У Грейс отлегло от сердца.

– Уин, я высоко ценю все то, что ты сделал. Я понимаю, как трудно заставить мою мать принять чью-либо точку зрения.

– Я это делал только ради тебя, Грейс. Несмотря на то, что мы больше не женаты, ты мне не безразлична, ты же знаешь.

От мягкого света свечи, которая потрескивала в лампе посереди столика, его глаза, казалось, сверкали еще ярче. Неужели Уин и в самом деле думает?..

– Я знаю, – ответила она быстро, позаботившись о том, чтобы ее голос звучал не более чем дружески.

– В самом деле?

Он положил свою руку на ее кисть и сжал ее с жаркой настойчивостью.

Грейс охватило странное ощущение, будто они все еще женаты.

Это казалось каким-то наваждением.

Было ли это преднамеренно? Трудно сказать. Уин, который получал все, что хотел, делал все так естественно. У него все получалось так, словно он не прилагал никаких усилий.

– Уин, я не хочу, чтобы у тебя сложилось превратное представление о…

– Грейс, скажу тебе честно, – перебил он. – В этом деле у меня есть эгоистичное соображение. Мне надо знать, если… Боже, я даже не могу произнести это.

Его голос сорвался, и она заметила слезинки в уголках его глаз.

До этого она видела слезы на глазах Уина только раз, когда заявила, что уходит от него. Тогда она чуть не отказалась от своей затеи. Быть может, он и в самом деле любит меня? – думала она. Быть может, следует дать нашему браку еще один шанс?

Она вспомнила, как он тогда выглядел, сидя перед ней в кресле, покрытом тканью под гобелен, с головой, опущенной под тяжестью переживаемой им муки. На его взъерошенные волосы падал луч света, такой яркий, что казалось, он исходил от них. Золотистая лампа бросала теплый свет на отполированный паркет, когда она повернулась и направилась к двери.

Он никогда не скрывал, что хотел бы, чтобы она к нему вернулась. Она не понимала почему. Он же по-настоящему хотел, чтобы у него была женщина, которой нужно только одно – его обожать. Вполне возможно, что она и была такой в самом начале, когда они только поженились… Но ему пора бы уже и понять, что она определенно изменилась.

Тем не менее это означало, что в каком-то смысле она не скучала по нему. Она скучала по танцам под песни шестидесятых годов с тем, кто знал все правильные движения и даже мог пропеть слова этих песен, с тем, кто знал все шутки и анекдоты, кто понимал модный тогда молодежный жаргон.

А Джек хотя и был противником войны во Вьетнаме, никогда не участвовал ни в митингах, ни в маршах протеста. Когда ее поколение смотрело "Брэди Банч",[29] он усердно занимался в Йеле.[30] Он редко слушал что-нибудь, кроме классической музыки и старых мелодий из спектаклей, в том числе эстрадных.

Она вытащила ладонь из-под руки Уина и тихо спросила:

– Зачем ты это делаешь, Уин? И почему сейчас?

Озарение пришло сразу, и она могла только изумляться, что это совершенно выпало из ее памяти. Даже после развода она всегда отмечала этот день, пусть только в мыслях.

– Наша годовщина. Уин, я и в самом деле забыла.

– На этом обычно мужья прокалываются.

– Уин…

– Я понимаю, понимаю. – Он поднял руку. – Я больше не твой муж. Ты постоянно это говоришь. Мне бы хотелось заставить себя в это поверить.

– Послушай, ты мог бы мне напомнить об этом и по телефону. Если б я только знала…

– … то ты бы не пришла, – закончил он.

– Нет смысла ворошить прошлое. Что хорошего может это принести?

Но Уин продолжал улыбаться.

– Ты помнишь, Грейс, как у органиста по дороге сломалась машина и он опоздал на двадцать минут? Ты уже была готова обойтись без него, но я себе и представить не мог, чтобы ты шла по проходу в церкви без музыки.

– Все равно там не было бы абсолютной тишины, – улыбнулась она. – Твоя мать так громко рыдала, что я боялась, она затопит все вокруг.

– Очень хорошо, что он все же появился. Если бы мы прождали еще, то твоя сестра успела бы вместо тебя выйти за меня замуж.

– Сисси на самом деле была влюблена в тебя самым жестоким образом, – произнесла она с довольным смешком. – Как она вертелась вокруг тебя! Я почти жалела Бича, хотя они тогда только встречались.

– Сомневаюсь, что Бич это замечал. Он был слишком занят тем, что строил глазки моей сестре.

Официантка принесла их напитки, и они потягивали их молча. Грейс отпила не больше половины, отодвинула в сторону бокал и встала.

– Пожалуй, мне лучше пойти домой.

– Подожди. – Он схватил ее за руку, несильно, влажными пальцами. Вблизи было видно, что его глаза покраснели.

– Я устала, Уин. И мне кажется, мы наговорились вдосталь.

– Еще одно. – Губы его скривились в полуулыбке, что ей странным образом показалось привлекательным… Даже трогательным. Словно в замедленном кино, он поднял стакан. – Тост, – сказал он. – За нашу годовщину!

Она понимала, что ей следовало бы уйти, нет, не уйти, а убежать! Но она словно завязла в ловушке теплого песка. Безотчетно она подняла руку, протянула ее вперед – тяжелую и, казалось, растягивающуюся беспредельно, – пока пальцы не сомкнулись на влажном бокале. Она подняла его к губам и голосом, который показался ей чужим, сказала:

– За нашу годовщину!

– Это был всего лишь один бокал, – сказала она Крису, стягивая пальто у двери.

Когда она позвонила по телефону, чтобы сказать Крису, что встречается с Уином, он тут же воспрял духом и пообещал, что к ее приходу уже будет дома. Теперь, увидев его глаза, яркие от возбуждения и очевидной заинтересованности впервые за много недель, она пожалела, что сказала ему об этой встрече. Нет смысла понапрасну пробуждать в нем надежды.

– Это была папина идея или твоя?

Крис широко улыбался.

– Папина.

– Я так и думал.

– Это было деловое свидание… кое-какие формальности, которые надо было утрясти.

– Как скажешь. – Скрестив руки на груди, он смотрел на нее так, словно старый предсказатель считывал ее будущее с хрустального шара. – Но если он снова пригласит тебя куда-нибудь, то не говори, что я тебя не предупреждал.

– О чем? – спросила она, стараясь казаться простодушной.

– Отец до сих пор не отказался от мысли, чтобы вы снова были вместе.

Ей хотелось сказать ему: "Мы не можем вернуться к тому, что было раньше". Но одного взгляда на худое и взволнованное лицо, которое на время утратило свою обычную настороженность, ей было достаточно, чтобы не произносить этих болезненных для него слов.

– Не пора ли ложиться спать? – спросила она, многозначительно глядя на наручные часы. – Завтра тебе в школу.

Он кивнул, снова уходя в себя, и с нарочитой небрежностью сказал:

– Я подумал, не позвонить ли мне Ханне сначала? Узнать, как она там.

Грейс постаралась не выдать своего удивления. И в самом деле, Крис и Ханна вроде бы неплохо поладили в хижине, но когда это они успели сдружиться настолько, что стали перезваниваться?

– В последнее время она была сама не своя, – сообщил Крис, понизив голос и оглядываясь, как будто Ханна могла скрываться где-то сзади и подслушивать. – Не знаю, может, она повздорила со своим приятелем, а может быть, что-то другое. Мне она ничего не сказала, но… – Теперь Крис смотрел на Грейс, критично прищурившись, взглядом, который Грейс знала слишком хорошо. – Мам, я не поверю, что ты не заметила, насколько необычно она вела себя в последнее время.

Грейс немедленно почувствовала укол совести. Нет, она не заметила. Не поэтому ли Джек сегодня вечером тоже казался таким далеким? Не случилось ли с Ханной что-то неладное, о чем Джек не сказал ей только из-за того, что подумал о ее равнодушии?

– Извини, Крис, последнее время я что-то не в себе, – сказала она. – Если будешь говорить с ней, передай ей, что я люблю ее.

Любовь? Они оба знали, что это шутка. Лучшее, что можно было бы сказать о ее отношениях с Ханной, так только то, что за неделю их вынужденного пребывания вместе в хижине между ними установилось нечто вроде осторожного перемирия. Но разве этого достаточно?