Натан прекратил самоанализ, услыхав, что нужно застегнуть пояса, поднять столики и спинки кресел. Он снова перелистал захваченные с собой книги. Фотографии украшали повествования Шомона, написанные от первого лица. На них был изображен он в окружении сложной аппаратуры и оборудования лагеря, на фоне пустынных ледяных пейзажей. И никакого упоминания о жене, дочке, сотрудниках, спонсорах. Полная отгороженность. Культ личности. Натан заметил, что в конце книги есть две неразрезанные страницы. Он их осторожно разделил и обнаружил благодарности автора. Этьен посвятил другим людям всего одну страницу.

Вдруг по спине Натана пробежали мурашки. В этот миг он понял, что утратил рефлексы ищейки. Как же он раньше не додумался прочесть список тех, кому автор приносит благодарность? Это напечатано черным по белому во многих тысячах экземпляров и никем не замечено из-за небрежности типографа. Этьен Шомон возносил хвалу вере в него издателя, терпению жены, любви дочери, поддержке Владимира Коченка, который спонсировал его с самого начала, сотрудничеству по части логистики Мартину Шенклю из НАСА и бесценным советам своего друга Клайда Боумана, специального агента ФБР.

Этьен Шомон и Клайд Боуман были близкими друзьями.

Ошеломленный этим новым открытием, ускользнувшим от глаз ФБР, Натан через иллюминатор смотрел на Средиземное море. Так, значит, Клайд целый год разыскивал друга. Обнаружив его замерзшее тело, он, не сказав никому ни слова, на вертолете вывез его, чтобы доверить Флетчеру и Гровену. Но в чем причина такого упорства и таинственности? Быть может, Шомон унес в могилу некий секрет, которым Клайд непременно хотел завладеть?

«Боинг-747» начал снижаться и, казалось, собирался сесть на воду. По левую руку были заснеженные предгорья Альп, домики Канн, набережная Круазетт. Берег приближался все быстрей. Шасси самолета коснулись посадочной полосы аэропорта Ниццы, построенного у самого моря, и лайнер начал стремительное торможение.

В последний раз Натан был здесь в связи с захватом франко-алжирского террориста. И в его памяти Франция запечатлелась запахом кустарника, кухни и дизельного топлива, вкусом анисовки и наигрышами аккордеона.

Он был без багажа и таможню миновал быстро. А когда вышел из здания аэропорта под растрепанные пальмы, у него появилось ощущение, что он в «третьем мире». Впечатление это было вызвано толкучкой и полнейшим отсутствием автомобильного движения. Ни такси, ни автобусов, ни катеров, только огромная растерянная толпа.

В поисках кого-то, кто говорит по-английски, он обратился к бездельничающей служащей у стойки «Герц», и она кратко растолковала ему ситуацию. Водители-дальнобойщики и фермеры объединились и организовали блокаду на дорогах, ведущих к нефтеперегонным заводам. Франция парализована уже десять дней.

– Все наши машины стоят на приколе по всему региону. Нет ни капли бензина в продаже. Так что перед вами выбор: велосипед, ролики или самокат.

– Простите, что?

– Самокат. Сейчас это очень модно. Да посмотрите вон туда.

Она указала на энергичного топ-менеджера при галстуке, который катил на самокате, отталкиваясь ногой в начищенном до блеска ботинке.

Изменение в программе.

Натан решил прежде всего снять номер в отеле. Ему нужно было принять душ и позвонить по телефону. И еще требовался переводчик, поскольку его собственные познания во французском сводились к переводу фамилии: мистер Лав по-французски звучало как «месье Амур». С книгами Шомона под мышкой он пересек Английскую набережную, заполненную пешеходами, и направился к «Новотелю», мимо плакатов с требованием повышения заработной платы, перебранок, шуток пикетчиков. Натан зарегистрировался под собственным именем и попросил портье Франсуа помочь ему со звонками. Сначала он набрал номер Карлы, но ему ответил автоответчик. Тогда он попробовал позвонить Женевьеве Шомон, матери Этьена, которая взяла трубку на втором звонке. Натан принял тактику, соответствующую ситуации и собеседнице, которая отреагировала бы положительней на звонок жандарма, чем американского федерального агента. Жандарм все-таки куда конкретней и достоверней. Стоический и напряженный Франсуа взял трубку и, приняв на себя роль бригадира жандармерии, медленно и добродушно стал переводить то, что ему диктовал Натан:

– Мадам Шомон?.. Национальная жандармерия! Из-за забастовки мы звоним людям вместо того, чтобы их вызывать к нам. Если вы будете добры ответить на несколько вопросов, вам не придется идти к нам пешком… Речь идет о расследовании относительно исчезновения вашего сына…

Франсуа прикрыл ладонью микрофон и сообщил Натану, что его собеседница уже поставлена в известность об обнаружении тела ее сына и о скорой доставке его на родину. Каждый день она плачет над фото Этьена и ждет не дождется, когда сможет помолиться на его могиле. Женевьева поспешила обвинить невестку в убийстве сына, а также в том, что она спуталась с подозрительным русским, даже не выждав положенного срока траура. Натан попросил Франсуа расспросить ее про этого русского. Зовут его Владимир Коченок, он управляет казино в Ницце и живет на Антибском мысу.

– Это примерно двадцать километров… Пешком, – уточнил портье, предварительно поблагодарив Женевьеву за сотрудничество.

Натан взглянул на часы. Составить план. Купание в море, обед в гостинице, недолгий сон, утренняя пробежка до мыса Антиб. Он рассчитывал в девять утра быть у Коченка. Благодаря транспортному параличу можно надеяться застать дома спонсора Этьена или его вдову.

Влажный воздух зимнего утра проникал во все поры. Натан бежал между морской пеной и асфальтом. Ни одной машины. Все вокруг казалось нереальным. Существовали только воздух, покой и свобода движения.

В Кань-сюр-Мер на бульваре де ла Пляж он услышал за спиной звук автомобильного мотора. Вероятно, кто-то привилегированный, у кого еще имеется бензин. Натан не попытался остановить машину, он предпочитал одинокую пробежку и единение со Средиземным морем, пусть даже оно уже давно утратило первозданную чистоту. При очистке танкеров, откачке балласта всего лишь полтора миллиона тонн мазута ежегодно сбрасывается в это практически закрытое море. И прессу нимало не возмущает, что Средиземное море незаметно поглощает за год эквивалент пятидесяти экологических катастроф.

Гигантский бетонный венок постепенно закрывал горизонт. Марина-Бэй-дез-Анж.

Он добрался до Вильнев-Лубе. Еще несколько километров.

Последний отрезок пути был самым красивым. Он выбрал тропинку, пересекающую полуостров, остановился на песчаном пляже и окунулся в воду, имевшую температуру десять градусов Цельсия. Первые секунды электризовали его вспотевшую кожу. У моря был вкус йода и канализации. Он вышел из воды и обсушился, выполняя ката под заинтригованными взглядами трех пожилых дам, прервавших прогулку, чтобы ничего не упустить из этого необычного зрелища.

Натан оделся. Без десяти девять. Он направился к домам. И углубился в аллею между обширными участками, защищенными металлическими решетками, каменными заборами и системами сигнализации. Во владениях Коченка имелся к тому же охранник, заточённый в сторожке. Едва Натан нажал на звонок, как цербер в отличном костюме вылез из своей будки и что-то пролаял из-за ворот. В его арсенал входил пистолет, оттопыривавший пиджак на боку, а также несколько английских слов. Натан назвался. Коченок отсутствовал, Карла Шомон была здесь. Страж поговорил по рации, прежде чем предложить Натану проследовать с ним до крыльца, где лакей не столь бандитского вида попросил его подождать в холле, пока он предупредит мадам Шомон о его приходе.

Дом был монументальный и роскошный с явным воздействием палладианской архитектуры.[16] Его огромная площадь позволяла смягчить хрустальное журчание фонтана, далекие звуки кораблей и даже громкость телевизора. Натан рискнул дойти до открытой двери салона. Над спинкой гигантского дивана виднелись взлохмаченные белокурые волосы девочки. В одной руке она держала бутерброд с «Нутеллой», в другой – пульт управления телевизором. Взглядом она вперилась в видеоклип, где дрыгалась визгливая растерзанная певичка. Носик зрительницы был в веснушках, губы измазаны ореховой пастой. Он узнал в ней ту девочку, которая предстала в его видении, когда он в лаборатории в Фэрбэнксе лег на операционный стол, заменив Этьена. Видимо, это была Леа Шомон, его дочка.