– Вы объясните наконец, что происходит? – спросила Карла.

Натан обернулся к ней и показал вещественное доказательство.

– Кассета, о которой я говорил, у меня. Очень может быть, что на ней запечатлены последние мгновения жизни вашего мужа.

– Как вы ее нашли?

– Это долгая история.

– Она была у Пенни в голове, – пояснила Джесси.

– Кто такая Пенни?

– Моя кукла.

– Позвольте вам представить Джесси и ее брата Томми. Надеюсь, что при вас нет мобильного телефона, потому что звонки его раздражают.

– Кто эти дети? – спросила Карла, недоумевая все больше.

– Тоже долгая история.

– А куда мы едем?

– Нужно пристроить ребят и раздобыть видеомагнитофон.

Загадочность ответов отбила у Карлы охоту задавать новые вопросы, и она принялась молча смотреть в окно, на проплывавший за стеклом городской пейзаж. Шофер-гаитянин жаловался на неразбериху в своей стране, мягкие амортизаторы «шевроле» укачивали пассажиров. Когда итальянка открыла глаза, они ехали по мосту Золотые Ворота. Смена декораций. Предзакатное освещение, океан цвета алюминия и кипящая пена у подножия скал. Серебристые лучи маяка, поставленного среди рифов. Они свернули на узкую дорогу, петлявшую меж холмов, поросших секвойями. Дома попадались все реже. Свет убывал, хотя только начало вечереть. Листва, облака и туман словно отвергали притязания солнца.

– Куда мы вообще-то едем? – спросила Карла.

– К моим родителям.

Она была готова ко всему, кроме этого. Лав был одиночкой. Не из тех, кто экспромтом устраивает семейные сборища.

– Далеко еще?

– Уже приехали.

Такси углубилось в аллею, прорубленную через строевой лес, в конце которой виднелся деревянный дом. Из трубы шел дымок. Водитель резко затормозил перед самой верандой, развернувшись не хуже завзятого гонщика. Залаяла собака, входная дверь открылась, и на порог вышла японка, чьи черные волосы контрастировали с бледной кожей. Лет шестьдесят, миндалевидные глаза, маленькие круглые очки. Редкие морщины на ее лице вытянулись, выражая изумление.

– Здравствуй, мама, – сказал Натан, обнимая ее.

Гостей приветствовал глубокий, хрипловатый голос, принадлежавший мужчине, вышедшему на крыльцо вслед за японкой. У него тоже были длинные, черные как смоль волосы, но кожа темнее. Индеец. Натан сердечно обнял отца.

– Папа, познакомься: Джесси, Томми, Карла и ее дочь Леа. Карла, это Киоко и Сэм, мои родители.

– Входите, входите, а то тут холодно, – сказала Киоко.

Японка была в плотном шерстяном платье и фланелевой мужской рубахе. От Востока она сохранила только лицо фарфоровой куклы и семенящую походку.

Карле было не по себе, поскольку она не слишком-то понимала, во что ввязалась. Они вошли в просторное жилище и расселись у камина. Какое-то время слышно было только потрескивание поленьев. Сказать предстояло много, но никто не знал, с чего начать. Первым нарушил молчание отец:

– Хорошо, что заглянул, сынок. Чему обязаны таким удовольствием? Три года ты не давал о себе знать, а сегодня свалился как снег на голову, да еще и с целой семьей.

– Я прервал свое уединение всего недели две назад. ФБР обратилось ко мне с заданием. Клайд убит.

– Клайд! – воскликнул Сэм, помнивший друга своего сына.

– На Аляске. Я должен найти убийцу. И мне нужна ваша помощь.

Сперва он вкратце изложил ситуацию с Джесси и Томми, не скрывая, что дело незаконное и право на стороне матери детей, Шарлиз Броуден-Гаррис. Во время рассказа Киоко подсела к Джесси и обняла ее. Давно лишенная человеческой нежности, девочка позволила себя приласкать.

– Сможете приютить Джесси и Томми на несколько дней, пока я не закончу свое расследование?

– Бедняжки, – посочувствовала Киоко, угощая детей горячим шоколадом.

– Рождество уже прошло, – подхватил отец, – но ведь можно и повторить. Не беспокойся, мы позаботимся о детишках.

– Уверен, что справитесь? – спросил Натан.

– Когда большой круг замыкается, ближе всего к самым юным оказываются именно старики. Так что справимся, иначе и быть не может.

– Спасибо, папа.

– Не благодари. Нам самим будет веселее.

Киоко с интересом смотрела на Карлу и Леа. Натан вдруг понял, что еще ничего не сказал о них. Вкратце изложив причину их присутствия здесь, он в двух словах упомянул и о проекте «Лазарь».

– Перед смертью Клайд записал видеокассету. Я еще не успел ее просмотреть.

– Будь как дома, сынок. Вон телевизор с видеомагнитофоном. Хочешь остаться один?

– Да.

Сэм пригласил детей в свою мастерскую, а Киоко объявила, что ставит размораживать лосося. И еще налепит маньжус.[17] Ее сын обожал эти приготовленные на пару пирожки из красной фасоли. Через несколько минут в гостиной остались только Натан с Карлой.

– Присядьте, Карла, – предложил он, включая телевизор. – Вас это касается больше, чем меня.

Экран долго оставался черным. Только внизу справа светилась дата: 14 декабря. То есть за шесть дней до бойни в Фэрбэнксе.

Потом возникло лицо Клайда – крупным планом, плохо сфокусированное, в облаке табачного дыма. Налитые кровью глаза, щетина – он явно не брился несколько недель.

Натан с трудом узнал его.

Клайд представился и ровным голосом, прерываясь, лишь чтобы затянуться сигаретой, сжато изложил обстоятельства, побудившие его сделать эту видеозапись.

Боуман: «Французский исследователь Этьен Шомон пропал 24 декабря прошлого года за полярным кругом, примерно на семидесятой параллели… Этьен был моим другом. В ходе расследования, которое длилось почти год, я обнаружил его труп в пятидесяти километрах к югу от Барроу, города, до которого он, вероятно, пытался добраться, выйдя из своего базового лагеря… Его тело чудесным образом сохранилось во льду нетронутым… Не сообщив об этом властям, я доставил его сюда, в лабораторию при больнице Фэрбэнкса, где священнодействуют доктора Гровен и Флетчер. Их лабораторные опыты, результаты которых отмечены Нобелевской премией, позволили им несколько лет назад оживить мышь, сдохшую за несколько часов до этого. Оба ученых в полной тайне продолжили свои опыты на человеческих существах… с большим или меньшим успехом… Я заинтересовался подпольной деятельностью Гровена и Флетчера случайно, выслеживая Алана Броудена, который оказался одним из их подопытных. Так я обнаружил, что оба ученых набирали своих пациентов среди бедняков, соблазняя их крупным вознаграждением, а затем тайно умертвляли их, чтобы потом вернуть к жизни. В обмен на мое молчание об их незаконных занятиях и несмотря на довольно долгий срок, истекший после смерти Этьена Шомона, я предложил им попытаться оживить его, чтобы он назвал мне имя… своего убийцы… Я и в самом деле глубоко убежден, что исследователь погиб не в результате несчастного случая. Это преступление было выгодно кое-кому, чье имя я пока не назову, поскольку еще не располагаю никакими доказательствами. Таким образом, попытка воскрешения, которую я буду снимать на видеопленку, даст ему возможность назвать имя своего убийцы, прежде чем вернуться в вечный покой, поскольку и речи быть не может, чтобы надолго удержать Этьена Шомона в живых, учитывая серьезные осложнения, к которым приведет это посмертное оживление… Кстати, весьма вероятно, что таинственные существа, рыщущие в окрестностях Фэрбэнкса, – это бывшие подопытные Гровена и Флетчера, выпущенные на волю без всякого медицинского контроля».

Боуман закашлялся. Запись прервалась, потом возобновилась. На сей раз федеральный агент попал в фокус.

Боуман: «Я полностью сознаю, что покрываю преступную деятельность обоих докторов. Но Этьен Шомон был моим другом. Я хочу почтить его память и арестовать того, кто его убил, даже если мне придется продать душу дьяволу».

Боуман снова закашлялся.