— Вот это да!
— Теперь понятно беспокойство тети Дуси!
— Не зубоскальничай, Андрон! — крикнула Евдокия. — Сурьезиое дело решается, а ты со своими глупыми шуточками…
— Я не шуткую… Точно говорю: это же какое удобство!
— А как быть с теперешними нужниками? — послышался угрюмый голосок. — Куда их?
Хохот прокатился по двору.
— Куда? В музей!
— В комнатах нижнего этажа, — продолжал Иван, — предусмотрена раздвижная стенка. На тот случай, если в семье случится свадьба, крестины или какое гулянье. Стены раздвигаются, и получается одна большая комната — танцуй и веселись!
Голоса не умолкали.
— Хитро! Знать, раздвигай и танцуй!
— Какое гулянье, а то оно и во всем доме не поместится!
— Тогда выкатывайся на улицу.
— Иван Иванович, а какая крыша?
— Сурепка на ней красоваться будет?
— А что такое, Савелий, сурепка? Она службу несет, влагу на крыше поглощает и своими корешками землю крепит, чтоб ветрюга не сдул… Вот оно что такое сурепка!
— Погоди, Петро, о крыше… Давай заглянем на второй этаж… Что нас там поджидает?
— На второй этаж вы поднимаетесь по лестнице. — Сотни глаз следили за движением камышины. — Наверху — две спальни. Будет ванная…
— Слышишь, Евдокия? — крикнул Андрон. — И вода, и ванна, и все прочее… ожидается не жизнь, а…
— Перестань, Андрон, дурачиться!
— В обеих комнатах в стенах шкафы для одежды, — продолжал Иван. — Жилая площадь такой квартиры с кухней-столовой — почти пятьдесят два метра. Планировка двухкомнатных и четырехкомнатных квартир такая же, только соответственно уменьшается или увеличивается жилая площадь. — Иван вытер платком лоб, яркий свет из-под жестяного козырька слепил глаза. — Кто-то спросил о крыше. Очень существенный вопрос. Крыша для журавлинских домов рекомендуется плоская. Она дешево стоит, практична, не боится степных ветров… Вот как она делается. Посмотрите на этот чертеж. Чердачное перекрытие покрывается слоем пергамина, затем кладется спрессованная солома или соломит. Соломы у нас много, и наладить изготовление соломита нетрудно. На соломит кладется толь в три ряда, на гудроне. Сверху все это можно, если пожелаете, покрыть обыкновенным, нарезанным на выгоне дерном. — Иван добродушно улыбнулся. — Так что на крыше может зазеленеть трава и зацвести сурепка… — А что? Такая кровлюшка мне по душе!
— Правильно, Ваня, что не забыл про травку и про сурепку.
— Веселые будут Журавли!
— Пойдут дожди, зазеленеют наши крыши так, что хоть сенокос устраивай!
— Крыша крышей, а какая высота жилища?
— В комнате от пола до потолка — два с половиной метра, — ответил Иван. — Высота двух этажей и крыши — около шести метров.
— Подходяще!
— У тебя, сват, какая высота твоей хатыны?
— Сижу — ничего, а встану — приходится голову нагибать.
— У тебя же саженный рост!
— Товарищи, кто хочет высказаться? — спросил Закамышный. — Или у кого есть вопросы?
— У меня есть! — отозвался все время молчавший Шустов. — Есть вопрос!
— Оппозиция голос подала!
— Считай, пропала вся наша обедня!
— Давай, давай, Шустов!
— У него не вопрос, а возражение!
— Ему не привыкать возражать…
Шустов сидел возле стены, по-горски поджав ноги. Поднялся нехотя, тяжело и, сутуля плечи, подошел к веранде.
— Одобряю все, что тут излагал нам архитектор! — Худые его, плечи расправились. — Дело стоящее, людям будет большая выгода в жизни… И скажу ещё. Слушал я наметки молодого Ивана Книги и говорил сам себе: молодец, Иван! И мы тут с вами в наглядности убедились, что сын умнее своего знаменитого папаши. А о чем говорит то, что мы собрались в этом дворе без хозяина и без председателя колхоза? И сами, без Ивана Лукича, обсуждаем такие важные колхозные дела? Все это лишний раз в наглядности показывает, что старый Книга испужался смелых планов молодого Книги… Струсил и сбежал… Я кончил!
Поднялся шум, выкрики, понять которые было трудно.
— Ивана Лукича не касайся!
— Тут что-то не то! Ежели Шустов одобряет…
— Шустов зря не одобрит!
— Товарищи! — сказал Закамышный. — Кто еще просит слово?
— Есть вопрос денежный! — крикнул кто-то из толпы. — Сколько потребуется грошей? Таковой подсчет имеется?
— Все строительство в Журавлях и на двух хуторах, с зелеными насаждениями, с благоустройством улиц, домов, с шоссейной дорогой от Янку-лей до Птичьего, — отвечал Иван, — потребует примерно тридцати двух миллионов рублей. По три миллиона двести тысяч в год.
— Сколько уйдет на жилища?
— Примерно половина.
— Попутный вопрос! Тот метр жилища, каковой, Иван Иванович, ты обрисовал нам, сколько потребует рубликов?
— Около шестисот, — сказал Иван. — Но можно и удешевить, если механизировать строительные работы.
— Да… Дороговато!
— Чего дороговато? Умножь шестьсот на пятьдесят. Думаешь, Лысаков или Гришка Книга меньше вбухали в свои дома?
— Не согласный я! — пискливо, с хрипотцой крикнул Игнат Антонов, стоя на погребе. — Не согласный я и прошу слово!
— С чем, дедусь, не согласны? — спросил Закамышный.
— С кумом Антоном мы несогласные!
— Может, не согласный с Шустовым или с проектом? — Закамышный развел руками. — А при чем тут твой кум?
— Зараз поясню. — Игнат спустился с погребка, как с холмика, подошел к веранде и повернулся к собранию. — В том-то, граждане, вся и штука, что мы с кумом несогласные! Послушайте и войдите в наше бедственное положение… Мы с кумом поджидали того часу, когда нас поселят в удобную квартирку. Сколько разов приходили в Журавли поглядеть: что рисует сынок Ивана Лукича? Надеялись в скором времени переселиться в Журавли и зажить спокойной жизнью… А что получается? Вербовцы и куркульчане, выходит, лучше нас, их переселяют в Журавли, а мы как горевали на хуторе, так и останемся там. А перед законом все мы равные! Так почему вербовцы и куркульчане перемещаются в Журавли и вселяются в красивую жизнь, а нашему Птичьему достается одна асфальта? Не годится, Ваня, такой твой диплом! Мы с кумом первые, как только приехал Иван Иванович, на полной сознательности отрешились от собственности. Не захотели возводить свои домишки, так как всей душой потянулись к той счастливой жизни, которую нарисовал Иван Иванович… А получается то, что нас в ту жизнь не пущают! Вот, Яков Матвеевич, через чего мы несогласные! Надо все хутора гуртовать в кучу! — Игнат кашлял и задыхался. — Хватит с нас хуторской жизни, насытились по горло! И ежели партия призывает двигаться в коммунизм, то надо идти туда всем вместе!
Во дворе поднялся такой шум и возникло разом столько возгласов, что толком разобрать, кто о чем говорил, было невозможно. Собрание разделилось на две половины: одна стала на сторону кумовьев из Птичьего и готова была хоть завтра начать сносить хутора и строить новые Журавли, другая считала, что хотя дело это и важное, но торопиться и пороть горячку не следует. Нужно все обдумать, обсудить…
— Братуха! — крикнул Григорий, прячась за чужие головы. — Слышишь, братуха! Ни твои чертежи, ни та заманчивая квартирка с клозетом мне и даром не нужны! И никому, кроме этих выживших из ума стариков, твоя затея не нужна!
— Гришка взбесился!
— Без Ивана Лукича ничего решить мы не можем, — командирским баском сказал Лыса-ков. — Погалдели, потолковали, а решать будем на правлении…
— Тебе хорошо решать на правлении. У тебя своя скворешня стоит! А мы все можем решить!
— Ежели народ пожелает…
— Погодите! В самом деле, почему среди нас нет Ивана Лукича?
— Шустов же тебе сказал: испужался Иван Лукич…
— Не может того быть! Иван Лукич не из пужливых…
— Решать без Ивана Лукича!
— Игнат и Антон, какое ваше предложение?
— Им подавай красивую жизнь!
