Наполеон был к этому вполне готов. За пять дней он нанес австрийцам пять сокрушительных поражений, перешел Дунай, догнал отступающее австрийское войско и опять погромил его. А через несколько дней вошел в Вену. Однако командующему австрийскими войсками удалось спасти изрядный шматок своей армии, который Наполеону еще предстояло догромить. Это случилось в битве при Ваграме, где австрийцы потерпели сокрушительное поражение. Бедный император Франц!.. Даже ослы учатся на своих ошибках!..

В наказание Наполеон отобрал у Австрии еще треть территории, наложил на Франца контрибуцию в размере 85 миллионов флоринов золотом и запретил держать армию более 150 тысяч человек.

Пока Наполеон усмирял Европу, французская армия в Испании тоже не дремала. Самые большие очаги сопротивления были подавлены. Испанские бандиты прятались теперь по горам и решались только на мелкие вылазки.

Начала приносить пользу и блокада Англии. Из этой страны стали приходить радостные вести о массовых разорениях и самоубийствах промышленников, о страшной безработице и недовольстве народа. Еще чуть-чуть потерпеть, дожать, и Англия сама запросит мира!

А Наполеон стал все чаще задумываться о том, на чем же держится его огромная, по территории превышающая Древнеримскую, империя. И приходил к неутешительному выводу: пирамида крайне неустойчива и стоит на острие. На самом Наполеоне. Стоит только ему погибнуть, как вся Европа взбунтуется, а во Франции начнется смута и дележ власти. Потому что, хоть он и император, у него нет наследника. Значит, нужен следующий ход, к которому его привела неумолимая имперская логика, — династический брак.

Жозефина, несмотря на все старания, родить уже не могла. Ближайшее окружение советовало Наполеону развестись с ней и жениться на какой-нибудь принцессе одного из царствующих домов Европы.

Эти уговоры продолжались несколько лет. И несколько лет Наполеон им сопротивлялся. Потому что он любил Жозефину. Это, конечно, была уже не та пылкая любовь 27-летнего юноши, каким он в первый раз завоевывал Италию. Это была спокойная любовь-привязанность солидного семейного человека, слегка омраченная уже полузабытыми, правда, неудачами на первом этапе, когда семейную лодку крутило и било об камни в порогах бытия.

Наполеон привык к Жозефине, любил ее детей. Когда дочь Жозефины Ортанс родила мальчика, Наполеон страшно привязался к этому ребенку. Приезд Ортанс с сыном был для него настоящим праздником. Наполеон все время возился с этим пятилетним карапузом, за завтраком сажал его на колени, читал ему книжки, катал верхом на газелях, которые жили у него в парке. Мальчик, в свою очередь, тоже обожал своего Наполеона и, завидев издалека, несся к нему, крича: «Дядя Бибиш!» Так он почему-то называл Наполеона, который мог быть исчерпывающе счастлив в семейной жизни, если бы не завоевал Европу… Но Европа требовала присмотра. И потому через несколько лет уговоров и после очередного несостоявшегося покушения Наполеон принял решение укрепить трон династическим браком.

Жизнь Наполеона, который не вылезал из навязанных ему Европой войн, все время висела на волоске. Он был весь изранен, под ним, как уже говорилось ранее, погибло 18 лошадей. В битве под Эйлау Наполеон стоял на пригорке, а на голову ему сыпались сбиваемые русскими ядрами и пулями ветки с дерева. Гонцам и адъютантам сложно было даже подбежать к Наполеону, потому что огонь противника выкашивал подступы к пригорку, и Бонапарт стоял, окруженный трупами офицеров и солдат. Это не был бессмысленный риск: положение под Эйлау было настолько тяжелым, что исключительно личный пример любимого императора сдерживал солдат, заставляя их стоять под ураганным огнем русских и австрийцев.

И не только война заносила смертную косу над императором французов. 12 ноября 1809 года в Вене во время парада к Наполеону из публики пробился молодой человек, якобы с прошением. Охрана схватила его раньше, чем он успел выхватить кинжал. После парада Наполеон решил поговорить с террористом. Им оказался студент саксонского университета.

— За что вы хотели меня убить? — спросил Наполеон. И этот естественный вопрос был из той же серии, что и заданный царю Александру: «Из-за чего воюем?»

Наполеон все время задавал Европе естественные прагматичные вопросы. Но у Европы, жившей по средневеково-феодальным установкам из сказок братьев Гримм, не было логических ответов, только абсурдистско-сказочные. Вот и сейчас студент ответил лозунгом, не несущим никакой смысловой нагрузки:

— Я считаю, что, пока вы живы, моя родина и весь мир не будут знать свободы и спокойствия.

— Кто вам сказал такую чушь? — поразился Наполеон, которого именно Европа и ввергала каждый раз в бесконечные войны.

— Никто!

— Вас научили этому в университете?

— Нет.

— Может быть, лавры Брута не дают вам покоя?

На этот вопрос студент не ответил: он не знал, кто такой Брут. Видимо, троечник попался.

Пораженный этим беспричинным и безграмотным фанатизмом, который скорее был бы свойственен дикому испанскому оборванцу, а не студенту европейского вуза, Наполеон спросил:

— А если я вас отпущу, вы дадите слово, что никогда больше не будете пытаться убить меня?

Троечник долго молчал, но был настолько узколоб (кто-то, возможно, примет его глупость за благородство), что решился сказать правду:

— Нет. Я буду на вас покушаться.

Из двух собеседников благородство в этой истории проявил только Наполеон.

Он долго молчал, после чего вышел в глубокой задумчивости. А затем отдал дурака под военно-полевой суд, который вынес студенту приговор о расстреле. Приговор был приведен в исполнение немедленно. Потому что Наполеон не любил рисковать жизнью напрасно. Зачем? Он же был отважный человек, а не идиот.

Впрочем, благородство Наполеона в историях с покушениями проявлялось не только в попытках отпустить убийцу. Вот, например, что случилось во дворце Наполеона Тюильри. Однажды в приемный покой дворца вошел странный человек в длиннополом пальто. Дежурный офицер предложил вошедшему снять шляпу и пальто. В ответ незнакомец вытащил из-под полы саблю и бросился на офицера. К счастью, тот успел выхватить шпагу и принять оборонительную стойку. Отбив первый удар, офицер пригвоздил хулигана шпагой к двери.

Оказалось, нападавший был бывшим квартирмейстером наполеоновской армии, которого кто-то из чиновников несправедливо обидел, из-за чего у квартирмейстера случился съезд крыши, и он решил отомстить за себя, убив не обидевшего его чиновника, а главу государства. Квартирмейстера отправили в госпиталь, а узнавший об этой истории Наполеон назначил несостоявшемуся убийце пожизненную пенсию.

Короче говоря, рано или поздно пуля или кинжал могли прервать жизнь Наполеона, обрушив дело всей его жизни и вновь раскидав объединенную им Европу на отдельные национально-племенные лоскуты. Наполеону до зарезу нужен был наследник на троне, вокруг которого без споров могла консолидироваться новая элита Франции с целью сохранения внутреннего спокойствия и отражения внешней агрессии.

…В день, когда он сообщил Жозефине свое решение о разводе, Наполеон заплакал третий раз в своей жизни.

Жозефина давно чувствовала, что этим все кончится, очень переживала, но, как верно сказал ей Наполеон: «У политики нет сердца, только голова». Все время перед разводом они проводили вместе. И после развода Наполеон часто писал Жозефине длинные теплые письма.

Чувства, которые день за днем переживали все герои этой истории, описал в своих мемуарах камердинер Наполеона Констан: «Лоб императора все больше и больше морщился от явного состояния озабоченности, пока не наступил день 30 ноября. В этот день обед отличался, как никогда, общим молчанием. Императрица проплакала весь день, и для того чтобы скрыть, насколько это возможно, бледность лица и красноту глаз, она надела большую белую шляпу, поля которой полностью скрывали ее лицо. Император сидел, не проронив ни слова, его взгляд был прикован только к тарелке, и лишь время от времени конвульсивные гримасы выдавали состояние крайнего волнения; если ему случалось отрывать глаза от тарелки, то он украдкой бросал страдальческий взгляд на императрицу. Придворные офицеры, стоявшие неподвижно, словно статуи, печально глядели на эту тягостную и мрачную сцену. Их величества не притрагивались к пище, и были слышны только монотонный шепот обслуживающего персонала, подававшего и уносившего прочь блюда, и звенящий звук механических ударов императорского ножа по краю бокала».