Петро наклонился к Елене.

— Как только он начнет болтать о своем брате, забери у него стакан с вином! — Она так и сделала. Я не возражал, потому что в это время она так нежно мне улыбалась, что я почувствовал слабость во всем теле. Петроний великодушно вручил Елене грецкий орех. К его достижениям относилась способность так искусно раскалывать скорлупу грецких орехов, что ядро оставалось целым: обе половинки все еще хитро скрепляла тонкая пленка. Съев его, девушка положила голову мне на плечо и взяла меня за руку.

Вот так мы все и сидели вечером под виноградником, с мерцанием темного моря за каменным пилястром, а тем временем люди в коротких туниках поднимали пыль в легком тумане над листьями гибискуса. У Оллии болел живот, а у моего бедного Лария болело сердце. Я думал о том, как завтра буду искать Атия Пертинакса. Елена мечтательно улыбалась. Петроний с Сильвией решили, что получили от отпуска все, что могли, а теперь пора возвращаться домой.

Флейты больше не играли. Они никогда не играют, но мы с Петро никогда к этому не привыкнем.

Мы все медленно шли к постоялому двору, и поскольку сегодня был день рождения Сильваны, мы совершили целую церемонию, укладывая детей спать. Я не знал, через что мне еще придется пройти, прежде чем я снова увижу Елену, так что я утащил ее в сторонку, чтобы попрощаться наедине. Ктото снизу крикнул, что ко мне посетитель. Петроний подмигнул мне и спустился, чтобы посмотреть.

Одна из девочек, достигшая высшей степени непослушания, на какую могла осмелиться, понеслась за ним в одной ночной рубашке. Спустя двадцать секунд, даже несмотря на шум наверху, мы услышали ее крики.

Я первый пробежал по коридору и первый спустился вниз по лестнице. Петронилла стояла в дверях, как вкопанная, все еще крича. Я взял ее на руки. Больше ничего нельзя было сделать.

Петроний Лонг лежал лицом вниз во дворе с раскинутыми руками. Его сбили с ног яростным ударом, нанесенным в самую опасную, чувствительную область шеи. Кровь, медленно вытекающая из раны, говорила обо всем.

Долгое время я держал его дочку, и просто стоял, не в состоянии пошевелиться. Я ничего не мог для него сделать. Я знал, что он был мертв.

Среди шагов, которые следовали за мной по лестнице, я услышал шуршание сандалий Сильвии, потом она в один миг пролетела мимо меня и бросилась на Петро прежде, чем я успел схватить ее. Мне показалось, что она с трудом произнесла «О, моя детка!» — но, должно быть, здесь была какаято ошибка.

Я сунул ребенка комуто в руки, потом выбежал и пытался убедить Сильвию отпустить его. Елена Юстина протиснулась мимо меня и встала на колени у головы Петро, чтобы аккуратно проверить дыхание и пульс.

— Марк, иди, помоги мне — он жив!

После этого мы с ней работали сообща. Жизнь снова дала надежду. Можно было чтото сделать.

Ларий на осле отправился искать врача. Оллия с удивительным сочувствием подбадривала Сильвию. Я не хотел шевелить Петро, но с каждой минутой становилось темнее, а мы не могли оставить его на улице. Елена заняла комнату на первом этаже — думаю, заплатив за нее, — затем мы отнесли туда Петро, положив его на переносную изгородь.

Он должен был умереть. Человек поменьше умер бы. Я умер бы. Наверное, какойто преступник, который специализируется на бессмысленных поступках, сейчас так и думал.

Петроний лежал глубоко без сознания, настолько глубоко, что это было опасно. Даже если он когданибудь и проснется, этот человек, возможно, не останется прежним. Но он был крупным, здоровым мужчиной с соответствующей физической силой; во всем, что он делал, чувствовались выдержка и решительность. Ларий нашел доктора, который обработал рану, уверил нас, что Петроний потерял не так много крови, и сказал, что все, что мы сейчас могли сделать, это держать его в тепле и ждать.

Елена успокаивала детей. Она устроила Сильвию на подушках и под одеялом в комнате Петро. Елена проводила врача, разогнала зевак и утешила Оллию с Ларием. Я даже видел, как они с Оллией кормили котят детей Петро. Потом она послала в виллу сообщение, что останется здесь.

Я обошел вокруг постоялого двора, как делал Петро каждый день.

Я стоял на дороге с внешней стороны здания, вслушивался в темноту, ненавидел того, кто это сделал, планировал месть. Я знал, что это должен был быть Атий Пертинакс.

Я заглянул в конюшню и с руки покормил Нерона сеном. Снова вернувшись в комнату, где лежал Петро, я увидел, как Сильвия нежно укачивала Тадию на руках. Я улыбнулся, но мы не разговаривали, потому что дети спали. Я знал, что Сильвия винила меня. Здесь нам не о чем было спорить: я сам винил себя.

Я затушил все свечки, кроме одной, потом сел рядом с другом. Этим вечером черты его лица были странно впалыми. Под синяками от сильного падения его лицо казалось таким бесцветным и невыразительным, словно чужое. Я знал его уже десять лет; мы жили в одной казарме на другом конце света в Британии и в одной палатке на маршбросках. После этого вернувшись в Рим, мы с Петронием распили больше бутылок вина, чем я мог вспомнить, издевались над женщинами друг друга, смеялись над привычками, обменивались одолжениями и шутками и редко ссорились. Кроме тех моментов, когда его работа мешала моей. Он был мне братом, хотя мою работу было слишком тяжело терпеть.

Петро не знал, что я сидел здесь. Наконец, я ушел, оставив двух его старших дочерей, заснувших калачиком рядом с ним.

Я поднялся наверх, будучи бдительным и стараясь сохранить силы. Я перевернул матрац на кровати Петро и там, где я и ожидал увидеть, нашел его меч. Я поставил его рядом со своей кроватью. В другой нашей комнате Елена разговаривала с Оллией и Ларием; я заглянул, чтобы пожелать спокойной ночи, поскольку нужно было пересчитать головы. Мне удалось помпезно прохрипеть Елене:

— Это не очень уместно, но спасибо, что осталась. Без тебя здесь был бы полный хаос. Я не хотел обременять тебя нашими проблемами…

— Твои проблемы — это мои проблемы, — упрямо ответила Елена.

Я улыбнулся, не в состоянии сдержаться, потом повернулся к Ларию.

— Пора спать.

Но Елена убеждала Оллию поверить ей, а Ларий был частью урока, так что когда я ушел, еще некоторое время слышался шепот их голосов.

Прошло уже три часа с того момента, как стемнело. Я лежал на спине, сложив руки, рассматривая верхнюю часть оконной ниши на противоположной стене, пока ждал дня и своего шанса осуществить месть. Скрипнул пол; я ожидал Лария, но это была Елена.

Мы так хорошо знали друг друга, что не сказали ни слова. Я протянул ей руку и подвинулся, освободив место на ужасной кровати. Она задула свою лампу и чутьчуть смочила ее, чтобы от фитиля не распространялся запах; потом я тоже пальцем затушил свою.

Теперь я лежал на спине со сложенными руками, но на этот раз мои руки крепко обнимали Елену. Ее холодные ноги, чтобы согреться, нашли себе местечко под моими. Я ясно запомнил, как мы оба выдыхали в один момент, хотя не мог сказать, кто из нас заснул первым.

Ничего не произошло. Существовала не единственная в мире причина, чтобы спать в одной постели. Елена хотела быть со мной. А она была нужна мне.