюродных братьев, чтобы одолжить свой вклад.