Получили сотрудники маршала и рекомендации относительно того, как следует решать конституционный вопрос, а также по другим, более частным вопросам. Например, президенту надлежало организовать раут для депутатов и сенаторов, чтобы все увидели изменение отношения режима к парламенту, сконцентрировать внимание на борьбе с национальными демократами, вновь объявленными главными противниками[258]. Никакого обсуждения затронутых им вопросов конечно же не было.
24 ноября, на следующий день после выборов в сенат, под денежный залог стали выходить на свободу узники Брестской крепости. Только сейчас общество узнало всю правду о том, что им пришлось пережить за эти месяцы. С разных сторон стали раздаваться возмущенные голоса, протесты, требования наказать виновных. Национальные демократы потребовали парламентского расследования «Брестского дела». С запросом к правительству обратились партии Центролева, подробно описавшие отношение тюремщиков к арестованным. Особо активно против насилия над узниками Бреста протестовали университетские профессора, люди творческих профессий, профсоюзы и общественные организации. В очередной раз жизнь опровергала официальную мифологему о режиме как образце высокой морали.
Пилсудский не придавал особого значения этим проявлениям возмущения. Об этом можно судить по нескольким моментам. Во-первых, 4 декабря Пилсудского на посту главы кабинета сменил Славек. Более того, маршал уже в конце ноября известил своих сотрудников, что уезжает отдыхать, потому что зимой очень плохо себя чувствует. Действительно, 15 декабря он отправился в длительный, более чем трехмесячный отпуск на португальский остров Мадейру. Это могло означать только то, что его совершенно не тревожили возможные последствия «Брестского дела». Не беспокоили они и Славека. На совещании в президиуме Совета министров 18 декабря 1930 года новый премьер заявил, что это дело волнует только интеллигенцию и поэтому скоро о нем забудут. А раз так, то не следует драматизировать его негативные последствия и уходить в оборону. Наоборот, нужно перейти в контрнаступление, подчеркивать, что брестские узники, в отличие от политзаключенных царских тюрем, не сумели вести себя достойно, и пригрозить, что, если потребуется, власть вновь применит насилие. С аналогичным заявлением он выступил и на заседании сейма. Принимая во внимание общественное звучание проблемы, совершенно очевидно, что премьер всего лишь развил рекомендацию Пилсудского.
Перед отъездом диктатор сделал несколько важных назначений. Бек стал вице-министром иностранных дел, что исключало возможность неподконтрольных действий главы внешнеполитического ведомства Залеского. К его деятельности «полковники» давно уже предъявляли претензии, но Пилсудский на них пока что не реагировал. В Генеральном инспекторате его подменил Соснковский, к которому маршал, несмотря на охлаждение отношений, по-прежнему испытывал полное доверие.
Пилсудский еще летом 1930 года выбрал для отдыха остров Мадейру в Атлантическом океане. В качестве второго вероятного места отдыха фигурировал Египет, но дочери отдали предпочтение Мадейре, и отец с ними согласился. Это было его четвертое по длительности, после Сибири, Магдебурга и Англии в 1896 году, пребывание вне Польши. Маршрут был составлен так, чтобы миновать Германию: Чехословакия, Австрия, Швейцария, Франция, Испания, Португалия. Путешествие проходило в вагоне-салоне, который прицепляли к соответствующему поезду. Лишь в Испании, из-за разницы в ширине колеи, пришлось пересесть в другой вагон, любезно предоставленный здешним правительством. Польский вагон вернулся в Варшаву, увозя с собой забытую в нем саблю маршала, – позже ее привезут на Мадейру. В Лиссабоне Пилсудский пересел на пассажирское судно «Ангола» и 22 декабря достиг места назначения – главного города Мадейры Фуншала. Здесь, в северо-западном предместье Сан-Мартино, для него была снята удобная вилла «Бетанкур» с видом на океан. Это был крытый черепицей двухэтажный домик светло-кремового цвета. Никакой охраны диктатор с собой не взял – эти обязанности были возложены на местную полицию.
То, что маршал, не очень-то прислушивавшийся к рекомендациям врачей, на этот раз им последовал, дает основание для некоторых выводов. Видимо, он действительно очень устал, потому что не привык перепоручать свои обязанности помощникам и ему приходилось одновременно решать все главные вопросы функционирования режима, контролировать деятельность правительства и государственного аппарата, а также вплотную заниматься делами армии. Ему исполнилось 63 года, и работоспособность была уже далеко не та, что прежде. Да и могучим здоровьем Пилсудский никогда не отличался. Отдых вдали от родины, посреди океана, был ему во всех отношениях полезен. По признанию самого маршала, накануне отъезда на Мадейру он даже подумывал об оставлении поста военного министра. Конечно, это не означало бы его ухода с вершины властной пирамиды, он и далее оставался бы генеральным инспектором вооруженных сил. Но, перестав быть членом кабинета, он не мог бы прямо контролировать деятельность министров.
Немаловажным были и «педагогические» соображения. Нужно было приучать своих ближайших соратников, с которыми он связывал будущее режима (и Польши), не только к участию в управлении страной под его опекой, но и принятию самостоятельных решений и их выполнению. Сложившуюся после выборов ситуацию он считал, видимо, вполне для этого подходящей. Во внешней политике никаких тревожных явлений не наблюдалось. «Брестское дело» режиму серьезно не угрожало, оппозиции нужно было время для того, чтобы прийти в себя после учиненного погрома, на время присмирели и украинские националисты. Мосьцицкий, Славек и Свитальский приобрели уже достаточный опыт в решении текущих вопросов[259].
Пилсудский не опасался заговоров в своем окружении. Он лучше других знал, что режим держится преимущественно на его личном авторитете и легенде, а не на насилии, и без него при действующей конституции он долго не просуществует. Поскольку в 1931 году маршала в Польше не было, его окружение решило организовать всепольскую акцию поздравления его с днем патрона по почте. Почта на Мадейре была буквально завалена поздравительными письмами и открытками на имя Пилсудского; его спутникам Войчиньскому и Лепецкому в общей сложности пришлось получить более миллиона таких посланий.
Таким образом, ничто не мешало ему уехать из Варшавы на всю зиму оставив «хозяйство» на своих преданных помощников. С поездкой на Мадейру связан еще один весьма загадочный факт его биографии. Известно, что Пилсудский отправился на Мадейру без семьи. Конечно, это легко объяснить тем, что дочери учились в школе и поэтому кто-то из родителей должен был остаться дома. Естественно, речь могла идти только об Александре. Правда, можно было бы попросить заняться девочками братьев или старшую сестру Зофию (Зулю), с которой маршал был очень близок. Но не исключено, что и у них были обстоятельства, мешающие войти в положение самого известного на тот момент в мире поляка.
Интрига заключалась не в отсутствии семьи, а в том, что маршала в его поездке сопровождали всего три человека. Во-первых, известный нам полковник Войчиньский, его личный врач в Генеральном инспекторате. Вторым был референт в канцелярии министра военных дел капитан Мечислав Лепецкий, в последние годы жизни маршала его адъютант в Бельведере. Он приехал на Мадейру по распоряжению Бека, поручившего ему оказывать втайне от Пилсудского помощь Войчиньскому в уходе за своим подопечным. И лишь спустя несколько недель Войчиньский сообщил диктатору, что на острове случайно оказался Лепецкий и организовал их встречу. Таким образом, у Пилсудского появился еще один слушатель и горячий почитатель.
Самым загадочным пассажиром вагона Пилсудского была Евгения Левицкая, врач из Друскеников. Как и первая любовь нашего героя Леонарда Левандовская, Левицкая была родом с Украины, из Черкасс. Училась в Киевском женском медицинском институте, в 1923 году переехала в Польшу и завершила свое образование в Варшаве спустя два года. Начало знакомства маршала с этой миловидной 28-летней женщиной относится к 1924 году, когда он с семьей отдыхал в любимых Друскениках, а она проходила здесь практику. Знакомство имело продолжение. В 1925 году он был ее пациентом все на том же курорте, причем приезжал сюда несколько раз, и всякий раз один. В сентябре 1926 года, в весьма напряженный для режима момент, маршал вновь в Друскениках и вновь без семьи.
