Ежедневно вечерами нам показывали американские кинофильмы, иногда выступал армейский ансамбль песни и пляски. Офицеры от наступившего безделья слонялись по городку, пили австрийское вино и местное чешское пиво. Из оперативных сводок от штабов корпусов узнали о том, что начались контакты наших командиров дивизий и командиров корпусов с нашими союзниками, располагавшимися на противоположной стороне демаркационной линии. Это было ново и неожиданно. Начались визиты вежливости. Заканчивались они банкетами и награждениями наших руководящих генералов и офицеров боевыми орденами США и Великобритании.
А у меня начинался день с того, что я перечитывал боевые донесения корпусов, оперативные сводки штабов, разведывательные сводки и оперативные распоряжения штаба армии корпусам на день боя, которые собственноручно писал каллиграфическим почерком сам командарм, давая расписаться внизу начальнику штаба генерал-майору Бирману. Для меня это было невероятным! Я тогда не знал, что генерал-лейтенант Петрушевкий еще до войны окончил Академию имени М. В. Фрунзе и Академию ГШ. Видимо, это был единственный командарм, практически не нуждавшийся в начальнике штаба, и он смог бы сделать блестящую карьеру и в Генеральном штабе.
В боевых донесениях из корпусов сообщалось о встречах с союзным командованием на их территории, о состоявшихся банкетах и о награждении американскими орденами наших военачальников и офицеров штабов. Запрашивались указания на ответные визиты и награждения, но командарм не имел в этом вопросе ни власти, ни указаний свыше. Делались срочные запросы во фронт и Генеральный штаб. Наконец из Москвы последовало разрешение ответного награждения, но не было указано, какими орденами и в каком объеме. Снова депеши и запросы. Наконец было разъяснено, что можно награждать равных себе по должности в объеме предоставленных прав нашими указами. Сама церемония вручения орденов у нас отличалась от принятой у них, так же, как и способ их крепления. Смеху было... Тем более что производилось это после банкета в «подогретом» состоянии и награждавших, и награждаемых.
Американцы имели в запасе шпагу, концом которой награждающий касался одного, а потом другого плеча награждаемого, после чего кавалерские знаки прикалывались на грудь на ленточке с помощью шпильки, а знаки рыцарского достоинства надевались на более широкой ленте на шею. Первые степени кавалеров Большого креста надевались через плечо на широкой орденской ленте и крепилась дополнительно звезда.
Мне довелось быть участником банкета в нашем штабе, где командующий армией принимал представителей американского командования. Они были построены и представлены через переводчика, а наш командующий вручал ордена в коробочке и пожимал награжденному офицеру руку. А до этого в корпусах и армиях наши кадровики сочиняли через переводчиков представления на их офицеров и даже выдавали временные удостоверения по нашим правилам. Когда наломали множество дров в этом вопросе, то получили из Москвы категорический запрет на какие-либо оформления наградных материалов и на выдачу временных наградных документов, «Передавать из рук в руки награду» — так гласили последние указания, хотя и наш орден Красного Знамени мог быть приколот на грудь. Самым смешным и непонятным осталось ответное слово награжденного после получения иностранной награды. У нас было принято отвечать на всякие поздравления фразой: «Служу Советскому Союзу!». Так, примерно, добрая половина награжденных и отвечала за чужие ордена, совершенно не понимая сути ответа при получении иностранной награды. Один начальник артиллерии корпуса, служака еще царской армии, ответил: «Рад стараться и охота есть служить». Кто были умнее, отвечали: «Благодарю за оказанную честь». А мой приятель капитан Аркадий Исаев, помощник начальника разведки 64-го стрелкового корпуса на поздравления в честь полученной им Бронзовой Звезды США ответил на английском языке: «Служу делу объединенных наций». Американский комкор в восторге даже потряс его за плечи за знание английского и модный в те годы ответ. Он даже хотел повысить статут ордена на знак «Легион Почета», но его уже не оказалось в запасе, так как Аркадий был последним награждаемым. После окончания церемонии к нему ринулись журналисты, наши политработники и особисты с вопросом: «Что ты ему сказал?». И мой друг вынужден был повторить и перевести ту фразу, которую он специально выучил к этому случаю, так как хорошо знал только немецкий.
Расскажу, как проходил банкет в нашем штабе армии, на который были приглашены и многие офицеры ведущих отделов. Закуски в последний раз подавались на фарфоре и серебре. Наливали только французское шампанское. Все это было из трофейных запасов и на следующий день исчезло из обращения в столовых в грузовики с трофеями руководящих военачальников. Были тосты и много выпивки. Моим соседом за столом оказался американский майор, который жестами предлагал мне обмен одного из своих орденов на один из моих орденов Отечественной войны. Я не соглашался, он что-то набавлял в придачу, чуть ли не «джип». Я отвернул гвардейский знак и подарил ему безвозмездно, тогда он снял свои наручные часы и подарил мне. Это было последнее веселье в штабе нашей армии.
Американцы уезжали на своих «джипах», которые мы именовали «виллисами». На улице стоял самый маленький немецкий легковой автомобиль, по образцу которого мы начали делать первую нашу малолитражку «Москвич-401». Видимо, он был с пустым баком. Человек пять уселись в него, сзади нас подтолкнули к спуску, ведущему к горной речке, и мы поехали под гору на спуске и без тормозов. Чудом не разбились. Вылезли и вышли на недавно наведенный деревянный низководный мостик. Опершись на перила, мы заметили, что на дне ручья огромное количество трофейных карабинов, автоматов, пулеметов и даже пистолетов. Многие были с вынутыми затворами, но некоторые даже с заряженными магазинами.
Нашлись энтузиасты, которые в трусах залезли в холодную воду и начали выбрасывать все это из бурной речки на берег и мостик. Мы оружие осматривали и даже салютовали из него вверх. Мне попался не виданный за всю войну автомат с совершенно новым прикладом. Я отнял магазин и вытолкнул из него пару патронов. На вид они были похожи на их винтовочный патрон, но меньше его и больше автоматного (пистолетного). И тут я вспомнил уроки по огневой подготовке на курсах «Выстрел», где преподаватель-огневик напоминал нам о тенденции создания так называемого «свободноплавающего», то есть единого патрона, который мог бы подходить к пулемету, карабину и автомату. Конечно, этот патрон был с кольцевой выточкой для зацепа выбрасывателя, вместо фланца на донышке, как это было во всех наших винтовочных патронах. Я сделал небольшую очередь и отдал автомат одному офицеру из отдела артиллерийского вооружения.
Позже, уже в начале пятидесятых годов, когда в нашу 261-ю стрелковую дивизию в городе Ленинакане начали поступать новые автоматы Калашникова, они были здорово похожи на тот экземпляр, который я не только держал в руках, но и сделал несколько выстрелов. Только наши патроны имели бронзовый цвет, а те, немецкие, вроде оцинкованного кровельного железа. За долгие годы службы и уже пенсионером я следил за военной литературой и прессой в надежде встретить разъяснения по этому вопросу, но так и не нашел их, пока Калашников не превратился из старшего сержанта в генерал-майора инженерно-технической службы. В одном из репортажей корреспондент задал ему вопрос о сходстве последнего немецкого автомата с его аналогом, на что он ответил утвердительно насчет внешнего вида, об остальном же умолчал[5].
Настало время «сматывать удочки» из покоренной Европы. Наша армия подлежала выводу на Родину, а 64-й корпус генерал-майора Шкодуновича готовился к переброске по железной дороге на Восток, где должна была начаться новая война, теперь уже с японцами. Но перед этим наш начальник отделения объявил, что написал на нас обоих аттестации. Вот ее содержание, которое я выписал из личного дела совсем недавно:
