Поэтому мы с детства знали, что Наполеон зачем-то хотел «завоевать» Россию, что гениальный русский полководец Кутузов одержал над оккупантом славную победу при Бородине, каковой победе даже ставили памятники и посвящали панорамы. После этой славной победы, немножко посовещавшись сам с собой в Филях, Кутузов почему-то без боя сдал захватчику Москву, которая благополучно сгорела, но зато потом одноглазый полководец выгнал неприятеля за пределы страны, и благодарный народ изобрел про него поговорку: «Идет Кутузов бить французов». Да народ и сам не дремал, напротив, он в едином рабско-патриотическом порыве поднялся в борьбе против иноземного поработителя («дубина народной войны»).

Узнаваемо?..

А ведь все было совсем не так, как пишут в учебниках истории, обманывая детей на всю жизнь.

Начнем с общеизвестного. Едва Наполеон вошел на территорию империи, как русская армия начала быстро улепетывать от него. Как писал в одном из писем участник этих событий Раевский, «мы без выстрела отдали Польшу», имея в виду территории нынешней Литвы и Западной Белоруссии, включая Минск. Для России это были новые территории, захваченные ею совсем недавно, поэтому здесь Наполеона встречали как освободителя.

Война начиналась как-то странно. Дойдя походным маршем до Вильно и заняв город без боя, Наполеон выслушал там вызывающе бессмысленные «мирные предложения» царя Александра, озвученные странным Балашовым, клоунски одетым в маловатый генеральский мундир, который его тучное тело разрывало, как переваренная сарделька оболочку.

Почесав затылок от всех этих странностей, Наполеон неуверенно двинулся дальше в поисках русской армии, которая, как он наивно рассчитывал, должна была бы, по идее, защищать свое отечество. Но у руководства русской армии таких дурацких идей и не возникало. Шел день за днем, а русские все бежали и бежали, даже не думая давать бой. И только добежав до Смоленска, они решили немного позащищать родину. Неудачно, конечно. Энтузиазм не заменил умения, Смоленск был взят и оставлен. Нет, наверное, нужды пояснять читателю, кто его взял, а кто оставил.

Наполеон мог бы кончить войну в Смоленске. Он мог бы закончить ее в Витебске. Или в Вильно. И во всех этих случаях он бы выиграл. Наполеон колебался. Его разрывали сомнения.

Если он остановится и не пойдет далее, то будет спокойный вариант с гарантированным результатом. Наполеон получит хорошие перспективы на заключение мира в следующем году. Наполеон даже знал, как можно подстегнуть Александра к заключению мира: начать неспешно-демонстративный процесс создания буферного и недружественного России польского государства, включающего в себя всю современную Польшу, Литву и Белоруссию. Скорее всего, нервы у России подобного не выдержат, и она даст сигнал к миру. А если нервы выдержат, если русские смирятся с потерей западных провинций и созданием постоянной угрозы на своих границах, если они не станут просить мира, а просто затаят злобу и будут продолжать нарушать континентальную блокаду? Тогда в следующем году, переждав зиму и весеннюю распутицу, можно будет продолжить кампанию. Или вообще плюнуть на Россию, у которой отныне будет полно проблем с Польшей: та с готовностью возьмет на себя роль кордона на пути английской контрабанды из России в Европу.

Это был бы беспроигрышный, гроссмейстерски выверенный вариант. Но у него были свои недостатки. Польша стратегически слабее России. К тому же Россия будет экономически поддерживать Англию, покупая у нее товары. Тем более Россию как союзника Наполеон ценил все-таки больше, чем Польшу. Именно вместе с Россией, ударив через Азию на Индию, он мог бы нанести Англии смертельный удар. Наполеон слишком ценил Россию, и потому пошел воевать ее дальше. Такова парадоксальная логика любви.

А ведь у истории был шанс!.. Войдя в Витебск, Наполеон бросил отстегнутую шпагу на стол с картами и хмуро бросил: «Кампания 1812 года закончена». Но потом все-таки решил идти до Смоленска и остановиться там. Логика в рассуждениях Наполеона была. Как писал адъютант императора, граф де Сегюр, «император… находит нужным идти до Смоленска. Там он обоснуется, и если весной 1813 года Россия не заключит мира, она погибла! Ключ к обеим дорогам — в Петербург и Москву — находится в Смоленске, поэтому необходимо овладеть этим городом, откуда можно будет одновременно идти на обе столицы…»

Известно, что многие наполеоновские офицеры не понимали целей этой войны. При этом изрядное количество авторов обвиняет Наполеона в самодурстве и в том, что он не слушал ничьих разумных советов, тупо продолжая наступать. Неправда. Слушал. И отвечал. Процесс принятия решения и обсуждений в наполеоновском штабе прекрасно описал тот же Сегюр. В этом замечательно характеризующем (и многое объясняющем в его натуре) описании император вовсе не напоминает упертого самодура! Впрочем, судите сами:

«Бертье и Дарю возражали. Император кротко слушал, но все же часто перебивал их своими ловкими замечаниями, ставя вопрос так, как это было ему желательно, или перемещая его в другую плоскость. Но как бы неприятны ни были истины, которые ему пришлось при этом выслушать, он все-таки выслушивал их терпеливо и даже отвечал. И в этом споре его слова, его манера, его движения отличались простотой, снисходительностью и добродушием. Впрочем, добродушия у него всегда было достаточно, чем и объясняется то, что, несмотря на столько бед, его все-таки любят те, кто жил в его близости».

…Смоленск французами был с боем взят. В России полагали, что здесь Наполеон остановится и на этом завершит кампанию 1812 года. Представитель «хозяев» при русской ставке — английский генерал Роберт Вильсон отбил в Лондон депешу: «Все пропало, Наполеон остановился в Смоленске». Но когда через два дня нетерпеливый Наполеон все-таки решился завершить кампанию за один год и вышел из Смоленска на Москву, Вильсон отправил в Лондон новую депешу: «Все спасено! Французы идут на Москву!»

Вот она — искренняя радость англичан: русские крестьяне в солдатской форме будут проливать кровь за английские товары, которыми они в жизни не пользуются, ура!..

Надо было, конечно, Наполеону остановиться и начать организацию Польского государства. Он был бы тогда в полном шоколаде. Как я уже говорил, в западных российских губерниях, в том числе в Малороссии, французов встречали как освободителей от русского ига. В Великую армию хлынул поток добровольцев из этих местностей, которые хорошо себя зарекомендовали в боях с русскими. В освобожденных городах создавалась национальная гвардия, которая позже защищала свои города от Кутузова. Кстати, из русской армии, где было много литовцев, наблюдалось их массовое дезертирство и переход на сторону Наполеона.

В России гражданские лица собирали пожертвования в пользу русской армии, в Польше и Литве — в пользу французов. А когда русская армия после ухода Наполеона вступала на западные земли, русские офицеры отмечали: «Жители не разорены, они добровольно все предоставили французам, устроили для них магазины фуража и продовольствия и большею частью сохранили свои дома и скот».

Жизнь сама показывала Наполеону ту естественную демаркационную линию, по которой нужно было обустраивать новую Польшу, — там, где его встречали как освободителя. Но он пошел дальше и получил в старых российских губерниях выжженную землю: русские сами уничтожали свою собственную страну, жгли деревни и города, разбегаясь по лесам. Почему? И как вообще относился простой народ к французам? Это весьма интересный момент, на котором стоит остановиться, слишком уж много басен нам понарассказывали про «дубину народной войны».

Я уже упоминал, что изрядное количество жителей российской империи ничего ни про какую войну с Наполеоном вообще не знали, даже в западных областях. А те, кто знали… Лучше бы и не знали! Ибо — позорище…

Работ, посвященных восприятию простонародья, немного, и, читая их, не знаешь, смеяться или плакать. Крестьяне представляли себе французов чудовищами «с широкой пастью, огромными клыками, кровью налившимися глазами с медным лбом и железным телом, от которого, как от стены горох, отскакивают пули, а штыки и сабли ломаются, как лучины». Считалось, что «хрансузы» едят людей и боятся креста. Причем мнение о людоедстве французов было распространено не только в среде безграмотных крестьян и солдат. В 1807 году, после того как Наполеон в первый раз был объявлен Синодом Антихристом, один русский офицер, попавший со своим подразделением в плен к французам, просил их, чтобы они не ели его солдат.