А на всякий случай, чтобы затруднить Наполеону переправу, он отправил роту саперов и батальон пехоты из 5-го линейного полка, чтобы взорвать мост через речку на дороге, ведущей к городу. Посланный им отряд, которым командовал майор Делессар, на полдороге встретил императорский авангард.

Бояться майору было совершенно нечего. Позиция у него была хорошей, с флангов не обойдешь, потому что встреча произошла в ущелье. Народу у него достаточно, солдаты никогда не давали повода сомневаться в своей надежности. И Делессар решил принять бой, расположив солдат в боевом порядке. Наполеон послал нескольких офицеров с целью уговорить солдат майора перейти на его сторону. Солдаты не дрогнули, наполеоновских прокламаций не взяли, соблюдали дисциплину. Делессар чувствовал себя уверенно. Ровно одну минуту.

Потому что далее произошло неожиданное — навстречу его солдатам вышел человек среднего роста, без оружия, одетый в шинель и треуголку. Он просто шел навстречу делессаровским штыкам.

— Вот он! — обрадовался офицер и скомандовал: — Пли! Стояла зловещая тишина.

— Пли!!!

Слышалось только пение птиц, поскрипывание сапог и шуршание песка под ногами идущего. Офицер взглянул на своих солдат и понял, что слегка поторопился с выводами — они были бледны, а кончики штыков выписывали замысловатые кривые, потому что руки тряслись. Солдаты, привыкшие выполнять приказы, должны были выполнить и этот, однако этот они выполнить никак не могли. Но и сам Делессар выстрелить не решился, хотя Наполеон был уже на расстоянии пистолетного выстрела.

Наполеон остановился:

— Солдаты пятого! Вы меня узнаете?

Он сделал еще шаг и распахнул на груди шинель.

— Если вы хотите убить своего императора, сделайте это сейчас.

Солдаты побросали ружья и бросились навстречу императору с криками: «Да здравствует император!» Они плакали, смеялись, срывали с себя белые кокарды, обнимали Наполеона.

Он не ошибся.

И уже вместе они двинулись к Греноблю. Командующий гренобльским гарнизоном генерал Маршан понял, что город ему не удержать: население активно обрабатывало солдат, чтобы они перешли на сторону императора. Маршан решил спасти хотя бы войска, выведя их из города, но и это делать было уже поздно — гарнизон вовсю кричал: «Да здравствует император!»

Солдаты ходили пьяные от счастья.

Растущую, как снежный ком, армию Наполеона на всем протяжении пути до Парижа сопровождали местные крестьяне и рабочие, которые передавали его, как эстафету, все дальше и дальше. Так было и под Греноблем: именно местные жители встретили Наполеона на подступах. Это были рабочие. Они тащили огромную кучу каких-то досок.

— У нас нет ключей от города, — сказали рабочие. — Поэтому мы принесли ворота.

Это были ворота города, закрытые по приказу Маршана и высаженные населением. Похожая ситуация повторилась в Лионе.

Бурбоны еще ничего не понимали. Король Людовик послал в Лион своего брата — графа д\'Артуа с целью организовать оборону от Наполеона. А ведь достаточно было королю повнимательнее почитать отчеты полиции, доносившей о настроениях народа в эти дни, чтобы осознать ситуацию во всей ее красе: даже самые ярые якобинцы, более всего пострадавшие от наполеоновского закручивания гаек, — те самые уцелевшие осколки революционного террора, которых император гнобил злее всех прочих… даже они были в восторге от известия о высадке Наполеона, поскольку видели в нем продолжателя дела революции. А Бурбоны, пришедшие в Париж небольшим семейным кагалом, вели себя во Франции так, будто и не было никакой революции, будто не выросло поколение, привыкшее к свободе от феодальных предрассудков. Абсолютно неадекватные граждане! Талейран, понаблюдав за их поведением, сказал о севших на трон Бурбонах: «Они ничего не забыли и ничему не научились». Примерно так же выразился Александр: «Бурбоны и не исправились и неисправимы».

И почти теми же словами охарактеризовал Бурбонов Наполеон на острове Святой Елены:

«Они хотят внедрить в армии старую систему. Вместо того чтобы позволить сыновьям крестьян и рабочих получить право стать генералами, как это было в мое время, они хотят дать это право только старой аристократии, эмигрантам. Какими они были, такими и вернулись — невежественными, тщеславными и надменными. Они ничему не научились, они ничего не забыли. (Видимо, здесь Наполеон повторил известные слова Талейрана. — А. Н) Они стали причиной революции и последующего массового кровопролития; и теперь, после двадцати пяти лет ссылки и позора, они вернулись, отягощенные теми же пороками и преступлениями, за которые их изгнали из отечества. Они вернулись, чтобы породить новую революцию. Я знаю французов. Поверьте мне, после шести или десяти лет все это племя будет уничтожено и сброшено в Сену. Они — проклятие страны. (Не прошло и десяти лет после смерти Наполеона, как во Франции вспыхнула революция, окончательно выкинувшая Бурбонов из истории страны. — А. Н) Множество людей сейчас видит возрождение феодальных времен. Каждый француз размышляет с болью в душе, что королевская семья, на протяжении многих лет столь одиозная и отвратительная для Франции, силой навязана народу с помощью иностранных штыков.

Когда граф д\'Артуа прибыл в Лион, чтобы уговорить войска выступить против меня, он, хотя и бросился ради этого на колени перед солдатами, но и не подумал прицепить на себя кокарду Почетного легиона. При этом ему было известно, что только один вид кокарды склонит солдат в его сторону, так как для многих из них было в порядке вещей с гордостью носить ее, ибо чтобы заслужить ее, ничего не требовалось, кроме храбрости и мужества. Но нет, он украсил себя орденом Святого Духа: чтобы иметь право носить этот орден, вы должны доказать свою принадлежность к аристократическому роду, насчитывающему по крайней мере сто пятьдесят лет. Этот орден был преднамеренно учрежден для того, чтобы исключить заслуги самого награжденного, и он вызвал возмущение среди старых солдат: „Мы не будем сражаться ради орденов, подобных этому, и не будем сражаться ради эмигрантов, таких, как эти люди“. Дело в том, что граф д\'Артуа привел с собой десять или одиннадцать глупцов, бывших его адъютантами. Вместо того чтобы представить войскам тех генералов, которые так часто приводили старых солдат к славе, он взял с собой кучку ничтожеств, которые добились лишь того, что вызвали в памяти ветеранов их прошлые страдания под пятой аристократов и священников».

Поняв, что солдаты не хотят сражаться за свое бесправие, брат Людовика сбежал из Лиона. А с ним утек и командующий королевскими войсками генерал Макдональд. Ликующая городская толпа разлилась по улицам, крича: «Долой попов! Долой аристократов! Бурбонов на эшафот!»

«Я будто вновь попал в 1793 год», — вспоминал один из очевидцев.

Армия в массовом порядке переходила на сторону Наполеона, и чем ниже чин, тем с большей готовностью. Солдаты в казармах радовались, подбрасывали в воздух соломенные тюфяки. Лишь отдельные немногочисленные части сохраняли спокойствие. Но, как докладывали наверх генералы, «испытывать их верность было бы весьма рискованным предприятием». Полковник Прешан вспоминал: «Во Франш-Конте войска можно было бы удержать, если бы их оставить в казармах; но как только они пришли в соприкосновение с народом, все было потеряно».

Но маршалы и генералы еще готовы были выступить на защиту короля. Бывший наполеоновский, а ныне королевский маршал Ней даже пообещал Людовику, что привезет ему Наполеона в железной клетке. Ней был убежден в своей правоте и считал, что второе пришествие Наполеона пойдет во вред Франции. Поэтому, когда ожиревший Людовик вызвал его к себе и, рассыпаясь в комплиментах, велел отправляться против Наполеона во имя спасения Франции, Ней загорелся и произнес свои знаменитые слова о клетке. Однако, отправляясь в поход, клетку с собой взять забыл.

Нея армия знала и уважала, что придавало королю уверенность в успехе предприятия. Ней был и сам уверен в себе и в своих людях. Поэтому перед грядущим сражением он горячо обратился к своим солдатам и офицерам, объяснив, чем, с его точки зрения, вреден Наполеон и почему его необходимо разбить. Гробовое молчание было ему ответом. В этот момент Ней понял, что он командир без армии.