Они шли умирать и были готовы умирать. А в провинции уже начиналась то, чего так и не случилось в России, — настоящая партизанская война против оккупантов. Французские крестьяне брали вилы, поднимались и начинали день ото дня все чаще нападать на отряды союзников. Поэтому союзники и были в таком восторге от благородного жеста Наполеона. Они боялись, что нация может подняться, как поднялась двадцать лет назад, во время революции для борьбы с интервентами… Они опасались, что Наполеон может отнять Париж. А тут вдруг все так чудесно разрешилось!

Император Александр на радостях повел себя как-то странно. Он танцевал с любимой женщиной Наполеона — Жозефиной. Он кормил на пруду любимого лебедя Наполеона… Он разыскал придворного художника Наполеона и заказал ему свой портрет. Он приобрел себе сувениры из личного кабинета Наполеона. Сам будучи ничтожеством, Александр хотел хотя бы через вещи прикоснуться к великому.

Зато русский царь изо всех сил корчил из себя европейца, например, один и без охраны разъезжал по Парижу в коляске, гулял мимо парижских кафе, где парижане обсуждали новости, и так по-свойски, по-простому беседовал с прохожими. Тем более что все кругом говорили на его родном языке (русским Саша, как настоящий российский дворянин, владел хуже французского).

Но не только Александру нравился вольный воздух Франции. Посмотрев, как живут люди в Европе, 40 тысяч (!) русских солдат дезертировали из армии и остались жить во Франции, нанялись батраками, женились (мужиков-то во Франции не хватало). Сорок тысяч! Целая армия!.. Когда потом русский царь попросил выдать беглецов, французское правительство ответило ему, что сделать это невозможно: по непонятной причине все русские наотрез отказались возвращаться в рабство. Вот ведь какие скоты непатриотичные!..

Возмущенный Ростопчин писал жене: «Суди сама, до какого падения дошла наша армия, если старик унтер-офицер и простой солдат остаются во Франции, а из конногвардейского полка в одну ночь дезертировало 60 человек с оружием в руках и лошадьми. Они уходят к фермерам, которые не только хорошо платят им, но еще отдают за них своих дочерей». Тут даже не знаешь, чему больше поражаться — массовости ухода или возмущенному удивлению Ростопчина.

Простой артиллерийский офицер А. Баранович, который оставил мемуары об этой войне, вспоминал:

«В этом квартировании случился эпизод, небывалый в войске и в летописях истории русских войск. Полковника Засядко денщик, довольно смышленый, вздумал из-под ведомства военнаго освободиться и жить по-французски, пользоваться свободою, убеждая себя, что в настоящее время он не находится в России, под грозою, а в свободной земле, Франции; и в этом намерении совещевался с товарищами, как поступить в этом деле. И, не ожидая их ответа, сам начал действовать, и, пришед к полковнику, сказал: „Отпустите меня! Я вам долее не слуга!“ — „Как? Ты денщик: должен служить, как тебя воинский устав обязует!“ — „Нет, г. полковник, теперь мы не в России, а в вольной земле, Франции, следовательно, должны ею (свободой) пользоваться, а не принужденностью!“ — „Хорошо! На место твое я приищу слугу!“

Об этой случайности полковник Засядко донес генералу Полторацкому, а тот, выслушав, просил объяснить эту случайность рапортом. Получив оный, генерал Полторацкий тотчас нарядил Судную комиссию и денщика отдал под военный суд. Комиссия не замедлила решением его судьбы — обвинила его в дерзком посягательстве сделаться свободным французом… потому мнением своим положила: его, денщика, прогнать через 500 человек один раз шпицрутенами, что было исполнено в виду французов, дивившихся нашей дисциплинарии».

И было чему дивиться! Французы давно уже отвыкли от подобных зрелищ. И вот им, отвыкшим, всучили Бурбонов…

Как я уже говорил, поначалу Александр и союзники колебались: сажать на трон Бурбонов, оставить на троне сына Наполеона с регентшей Марией-Луизой или пусть будет республика? Однако на волне эйфории от взятия Парижа, отречения Наполеона и под давлением оживившихся роялистов было принято решение усадить на престол родственника казненного двадцать лет назад короля. Звали его Людовик-Станислав-Ксавье.

Он сел и начал царствовать.

И Наполеон сел царствовать.

Людовик в Париже, а Наполеон на острове Эльба. Разница в их царствовании была разительной.

…4 мая 1814 года Наполеон сошел с трапа на берег небольшого бедного острова в Средиземном море. Остров имел площадь 223 квадратных километра, три городка и население в несколько тысяч жителей. А Наполеону было всего сорок с небольшим, и он кипел энергией, которой хватало на всю Европу и которая вся излилась на маленький остров, преобразовав его до неузнаваемости.

Жители острова встретили своего нового повелителя с радостью. За несколько дней Наполеон объехал весь остров, осмотрел форты и солеварни, шахты и городки. Он совершил некоторые административные перестановки, учредил апелляционный суд, назначил инспектора мостов и дорог, управляющего государственными имуществами. Организовал таможню и госпиталь, ввел акциз и пошлину на хлеб, построил театр, велел разбить виноградники, начал строить дороги, увлекся акклиматизацией шелковичных червей, расширил пахотные угодья, вымостил дороги в городе и засадил улицы тутовыми деревьями. Через полгода остров преобразился, превратившись из провинциальной дыры во вполне пристойное местечко.

Первое время Наполеон с нетерпением ждал прибытия на остров жены и сына. Но союзники лишили его того, чего ему так не хватало в жизни и что единственное могло его успокоить — семьи. Это было дико, неожиданно и несправедливо. Марию-Луизу с сыном отправили в Вену к ее отцу, императору Францу. При этом Марии-Луизе даже не сообщили, что ее отъезд домой есть ссылка и что она никогда больше не увидит мужа, а сын — отца. Марии-Луизе быстренько подсунули австрийского офицера, придворного развратника, чтобы он украл ее сердце, вытеснив из него образ Наполеона.

Английский комиссар Кемпбелл рассказывал, что Наполеон срывающимся от волнения голосом говорил ему: «У меня отняли моего сына, как отнимали когда-то детей у побежденных, чтобы украсить этим триумф победителей; в новые времена едва ли можно найти пример подобного варварства». Волнение вчерашнего повелителя мира произвело на Кемпбелла неизгладимое впечатление.

Но это дикое варварство было не единственной подлостью со стороны победителей. По договору Франция должна была предоставить Наполеону определенный годовой доход. Эти деньги не переводились. Собственные деньги Наполеона, которые он вкладывал в благоустройство острова, быстро кончались и пока что не перекрывались доходами от инноваций.

Кроме того, несмотря на шакалью политику мелких укусов, союзники и Бурбоны все еще боялись Наполеона, зная, что он очень популярен во Франции. Поэтому в их среде периодически возникали планы отправки Наполеона на какой-нибудь очень далекий остров, а Талейран, перешедший на сторону Бурбонов, даже вынашивал планы убийства Наполеона «в целях общественной безопасности».

Существовали и другие планы уничтожения отставленной, сосланной, но все еще такой страшной своим величием фигуры. Была, например, идея уничтожить Наполеона руками алжирских корсаров, которые совершили бы набег на остров.

До Наполеона все эти слухи доходили, и он всерьез стал опасаться новых ударов со стороны союзников. А еще он живо интересовался состоянием дел во Франции. В которой творилось то, что он предсказывал.

Так вышло, что вся Франция была недовольна возращением короля. Были недовольны крестьяне, были недовольны буржуазия, армия, интеллигенция. Были недовольны даже роялисты!.. Когда союзники сажали на парижский трон короля, они понимали настроения французов и потому принудили Людовика дать Франции конституцию, чтобы успокоить общество и оградить французов от настроенческого произвола короля. Пришлось королю, скрепя сердце, перед коронацией присягать нации в том, что он не нарушит конституцию. Это и бесило роялистов: «тиран Европы» Наполеон правил без всякой конституции, а «богоизбранному» государю наложили какие-то ограничения!.. Они не понимали, что возврата в феодальное прошлое уже нет, развившиеся технологии производства требуют для своего функционирования совсем иной социальной конструкции. Да и люди изменились.