Наконец посланный возвратился с повелением к Даву препроводить русского генерала под приличным конвоем в настоящее место пребывания императора Наполеона. Каково же было удивление Балашова, когда его привели в Вильне в тот дворец, где жил государь, и Наполеон принял его в той самой комнате, из которой отправлял его император Александр несколько дней тому назад. Это Александр Дмитриевич рассказывал всем любопытным. Мне же, так как мы жили вместе, он сообщил все подробности его пребывания в Вильне. Когда ввели его к Наполеону и он подал письмо от нашего государя, император французов, прочитавши оное, сказал:

— Нас англичане поссорили…»

Так что никакой грубости к русскому парламентеру со стороны Даву не было. Напротив, маршал предоставил в его распоряжение собственное жилье и своего адъютанта.

Любопытно, о чем же говорил Балашову Наполеон? Балашов встречался с Наполеоном дважды. Первый раз — когда передал ему письмо. Второй — во время обеда, на который Наполеон пригласил Балашова.

Наполеон выразил сожаление, что у Александра такие дурные советники, которые толкают его на войну со всей Европой. Наполеон заявил, что вовсе не собирался воевать с Россией, даже несмотря на то что Россия в последнее время стала откровенно нарушать Тильзитский договор, став государством-контрабандистом. Напротив, в планах Наполеона стояла Испания, куда он даже послал все свои личные экипажи, чтобы окончательно закрыть испанский вопрос.

Наполеон, будучи логиком, решительно не понимал, какого черта Александр так упрямо лезет в Европу. Он получил уже от Наполеона Финляндию, Белосток, Тарнополь, Молдавию, Валахию, а все равно прет. Наполеон сказал, что готов был бы отдать Александру и Польшу, если бы тот элементарно соблюдал договоры, им же самим подписанные, и отбросил мысли о вмешательстве в европейские дела, как будто у него своих дел с Турцией мало.

Это были с его стороны горькие риторические вопросы, обращенные в пустоту, ибо Балашов дать ему ответа вместо Александра не мог, да и сам Наполеон прекрасно знал, что творится в России, и какие силы там берут верх. Он знал, что реформатор Сперанский, ратовавший за развитие собственного производства и сокращение военных расходов, отставлен и сослан. Недаром Бонапарт, глядя прямо на Балашова, спросил, почему удалили Сперанского. Наполеон был в курсе, что именно Балашов как министр полиции отправлял Сперанского в ссылку.

На что надеялся русский царь в этой войне? У него ведь не было шансов. Наполеон меньшими силами громил превосходящие силы противника, а теперь у него было тройное превосходство над Александром. Он неоднократно бил Александра, когда тот был в союзе с Австрией и Пруссией. А теперь Австрия и Пруссия были с Наполеоном… У русских за эти несколько лет не появилось никаких гениальных полководцев, кроме тех, кто был Наполеоном бит неоднократно. Англичан, которые теоретически могли ударить в тыл его империи, Наполеон не боялся: с помощью своей хитрой дипломатии он столкнул Англию с США. Это было сделать не так уж трудно: Наполеон разрешил американским кораблям привозить во Францию товары, чем те и воспользовались. Англия сильно обиделась, в результате чего началась война между Англией и США.

В общем, никто в мире тогда не сомневался, что песенка плешивого московского императора спета. Отчего же Александр вел себя так безрассудно и нагло, отказавшись, по сути, от мирных переговоров? Ведь он же боялся Наполеона! Напасть так и не решился.

Я думаю, потому он так себя вел, что Наполеона боялся все-таки меньше, чем своих. Наполеон, если даже поймает, авось не убьет — благородный же человек, европеец. А свои олигархи тут, точно, пристукнут. Как папеньку пристукнули, выбив каблуками глаза.

Между тем жест доброй воли Наполеона с неприсоединением Литвы к Польше был не последним его сигналом о мире. Когда французы заняли Смоленск, они поймали русского генерала Тучкова. Наполеон отпустил Тучкова и просил его на словах передать русскому царю, что «пороха сожжено уже достаточно» и что он готов даже пойти на некоторые послабления для России в условиях соблюдения ею континентальной блокады: «Вы хотите иметь кофе и сахар — вы их будете иметь!»

Но России было мало потребительских сахара и кофе. Небольшая, но стоявшая близко к трону кучка российских сырьевых олигархов выла о своих потерянных миллионах, недополученных из-за блокады. Они требовали пролития русской крови, обмена ее на свои утраченные прибыли. А на то, что в России бурно начало развиваться свое производство, защищенное континентальной блокадой от английского ширпотреба, околоцарской верхушке было наплевать. Промышленники были еще слабы и неорганизованны, далеки от трона, и их голос едва долетал до столицы. А вот угрозы сырьевиков и их намеки на участь Павла ушей Александра достигали.

Н. Данилевский писал, что «Наполеон не мог не чувствовать, что сооруженное им здание очень шатко и кроме его высокого гения никаких других подпор не имеет… Что же будет после его смерти, что оставит он своему сыну? Всемирное владычество, чувствовал он, даже ему не под силу; надо было найти, с кем его разделить, и он думал после Тильзитского мира, что нашел этого товарища и союзника в России; другого, впрочем, и отыскать негде было. Он думал, что Россия из прямого политического расчета, из-за собственных своих целей и выгод будет с ним заодно. И в самом деле, чего бы не могла достигнуть Россия в союзе с ним, если бы смотрела на дело исключительно со своей точки зрения? Ревностная помощь в войне 1809 года дала бы ей всю Галицию; усиленная война против Турции доставила бы ей не только Молдавию и Валахию, но и Булгарию, дала бы ей возможность образовать независимое Сербское государство с присоединением к нему Боснии и Герцеговины. Наполеон не хотел только, чтобы наши владения переходили за Балканы, но Наполеон был не вечен. Самим герцогством Варшавским, которое в его глазах было только угрозой против России, он, вероятно, пожертвовал бы, раз убедившись, что Россия действительно вошла во все его планы. (Конечно, пожертвовал бы, о чем сам говорил, например, тому же Балашову. — А. Н) Но вскоре после Тильзитского мира Наполеон увидел, что он не может полагаться на Россию, не может рассчитывать на ее искреннее содействие, основанное не на букве связывающего их договора, а на политическом расчете, что она формально держится данного обещания, но сердце ее не лежит к союзу с ним… что Россия горячо принимает к сердцу так называемые европейские или, точнее, немецкие интересы; горячее, чем свои собственные. Что оставалось ему делать?.. Не из-за Европы ли, следовательно, не из-за Германии ли в особенности, приняла Россия на свою грудь грозу двенадцатого года? Двенадцатый год был, собственно, великой политической ошибкой, обращенной духом русского народа в великое народное торжество».

Извечный русский рок — соваться в калашный ряд, когда не просят, и в результате вечно огребать от вчерашних союзников… Через полвека после наполеоновских войн, в 1854 году Тютчев в письме к жене напишет: «Обманывать себя нечего, Россия, по всей вероятности, вступит в схватку с целой Европой. Каким образом это случилось? Каким образом империя, которая в течение 40 лет только и делала, что отрекалась от собственных интересов и предавала их ради пользы и охраны интересов чужих, вдруг оказывается перед лицом огромнейшего заговора?»

Зато с самого начала войны 1812 года великий патриотический дух воссиял в среде русского офицерства и дворянства. Причем патриотическая волна была чертовски искренней. Я бы даже сказал, по-детски искренней. Русские возмущались: как же так, на нас напали! Тот факт, что Россия только что сама собиралась напасть на Европу, странным образом испарился из сознания русских. То, что мы сами хотели напасть, это не считается. А вот то, что супостат проклятый на нас напал, очень даже возмутительно!..

Про войну 1812 года у нас знают много больше, чем про все остальные наполеоновские войны вместе взятые, хотя и в остальных участвовали русские войска. Но когда русские войска воюют на чужих землях, это как бы нормально и неинтересно. А вот когда на своей земле, этому стоит уделить внимание в учебнике истории: Отечество в опасности! Когда русские войска угрожают чужому отечеству, ничего страшного русский ум в этом не видит, а вот когда угрожают русской Родине, это неприятно.