Грейс ждала, чувствуя, как сердце, словно кулак, билось о грудную клетку.
– Он не говорил ни тебе, ни кому другому…
– Что? – Почти выкрикнула Грейс хриплым шепотом. Ей уже не хотелось ничего узнавать.
– Я – твоя сестра. Упала тишина.
Постепенно Грейс стал слышен смех девочек, играющих в холле. Она взглянула на часы, стоявшие на плите. Прошло всего пятнадцать минут, а ей казалось – целая вечность, уже написаны тома исторических исследований о том, что произошло в мире с тех пор, как она сюда вошла.
– Но твой отец… – начала Грейс.
– Человек, которого я называла «папочкой»? Он не был моим отцом. – Нола говорила резко, глаза сверкали невылившимися слезами. – О, у него, конечно, были свои подозрения, но он многого не знал, а потому и не мог никого обвинить. К счастью для Юджина Траскотта, иначе его жизнь могла оборваться в тот же день.
– Я не верю. Это просто невозможно. – Грейс почувствовала, как оцепенение охватило все ее тело, словно Нола открыла окно навстречу леденящему потоку. – Все эти годы… Конечно, кто-то же должен был… Мы должны были знать.
– Они были очень, очень осторожны, – продолжала Нола. – И не забудь, это было в начале шестидесятых. Юджина Траскотта хотя и считали либералом, но никому и в голову не могло прийти, что он – с чернокожей женщиной…
Грейс закрыла лицо ладонями. Нет… нет. И тут она вспомнила тот день, много лет тому назад. Маргарет позвонила, обезумевшая от страха, умоляя папу немедленно приехать. Поступок секретарши… или любовницы?
– Видишь? Ты тоже не хочешь этому верить. – Голос Нолы звучал жестко. – Но он любил ее. Любил нас.
Любовь? Это слово поразило Грейс, как удар. Как же мать – неужели папа ее не любил?
– Она забеременела, когда отец был в море. Тут-то он совсем озверел. Но, слава Богу, он так и не узнал всего.
– А как же ваша семья, – спросила Грейс, – дяди, тетки, кузины… Ты хочешь, чтобы я поверила, будто никто из них ничего не знал?
Нола улыбнулась с тоской, от которой слезы навернулись на глаза Грейс.
– Вся семья мамы жила вокруг Монтгомери, так что в каком-то смысле это было легко. Все дело было в нас. Помню, как-то отец отсутствовал месяцев шесть или даже больше, а мне было около семи лет. Я спросила маму, почему дядя Джин не может проводить с нами каждую ночь? Она обняла меня и рассказала все с начала до конца, заставив меня поклясться, что я никому об этом не расскажу. – Она глубоко вздохнула и обратила полный боли взгляд к Грейс. – Вот почему я вела себя так недружелюбно, когда ты впервые позвонила мне.
Ты повсюду что-то искала, а это заставляло меня бояться, что рано или поздно ты сумеешь докопаться до истины. – Она снова глубоко вздохнула. – Потом я встретила тебя… и строчки стали расплываться. С одной стороны, мне хотелось по-прежнему считать тебя корыстолюбивой стервой.
Грейс нервно рассмеялась. Она стала ощущать свои конечности, и это придало ей новый заряд энергии, делая ее чуть более нервной.
– Если бы сейчас на моем месте была моя мать, она назвала бы тебя лгуньей.
– Значит, и ты так думаешь?
– Я даже не знаю, что и думать.
– Для тебя это должно быть шоком. А мне каково? Теперь я чувствую облегчение – когда наконец смогла выговориться. – Нола запрокинула голову и сделала глубокий выдох. – Боже, как стало легко, ты и представления не имеешь.
– Но ведь я еще многого не знаю.
Грейс лихорадочно пыталась привести в порядок сумасшедше мечущиеся мысли.
Нола наклонилась, отодвинув кружки с кофе и тарелки с фруктовым тортом, к которому они так и не притронулись. Она схватила руки Грейс своими холодными и сильными пальцами.
– Ты мне веришь, правда? Я хочу это услышать, прежде чем покажу тебе…
Она замолчала, прикусив губу.
– Что ты мне хочешь показать?
– Ты только скажи, что я не выдумываю все это.
Грейс заставила себя посмотреть Ноле в глаза, которые казались ей уже не зелеными озерцами на берегу, оставшимися после прилива, а черными и бездонными, как сам океан. Она почувствовала, как ее начало трясти, почти конвульсивно. Даже когда она стиснула зубы и обхватила себя руками, то не смогла сдержать дрожь.
Папа и Маргарет! Как могла такая чудовищная ложь оставаться тайной? Разве мать не знала, или, по крайней мере, не подозревала? Мать задалась целью знать обо всем, что делал папа, ничто не ускользало от ее внимания, кроме тех вещей, о которых она не хотела…
Грейс почувствовала, как что-то внутри нее щелкнуло, вроде того, как становится на место последний кусочек мозаичной загадки. Как раз это и постаралась бы скрыть ее мать, похоронить глубоко, чтобы в конечном счете заставить себя поверить, что этого не было.
– Я верю тебе, – сказала она Ноле смертельно-холодным голосом человека, у которого нет выбора и он вынужден верить.
– Хорошо, – с облегчением вздохнула Нола. – Сейчас вернусь. Подожди меня.
Глядя вслед выходившей из кухни Ноле, Грейс подавила ироничный смешок. «Подожди»! Я не то что уйти, даже встать не могу.
В то же время внутренний голос подсказывал ей, что нужно убежать… уползти, если придется. Убраться как можно скорее от этой женщины, которая заявляет, что она ее сестра, от любых доказательств – фотографий, дневника – которые Нола в этот момент выкапывает из ящиков какого-нибудь стола.
Грейс, признав в этих словах голос своей матери, откинулась на спинку стула.
Она останется.
Она выслушает все до конца.
Час спустя, покинув дом Нолы, Грейс шла словно во сне, едва понимая, где она находится. Она не заметила полоску льда, и тротуар ускользнул у нее из-под ног. Она неуклюже упала, разбив колено.
Это должно было быть больно, но она ничего не почувствовала.
Несколько долгих секунд она просто смотрела на колено, глядя, как кровь капает в ботинок.
Но перед глазами стояла другая картина: Нед Эмори, распростертый на постели, темнеющей от крови.
Ей пришлось усилием воли вырваться из оцепенения, иначе следующий шаг мог привести ее под колеса пролетающих мимо машин.
Она думала о Джеке. Его руки и голос всегда успокаивают ее и возвращают на землю. Он подвез ее домой в начале вечера и сказал, что намеревается вернуться в офис, чтобы разобрать почту, которая наверняка скопилась за время его отсутствия. Может быть, он все еще там?
Если бы она сохраняла ясность мысли, то наверняка остановилась бы у ближайшего телефона-автомата, но в своем нынешнем состоянии она обнаружила, что идет в направлении к зданию Флэтирон, словно робот по заданной программе. Двери приемной были еще открыты, но за стойкой никого не было. Она уже собиралась уйти, но вдруг дверь офиса в холл открылась и появился Бенджамин.
Пока он стоял, изумленно разглядывая ее, она обратила внимание на свое отражение в стеклянной стене конференц-зала и поняла, в какое изумление и шок она его, должно быть, повергла, – белое лицо, растрепанные волосы, запачканная кровью юбка.
Бен быстро увел ее в ближайший кабинет. Усадив на диванчик между двумя в беспорядке сваленными стопками книг и рукописей, он наклонился, чтобы осмотреть ее колено.
– Фью-ю! Такое впечатление, что рассадила довольно глубоко. Наверное, придется наложить пару швов.
– Все на так уж плохо, – сказала она, прижимая свернутый шариком «клинекс» к ране, чтобы остановить кровь.
– Чем я могу тебе помочь? – спросил Бен. – Бинт? Или, быть может, бренди, если здесь найдется? Ты выглядишь потрясенной.
– Честно говоря, со стороны я, наверное, кажусь хуже, чем чувствую себя на самом деле.
– Если хочешь знать правду, то ты выглядишь ребенком, который свалился с велосипеда и хочет казаться более смелым, чем есть на самом деле.
Бен, подняв глаза, встретился с ее взглядом и одарил Грейс такой ласковой улыбкой, что ей стало вдруг тепло на душе.
Ей снова подумалось: как странно, что у Бена до сих пор нет подружки. От Джека она знала, что здесь, в издательстве есть много женщин, которые проявляют к нему интерес. Но ни одну, с которой он встречался, он не приводил домой, чтобы познакомить с Джеком или с Натали.
