— Убийство?! — широко раскрыл глаза Голубев, и я увидел, что они у него младенчески голубые. — Кого убили?

— Да Васильеву, Васильеву! Неужели вы до сих пор ничего не поняли?

Удивление Голубева было настолько искренним, что не поверить ему было просто нельзя.

— Так кто же еще из москвичей дружен с Абдуллой?

— Я действительно не знаю, — ответил Глеб. — Надо посмотреть, подумать. Если узнаю, скажу.

— И теперь я еще раз спрашиваю вас, бывали вы в бане у Абдуллы или нет?

Голубев обреченно вздохнул.

— Бывал. В прошлом году. Но рассказывать ничего не буду.

— И не надо, я вас об этом не спрашиваю. Только вот что, постарайтесь никому не рассказывать о нашей встрече, в том числе и вашей даме.

Котлов вновь сел за картотеку, сказав мне:

— Завтра Козлов даст мне личные дела сотрудников. Обойдемся без кадровика. Это женщина, родственница Абдуллы.

— Андрей Петрович, а что, если вам стать родственником Козлова? — стал я размышлять вслух. — Ну, скажем, зятем. Ведь понадобятся лыжи, ботинки, палки — все снаряжение. В прокате их сейчас нет, не достать. Найти все это можно только по очень большому блату. Потребуется пропуск на канатку, иначе будете стоять в очередях часами. А вам вдруг понадобится срочно подняться. Становиться здесь рядовым туристом — значит обрекать себя на существование изгоя. Очередь за лыжами, очередь их сдавать каждый день в хранилище (в номерах лыжи держать не позволяется), очередь на подъемник...

— Посмотрим, — ответил Котлов, зевая. — Надо оглядеться. Зятем никогда не поздно стать. Но в моем положении это не совсем... Поглядим.

«Увидишь завтра подъемник и поймешь, что я прав», — подумал я, забираясь под одеяло.

Когда после завтрака мы с Котловым подошли к парнокресельной канатной дороге, очередь для туристов была уже часа на полтора. На склоны вершины Актау ведут последовательно три колена канатной дороги. Первая, парнокресельная, поднимает лыжников к альпийским лугам. Идет она над лесом. Выше — два однокресельных подъемника тянут над пологими и довольно простыми склонами, здесь катаются начинающие лыжники. Эта вторая канатка заканчивается у горной хижины с небольшой гостиницей и баром. А выше идет однокресельная нитка третьего колена, и в стороне два бугельных[13] подъемника. Через обширные склоны Актау — рай для горнолыжников — они выводят к приюту, небольшому круглому зданию, где помещаются спасатели со своим хозяйством и работает небольшой бар, в котором можно выпить чашку кофе или горячего чаю. Высота тут более трех тысяч метров, приличная крутизна склонов и самые разные формы рельефа: и большие раскаты, и бугры, и перепады.

— Ну вот, смотрите, — сказал я Андрею Петровичу, — видите две очереди, одна большая, другая маленькая. В большой уже стоят мои ребята, до завтрака заняли, а маленькая для иностранцев, для спортсменов и для людей, имеющих пропуск.

Котлов глядел, щурясь от яркого света. Солнце еще не осветило посадочную станцию канатной дороги, не вышло еще даже из-за бугра, но день обещал быть настолько ярким, что ему пришлось надеть темные очки, не дожидаясь прямых солнечных лучей. Темные очки он догадался взять с собой, но вот его костюм... Тренировочные брюки вздулись пузырями на коленях. Надо будет дать ему подтяжки. Поверх пиджака, с которым он не расставался, надета серая нейлоновая куртка, а на голове все та же зеленая шапочка с надписью «Спорт». Лыжи мы не успели для него достать, и Котлов решил подняться просто так, для знакомства.

— Если вы разрешите, Андрей Петрович, я изложу вам свою классификацию горнолыжного народца, плод моих многолетних наблюдений. Давайте подойдем поближе к посадке.

Со всех сторон разносился по подножиям Актау хриплый голос Высоцкого, это окружающие канатку шашлычные запустили свои магнитофоны. Каждый из шашлычников считал своим долгом заглушить соседа и конкурента. В детстве я видел, как ловили раков. Опускали в воду на веревке кусок тухлого мяса и через некоторое время вытаскивали его с вцепившимися в него раками. Шашлычные напоминали мне этих раков, запустивших свои клешни в основание канатно-кресельной дороги.

Мы остановились у огромного горизонтально вращающегося колеса, по которому шел трос, а на нем с громом и скрежетом раскачивались пустые двухместные кресла.

— Всю эту публику можно разбить на несколько категорий, четко просматривающихся групп людей, которые вы безошибочно научитесь узнавать не только здесь, у канатки, но и в гостинице.

Первая категория — элита. Или «жар-птицы». Это очень большие люди — академики, генералы, космонавты, высокое местное начальство или очень большие жулики, миллионеры. Элита не стоит ни в той, ни в другой очереди, она проходит к посадке со стороны высадки. Обычно ее сопровождают. Вот пожалуйста, глядите. Гости самого Абдуллы.

Одетый в новенькую красную пуховку с Гербом Советского Союза на груди Абдулла, льстиво улыбаясь, вел к высадке высокого старика в американском пуховом костюме и его даму, химическую блондинку, которая, судя по виду, никак не может еще осознать, что разменяла шестой десяток. Старик сам нес на плече свои лыжи, а лыжи неловко ковылявшей в горнолыжных ботинках дамы держал в руках осклабившийся Абдулла.

— Лыжи «Россиньол», французские, — комментировал я снаряжение старика, — тысяча рублей, а может быть, и полторы. Крепления французские «Соломон» — триста рублей; ботинки итальянские — пятьсот; палки австрийские, очки и перчатки тоже кое-чего стоят. Об американском пуховом костюме я даже и не говорю. Бесценная вещь. Он набит гагачьим пухом, ничего не весит и теплый, как печка. Я о таком и не мечтаю. Добыть бы пуховку нашу, на гусином пуху. В общем, на нем тысячи три с половиной. Считай, столько же на ней. Не знаю, кто они, в первый раз вижу, но это элита. Смотрите теперь...

Абдулла вывел гостей на посадку со стороны высадки. Там сверху шли пустые кресла, они огибали колесо, и тогда в них садились. Элитная парочка встала с лыжами в руках спиной к подъезжающему креслу и лицом к склону. Придерживаемое Абдуллой кресло подкатило под них, они мягко сели и поехали. Абдулла — вслед за ними на следующем кресле.

— Вторая категория — «деловые люди», — продолжал я. — По хитрости и наглости они напоминают мне ворон. Сейчас мы их увидим. Эти тоже не стоят ни в одной очереди. Их оружие — деньги и удивительное нахальство. Изгоев они презирают. Каждый платит работающим на канатке ребятам по десятке в день. Узнают заранее, кто где дежурит, и договариваются накануне. Те их знают в лицо. Пожалуйста!

Обходя очередь, к загородке пробирались четверо — пожилая женщина в белом костюме и с черным, как сапог, лицом, два полнеющих молодых человека в ярких горнолыжных куртках и фирменных шапочках «Адидас» и брюнетка в заграничной пуховке. Бесцеремонно и спокойно перелезли они через загородку и оказались прямо у посадки. Очередь зароптала, послышались возмущенные голоса и даже оскорбительные выкрики, но тут же и прекратились, ибо компания «ворон» уехала с первыми же креслами, а в очереди каждый стал смотреть, сколько еще осталось впереди него, и ждать счастливого мига посадки.

— Обратили внимание на снаряжение? — спросил я у Котлова.

— Лыжи красивые.

— У старшей женщины, загорелой, — «Россиньол», у остальных — «Атомик». Пятьсот рублей комплект — лыжи, крепления и палки. Без ботинок. Я как-то стоял у верхнего, третьего, подъемника и насчитал сорок таких «ворон». Очередь стоит, а они катаются. Один поднимается, а другой уже спустился. Изгои стоят, а они катаются... Наконец народ возмутился, и чуть было не начали их бить. А им хоть плюй в глаза... Исчезли вдруг все и объявились у другого подъемника. Народ организованный! Сорок — пятьдесят таких «ворон» в день — 400 — 500 рублей. В день! А если посчитать...