— Он ушел. И правильно.

— Но, — ласково добавила Секунда, — помоему, он ждет тебя на улице. — Она ничего не пропускала — если это было связано с мужчиной.

Я высунулся из прачечной так, чтобы выглянуть, но не оказаться замеченным. Зеленый плащ с капюшоном околачивался у открытой двери хлебной лавки Кассия через два дома от меня.

— Это он в зеленом? — Девушки кивнули. Я нахмурился. — Тут какойто портной нашел себе золотой прииск! — По всей видимости, зеленые плащи с остроконечным капюшоном в этом месяце — самый последний крик моды… Скоро я это узнаю; в следующий вторник день рождения моего старшего племянника, и если это действительно была последняя мода, Ларий обязательно попросит такой. — Он давно уже здесь?

— Пришел сразу после тебя и с тех пор ждет.

Я почувствовал сильную тревогу. Я надеялся, что этот гражданин в зеленом — просто воришка, который заметил, как на складе чтото происходит, и зашел внутрь посмотреть, так как думал, что мы с Фронтином ушли.

То, что он следил за мной до самого дома, придавало всему этому совсем иное значение. Такое любопытство невинным уже быть не могло. Это означало, что его интерес к происходящему в хранилище не был случайностью. Должно быть, он из тех людей, которым ужасно необходимо выяснить, что там произошло, и узнать имя каждого участника происшествия. Такая ситуация порождала неприятности у тех из нас во дворце, кто думал, что мы полностью закопали историю про заговор против императора.

Пока я смотрел на него, он потерял интерес к своему шпионскому занятию и зашагал в сторону Остийской дороги. Мне нужно было узнать о нем побольше. Я помахал Лении, подарил Секунде такую улыбку, которая не должна была оставить ее равнодушной, и отправился в погоню.

Пекарь Кассий, сидевший у окна, бросил в мою сторону задумчивый взгляд.

На главной улице я почти потерял его. Я мельком увидел, что моя мама рассматривает лук у овощной лавки. Под ее осуждающим взглядом луковицы, как большинство моих подружек, не соответствовали ее нормам. Мама убедила себя в том, что моя новая должность во дворце приносила хорошие деньги, заключалась в простой секретарской работе и оставляла мои туники чистыми. Мне не хотелось, чтобы она так быстро узнала, что это был все тот же старое ремесло слежки за негодяями, которые решают побродить по улицам, когда я хочу пообедать.

Чтобы убежать от матери и не потерять мужчину из виду, мне пришлось ловко поработать ногами. К счастью, зеленый плащ имел такой неприятный оттенок, который легко было заметить снова.

Я следил за ним до реки, которую он перешел по Свайному мосту; такая десятиминутная пешая прогулка от цивилизации к хибарам на правом берегу Тибра, где толпились городские продавцы, когда с наступлением темноты их выгоняли с форума. Четырнадцатый район являлся частью Рима со времен моего деда, но в нем было довольно много приезжих, отчего он казался чужим. После моего задания сегодня утром я не беспокоился, что ктонибудь из них всадит мне нож в спину.

Когда не беспокоишься, они никогда и не пытаются этого сделать.

Теперь мы шли в полной темноте по улицам, над которыми нависали тяжелые балконы. В канавах бегали худые собаки. Оборванные цыганские дети с клочьями вместо волос кричали на испуганных псов. Если я начинал задумываться об этом, то весь район пугал меня.

Зеленый плащ шел по улицам ровным шагом, как гражданин, идущий домой на обед. У него было обычное телосложение, узкие плечи и моложавая походка. Я все еще не видел его лица; он не снимал капюшон, несмотря на жару. Мужчина был слишком застенчивым, чтобы открыться, вот это точно.

Хотя ради профессионального этикета я и старался, чтобы между нами были водовозы и продавцы пирогов, в этом не было никакой надобности. Он не нагибался, не прятался, что было вполне разумно при таком близком соседстве. И он ни разу не обернулся.

А вот я оборачивался. Регулярно. Никто меня не преследовал.

У нас над головами развевались на ветру развешанные на веревках простыни, а внизу на других веревках висели корзины, медные изделия, дешевая одежда и тряпичные коврики. Африканцы, продававшие их, казалось, благосклонно отнеслись к человеку в зеленом плаще, но когда мимо них проходил я, резко закричали чтото друг другу; хотя, может, они просто восхищались мною как симпатичным парнем. Я уловил запах несвежего хлеба и отвратительных заграничных пирожных. За полуоткрытыми окнами старые женщины с ужасными голосами раздраженно кричали на ленивых мужей; иногда мужчины теряли терпение, так что, ускоряя шаг, я с сочувствием слышал, что там происходило. В этом районе продавались необычные маленькие медные ножи с написанными на лезвиях заклинаниями, вызывающие привыкание наркотики, полученные из восточных цветов, или похожие на херувимов мальчики и девочки, которые уже разлагались внутри изза своего порочного занятия. Вы могли бы купить обещание исполнения сокровенного желания или жалкую смерть — для когото другого или самого себя. Если слишком долго стоять на одном месте, то смерть или какаянибудь еще более страшная беда могла прийти к вам, даже если вы о ней не просили.

Я потерял мужчину из виду южнее Аврелиевой дороги, в зловеще тихой улочке, примерно за пять минут до конца Четырнадцатого района.

Он свернул в узкий переулок, все еще двигаясь ровным шагом, и к тому времени, как я дошел до угла, его уже и след простыл. В этом месте было много противных дверных проемов, ведущих к кривым серым стенам, хотя, возможно, они только казались такими мрачными.

Я задумался, что же делать. Там не было никаких колонн, за которыми можно было бы спрятаться, а отсутствие моего зеленого друга могло продлиться до вечера. Я понятия не имел, кто он такой и почему мы следим друг за другом. Да я и не уверен, что меня это волновало. Стояла самая сильная дневная жара, и я начал терять интерес. Если ктонибудь из района на правом берегу Тибра заподозрит, что я сыщик, то завтра меня найдут на мостовой с вырезанной на груди монограммой убийцы.

Я заметил вывеску винного погреба, вошел в прохладную темноту помещения и, когда показалось тело огромной неповоротливой хозяйки этого заведения с короткой, толстой шеей и большой грудью, заказал вина со специями. Больше там никого не было. Помещение казалось крошечным. Стоял лишь один столик. Стойка практически спряталась в темноте. Я проверил, не торчали ли из скамейки щепки, потом осторожно сел. Это было одно из таких заведений, где напитков приходилось ждать целую вечность, потому что даже для иностранцев хозяйка подавала их горячими и свежими. Такое естественное гостеприимство показалось мне неблагодарным и застало врасплох; оба эти чувства были слишком знакомы.

Женщина снова исчезла, так что я остался один на один со своим стаканом.

Я скрестил пальцы и задумался о жизни. Я слишком устал, чтобы размышлять о жизни в целом, так что сосредоточился на своей собственной. Я быстро пришел к выводу, что она не стоит и динария, который я заплатил за то, чтобы сидеть здесь в размышлениях над стаканом вина.

Я почувствовал себя глубоко подавленным. Моя работа была ужасна, а оплата еще хуже. И еще я готовился закончить роман с молодой женщиной, которую я едва знал и не хотел потерять. Ее звали Елена Юстина. Она была дочерью сенатора, так что встречаться со мной не считалось совсем противозаконным, однако случился бы порядочный скандал, если бы узнали ее друзья. Обычно ввязываешься в подобную интригу, зная, что все это наверняка безнадежно, а потом почти сразу же прекращаешь, потому что продолжение становится даже более болезненным, чем расставание.

Сейчас я не имел ни малейшего представления, что ей сказать. Елена была потрясающей девушкой. Ее вера в меня приводила меня в отчаяние. Однако она, возможно, видела, что я ускользаю от нее. Насколько я заметил, Елена уже понимала, что происходит, но это не помогало мне составить свою прощальную речь…