– Приятный вечер, – снизошла Марджори, поправляя тронутую сединой прядь волос, которые, судя по количеству лака, вполне выдержали бы ураган. – Я в восторге от того, что тебе удалось сотворить с деревом. Кто бы еще додумался до этих милых маленьких стеклянных украшений?

Она проследила за взглядом Марджори, который остановился на рождественской елке: голубая ель высотой в три метра, увешанная стеклянными шарами венецианского дутья и драгоценными херувимами викторианской эпохи из папье-маше, которые достались ей по наследству от ее прапрабабушки Петтерсон. Никаких аляповатых гирлянд мигающих электрических лампочек. Вместо этого к каждой ветке маленькими латунными держателями прикреплялись свечи, и танцующие язычки пламени заливали комнату светом, который вряд ли имел отношение к сегодняшнему торжеству.

– Кстати, о Рождестве. Вы куда-нибудь поедете с Дэном в этом году?

– В Сент-Мартин, – протянула Марджори. – А ты? Где ты встретишь праздники?

– Я тоже подумываю о том, чтобы предпринять небольшое путешествие. – Слова вылетели изо рта Корделии, прежде чем она вполне отдала себе отчет в том, что говорит. – В Нью-Йорк, навестить Грейс. – Она быстро добавила: – Это еще не определенно, и в любом случае раньше выходных этого не произойдет, но… О, Дэн… – Она заметила Дэна Киллиана, который медленно продвигался к бару, словно баржа к пристани, и остановила его самой неотразимой улыбкой. – Один пустяковый вопрос: ты получил письмо, которое я отправила тебе на прошлой неделе? – Она написала ему, чтобы освежить его память о давнишнем обещании пожертвовать на библиотеку и напомнить, что их перепалка в его офисе ничего не изменила, с ее точки зрения. – Я не получила от тебя ответа, поэтому…

Не договорив до конца, она многозначительно замолчала.

Дэн, захваченный врасплох, уставился на ковер под ногами, все три его подбородка утонули в воротнике смокинга.

– Понимаешь, Делли, из-за этой суматохи с профсоюзом по поводу готовящейся забастовки на заводе… Я совсем закрутился…

– Ничего, – сказала она подчеркнуто вежливо. – Безусловно, я не собираюсь сейчас обсуждать с тобой деловые вопросы. Почему бы вам не попробовать пирожков с лососиной, они вон там, на столе у пианино. Я позвоню тебе в понедельник, Дэн.

Осторожно, если зайти слишком далеко, Дэн способен вспылить.

Привлеченная громким гоготом, она обернулась. Это был Бич, облокотившийся на балюстраду в прихожей. Его лицо покраснело и покрылось каплями пота. Он ржал по-лошадиному в ответ на шутку – наверняка пошлую – Дика Вудлона. В своем тесном смокинге Бич напоминал ей хулигана со школьного двора, которого заставили одеться в воскресное платье.

Она заметила, как Бич бросил взгляд на Гейба, который непринужденно беседовал с Айрис и Джимом у камина, и как он наклонился к своим приятелям, чтобы прошептать им – она точно знала – какую-нибудь непристойность. Те захихикали, и Корделия отвернулась. У нее свело желудок.

Наступило время подавать ужин, и Корделия почувствовала облегчение, оттого что необходимо заняться чем-то еще, а не только поддерживать вежливые разговоры с гостями, большинство из которых – из любопытства, а некоторые – побуждаемые злыми намерениями – умирали от желания узнать, почему она пригласила Гейба. Она показала Нетте и помощнику, как расставить блюда – зажаренную индейку, фаршированную каштанами; заливную ветчину с кисло-сладким соусом; громадных креветок, фаршированные мясом и прожаренные в кокосовом масле крабы; тушеное мясо с помидорами; горячие булочки. Она улыбалась и улыбалась, ей казалось, что сейчас лицо расколется пополам, пока она пробиралась через битком набитую комнату, чтобы убедиться, что у каждого есть тарелка и бокал со спиртным.

– Объедение! – крикнула Мириам Уайт Корделии, пробуя креветки. Старая драконша была президентом "Лиги юниоров" дольше, чем святой Петр охранял врата в рай, но под ее привередливым внешним видом и шлемом крашеных волос скрывалась добрая душа. Если бы не усилия Мириам, напомнила себе Корделия, то отделение педиатрии в Хилделе не получило бы сканер с трехмерным рентгеноскопированием.

– Я всегда говорила, что никому не удаются приемы лучше, чем Корделии Траскотт, – услышала она голос с протяжным произношением позади себя.

Она повернулась и обнаружила Лауру Литтлфильд в шифоне цвета морской пены в сопровождении свиты кавалеров. Поклонники? В ее-то возрасте? Ну что ж, королева Южных штатов единожды – королева всегда.

Наконец блюда опустели, и Сисси, слегка покачиваясь, пустилась на поиски Бича, чтобы разрезать торт.

– Бич! Би-и-иич! Куда ты подевался, старый негодник!

Несколько мгновений спустя Корделия услышала приглушенный крик, сопровождаемый звоном из глубины дома. Она почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

– Извините, – пробормотала Корделия. – Должно быть, Нетта что-то уронила на кухне.

Устремившись через вращающиеся двери в старомодную кухню со стенами из белой и черной плитки, Корделия надеялась, что это окажется правдой, что Нетта разбила одну из ее драгоценных тарелок или хрустальный стакан. Но она чувствовала: произошло что-то ужасное.

Она нашла их в прачечной – Бича, Сисси и блондинку, наполовину скрывающуюся в тени. Все замерли, словно в безвкусной драматической сцене. Бич стоял спиной к рядам полок, забитых сложенными простынями и чехлами для мебели, с вороватой улыбкой, застывшей на лице. Блондинка, Джанет О'Маллей – теперь Корделия узнала ее, – выглядела потрясенной. Размазанная по ее лицу помада и наполовину расстегнутое платье свидетельствовали о мерзости происшедшего. Кричала Сисси, и довольно громко, что заставило Корделию поблагодарить судьбу за счастливое стечение обстоятельств – старые двери были очень толстыми.

– Ты – мерзавец! Проклятый подонок! Как ты посмел!

Ее детский ротик исказила уродливая гримаса.

На полу, поблескивая в луче света, проникающего из прихожей, валялись осколки бокала. Корделия ощутила резкий запах алкоголя, смешанный с более приятными запахами мыльного порошка и смягчителей воды.

– Солнышко. Пожалуйста, послушай, солнышко… Это совсем не то, что ты думаешь, – запинался Бич. – Я никогда не спал с ней. Я бы никогда не зашел так далеко…

– Заткнись, ты, лжец, мешок говна! – Лихорадочные пятна цвета пунша с шампанским, который она жадно глотала весь вечер, проступили на трясущейся мелкой дрожью шее Сисси. Она уткнула палец в Джанет. – А ты – я сидела с твоими детьми, когда ты уходила, я даже пекла кексы на продажу для твоего дурацкого Общества друзей животных! Чтоб ты ими подавилась, проститутка!

Корделия, придя в себя от потрясения, почувствовала, как у нее отнимаются ноги. Сисси с шумом упала на машину для сушки белья и разразилась громкими рыданиями. Корделия сделала шаг вперед, обняла дочь и взглянула через плечо Сисси на Бича, смерив его ледяным взором.

– Если ты собираешься улизнуть через заднюю дверь, выкинь это из головы. – Она говорила тихо, но с металлом в голосе, как будто поймала в собственном магазине подростка-вора. – Заправь рубашку в брюки и выходи отсюда с таким видом, как будто ничего не произошло, словно ты самый счастливый человек в мире. И расскажи гостям, что Сисси поскользнулась на влажном полу и подвернула лодыжку – ничего серьезного, через пару дней пройдет.

– Пожалуйста, мама…

Корделия остановила его леденящим кровь взглядом. Погас румянец на его лице. Следы помады напоминали боевую раскраску индейца. – Хорошо, хорошо. Я… я выйду к гостям.

– И вытри как следует перед этим лицо. Он выбежал, Джанет – вслед за ним.

– О… мне хочется умереть! – рыдала Сисси в пахнущей мылом полутьме в объятиях матери.

Корделия почувствовала отвращение, которое вызывала у нее эта полная женщина, пьяно причитающая у нее на руках… И в то же время ее сердце разрывалось от вида ее бедной маленькой девочки, которой так хотелось, чтобы сегодняшний вечер стал особенным.

– Не стоит умирать. Лучше подняться по черной лестнице и умыть лицо, и лечь, пока все не разойдутся. После чего мы с тобой все обсудим и решим, что делать дальше.