У хорошего человека Олега Митяева в одной из песен есть грустная и тревожная строчка: «Лето – это маленькая жизнь». В сентябре она звучит чересчур актуально. А если к тому же прохладно, еще и дождит. Кончилось лето…

Уж не знаю, по какой аналогии эта строчка в моем мозгу откликнулась другой: «Книга – это маленькая смерть».

Почему так? Вот почему.

Рукопись – живое существо. Рукопись дописывается, сокращается, правится, ее можно отложить, половину перечеркнуть и начать заново. Словом – дышит. А вышла книга – и все, умерла рукопись. Упрятана в обложку, словно в саркофаг. Больше никогда не шевельнется. Даже опечатки ее – навек. Бывает, конечно, новое издание, «исправленное и дополненное», но это уже иная книга. Вот почему выход вещи в свет не только радует, но и отзывается тайной болью, как при диктатуре отзывалось прощание с эмигрантом. Вроде, и ты будешь жить дальше, и он станет где—то там, но пространство между вами уже не перешагнуть – что—то отрезано.

Ощущение «маленькой смерти» у меня вполне конкретно. Вышла книга размышлений и воспоминаний «Молитва атеиста», упрятана в красивую обложку, подарена друзьям, куплена незнакомыми людьми, иногда напоминает о себе письмами и звонками читателей – но все, ушла от меня. Надеюсь, будет жить своей жизнью. Но уже – не моей.

Однако вот в чем сложность. Книжка ушла – но я—то остался! И голова работает. И мысли мучают. И что—то, понятое уже после выхода книги, раздражает, словно камешек в ботинке. Раньше было проще: пришло в голову, уложил в слова, записал, добавил в рукопись одну—две странички – и свободен! И в голове счастливое ощущение легкости и пустоты. А теперь до рукописи не дотянешься, саркофаг не пустит.

Носить сложившуюся мысль в себе – себе же дороже. Это стресс, по—нашему напряг. От стресса куча болезней. Безопасней записать, может, и получится со временем другая книжка. И, вообще, лучше живется, когда рядом с тобой, только руку протяни, часто дышит, как ребенок или собака, живое существо – незаконченная рукопись.

Лидер хит—парадов многих недель – произведение искусства, прямо скажем, не совсем рядовое. Даже название нестандартное: «Муси—Пуси».

Известный в мире популярной музыки специалист, руководитель одной из радиопрограмм, рассказывая по телевидению о новом гвозде сезона, только что не плевался – кошмар, бессмыслица и безвкусица. Ведущий передачи удивился:

– Почему же вы без конца ставите эту песню в эфир?

– Слушатели требуют! – возмущенно объяснил музыковед.

Для тех немногих, кто еще не слыхал, стоит процитировать:

Ну, и дальше в том же роде, с откровенным обещанием ночных удовольствий. И положено это на музыку, напоминающую постельные стоны. И поет все процитированное очаровательная девушка Катя Лель.

Почему поет, спрашивать бессмысленно, и так ясно – потому, что хотят слушать. А вот почему хотят слушать именно это?

Лет десять назад модный в ту пору попсовик на чье—то едкое замечание пожал плечами: «Пипл хавает». Случайная фраза благодаря своей циничной точности стала крылатой: разные СМИ без конца позорят производителей продукции, ориентированной на хавающий пипл. Охотно соглашусь, что большинство наших поющих и хохмящих эстрадников не стоят доброго слова. Но меня в данном случае интересует совсем иное: почему пипл хавает именно это? Почему так популярны «Муси—Пуси»?

Легче легкого обругать современную молодежь, обвинить ее в примитивности, в уклонении от всего серьезного, в преклонении перед Западом, Востоком и Югом, в равнодушии к славным традициям отечественной культуры, в полном отсутствии патриотизма. Но будет ли это справедливо?

Мне кажется – нет. Как ни парадоксально, «Муси—Пуси» имеют прямое отношение к российскому патриотизму.

Патриотизм – это любовь к родной стране. А за что любят родную страну?

Во—первых, ни за что. Просто так. Как любят родителей или детей, дом, где рос, двор, где играл с пацанами, где с Петькой дружил, а с Васькой дрался, где девочка в мини—юбке впервые подразнила точеными ножками.

Во—вторых – за что—то. Скажем, француз любит Францию за то, что прекрасная, что Париж мировая столица, что Наполеон величайший полководец в истории, а Кристиан Диор величайший модельер. Американец любит свои Штаты за то, что самая свободная страна, и самая богатая, и конституция у них лучшая на планете. Даже мальтиец гордится своим крохотным островом, потому что это уникальный музей архитектуры семи народов и двадцати веков.

Вот и мы Россию любим, во—первых, ни за что. А во—вторых – за что? История у нас тяжелая, со свободой всегда было тупиково, конституции свои не только не исполняли, но и не читали, модой пользовались чужой, в архитектуре что было создано, на три четверти сами же и развалили. Уважать собственное государство нет никакой возможности: бесчисленные чиновники как сидели веками на шее у народа, так и нынче сидят. Гимн четырежды перелицовывали, и вышел он таким, что даже спортсмены на почетном пьедестале не могут вспомнить вымученные слова. Победили в великой войне? Да, тут есть, чем гордиться, но и стыда хватает: чужих фашистов разгромили, а свои сегодня маршируют со свастикой по нашим городам, и милиция охраняет их митинги в честь Гитлера, а суды оправдывают. В последние годы начали было богатеть, но и тут все непросто, сразу сказалась жестокая российская завистливость: та же Америка или Япония гордятся своими миллиардерами, которые под завязку набили валютой страну и тем самым резко подняли уровень жизни всех своих сограждан – а несколько наших только проникли в первую тысячу мировых богачей, как их стали всячески поносить, изгонять и даже сажать, чтобы, сволочи, не высовывались. А зависимость, стыд, страх, унижение – они, как известно, к песням не располагают.

Так что же, выходит, во—вторых нам не за что Россию любить и не за что славить в песнях?

Да нет – есть за что! Еще как есть! По крайней мере, в одном мы на планете самые везучие и счастливые. Об этом когда—то замечательно сказал самый русский из российских поэтов, Сергей Есенин:

И вот в этом все дело. За века своей неконтролируемой власти чиновники всех мастей отняли у народа все, что смогли – свободу, достоинство, возможность выбиться из серого ряда трудом и талантом и, вообще, добиться разного, о чем мечтает человек. Но с одним крапивная братия все же не совладала: не сумела отнять друг у друга мужчин и женщин. Тут уж наши соотечественники встали стеной. И неграмотные крестьяне в пронзительных песнях воспевали или оплакивали своих единственных. И великие наши поэты – Пушкин, Блок, Пастернак, Окуджава – лучше всех в мире писали о любви. И простодушная девушка Катя Лель, которая «вся во вкусе», поет о своей нежной страсти свободно и откровенно, нимало не заботясь ни о мировой поэтической традиции, ни о раздраженных гримасах музыковедов, ни о презрительных ухмылках ревнителей хорошего тона. Она без проблем порхает, как бабочка, она в ритме танца обещает миленькому массу интимных радостей и тем самым славит перед лицом потрясенной планеты свою родину – уникальную, единственную в мире страну всепобеждающей любви.