— Вы ебнулись? — спросил у нас Юра Орк. — Чего вы третесь с этими пидорами? Послушайте-ка, чего я вам расскажу!

Порядка ради стоит заметить, что Юра Орк — один из старейших ролевиков, в свое время побывавший на «самой первой» союзной игре. Он приехал в Питер откуда-то с юга, чтобы сутки напролет просиживать за компьютером на квартире у Брендизайка, изнуряя свое тело и разум невообразимым количеством самых разнообразных наркотиков. Юра Орк оказался панком самой высшей пробы, убежденным полинаркоманом, чье отношение к жизни лучше всего характеризует вот какая история.

Однажды, втрескавшись как следует «винтом», Юра Орк вышел на лестничную площадку и увидел двух поднимающихся по лестнице ментов. Момент был что надо: Юра стоял на лестнице в одних штанах, зажимая рукой локтевой сгиб, и смотрел на ментов почерневшими от первитина глазами. Кое-кто на его месте тут же бросился бы обратно в квартиру, но только не Юра Орк. Вместо этого он вышел на край площадки и заорал:

— Эй, вы!

B как только менты подняли головы, Юра Орк широко расставил руки и проорал еще громче:

— ВОН С МОЕЙ ПЛАНЕТЫ!

И пока ошарашенные менты втыкали в расклад, Орк развернулся, запрыгнул в квартиру и был таков. Он был способен еще и не такие фокусы, так что иногда я жалею, что канва этой книги не позволяет мне отступить в сторону и написать побольше про похождения этого удивительного человека.

Так вот, Юра Орк сообщил, что на самой заре коллективных посиделок в Доме Природы вышел вот какой случай. Один из гостей «Заповедника» напился до отрубона и уснул на банкетке в коридоре. Тогда Гущин подхватил его к себе на руки и понес в свой кабинет — якобы укладывать спать. Через минуту из кабинета послышался приглушенный шум, и тогда Юра и еще несколько человек решили глянуть — что там творится? Юра шел первым и так и застыл на пороге. Пьяный гость слабо ворочался животом на столе со спущенными штанами, а заголившийся Гущин пробовал пристроиться к нему сзади. Скинув оторопь, Юра и остальные набросились на Гущина и как следует ему наваляли. Били, ясное дело, по чему ни попадя.

— Он даже не пробовал защититься, — рассказывал Орк. — Просто сжался в углу и закрыл голову руками. А потом прибежал Лустберг и давай его отмазывать. Дескать — вы не так поняли, Вова просто пошутил. А я-то еще не верил, что Гущин — пидор! Думал, пиздят все, наговаривают на мужика!

Выяснилось, что у Гущина на тот момент уже сложился стойкий имидж растлителя-гомосексуалиста. И про других членов «Гринхипп», Призрака и Федю-Цыгана в тусовке ходили слухи, что они гомики. В свете чего мы начали совсем по-другому смотреть не только на Гущина, но и на всю «Дружину Гринхипп». Одной из последних капель стала публикация в газете «Смена».[107] Там один из чиновников Комитета прямо указывал на «Гринхипп» и клеймил их полными пидорами.

Не то, чтобы все это открылось для нас сразу же, за один день. Гущин с Лустбергом юлили, как могли, отшучивались и съезжали со скользкой голубой темы. Нет, объяснял нам Лустберг, они вовсе не пидоры — просто кто-то неудачно пошутил, а газетам верить нельзя. Но все это вместе с их социальной деятельностью производило очень уж неприятное впечатление. А под самый конец кампании нам представился случай на печальном примере проверяющего из городского штаба убедиться в справедливости наших предположений.

Руководство кампании осуществлялось с Витебского вокзала, где оперативными дежурными сидели люди Батова и Жука. Они рассылали по другим участкам своих проверяющих, а особенно часто посылали их на Финбан. К Гущину и Лустбергу у них вечно были какие-то претензии. Те платили им той же монетой, и обе организации бомбардировали Комитет кипами жалоб и уведомлений. Но у руля тогда стоял Жук, так что его люди имели право проверки пикетов и складов на других участках кампании. Ночью двадцать девятого декабря в штаб на Финляндском прибыл один из таких проверяющих — молодой парень около двадцати двух лет. — Надо срочно его слить, — начал подзуживать нас Лустберг. — Он нам весь процесс поломает. Блин, придумайте что-нибудь, а?

М ы подумали-подумали, а потом взяли бутылку бренди и пошли поить проверяющего. Поначалу он отказывался пить, но на стопку бренди в честь нового года согласился. В бренди мы добавили нитразепам. Через полчаса проверяющий, обессмыслившийся и без документов, отдыхал на груде елок в помещении бывшего туалета.

— Че с ним делать? — спросили мы у Лустберга.

— Мы сами с ним разберемся, — ответил Тони, и они с Гущиным отправились разбираться, захватив в штабе наручники и ключи от туалета.

Минут через пятнадцать мы решили проведать их и посмотреть, чего там у них происходит. Отворив двери, мы поначалу не поверили своим глазам. Проверяющий стоял на коленях, прикованный к батарее наручниками — а Гущин уже снял с него штаны и теперь принялся за трусы.

— Вы не охуели, часом? — спросили мы. — Для чего это все?

— Ну… — замялся Лустберг. — Мы подумали, что…

— Выпороть его хотели, — ответил Гущин. — Вы идите, мы сами управимся!

— Идите-ка вы на хуй! — предложили им мы. — Если хотите кого-нибудь так «пороть», травите людей сами!

Отцепив проверяющего от стены, мы оттащили его в отдел и сдали от греха подальше, выдав за наркомана. После этого я позвонил на Витебский и доложил — на Финляндском задержан милицией человек, выдающий себя за проверяющего городского штаба. Схвачен транспортниками в состоянии сильного алкогольного опьянения и без каких-либо документов. Когда я назвал фамилию проверяющего, ихнему оперативнику потребовалось не больше пятнадцати секунд на раздумья. После чего из трубки послышалось:

— Мы такого человека не знаем. Ведь удостоверения у него нет?

— Нет, — успокоил его я, хотя удостоверение проверяющего было у меня в руках. — Откуда же ему быть?

Проблема проверяющего разрешилась, зато назрела другая проблема. Отношения с руководством и личным составом «Гринхипп», мягко говоря, накалились. Мы уже не то что не хотели сесть с ними на одну лавку, а и просто избегали находиться с такими деятелями в одном помещении. Они подметили это наше отношение, и под конец кампании дежурства приходилось организовывать посменно. Мы провели внутреннее совещание, целиком посвященное вопросу нашего нынешнего отношения к людям из «Гринхипп»:

— Плохи наши дела, — заявил Строри на этом совещании. — Из-за этих пидоров мы едва не попали в непонятное, имеет место чудовищное западло.

— Не знаешь — не в падлу, — утешил его Гоблин. — Кто же знал, что они пидарасы?

— Может, ну её на хуй, такую природоохрану? — предложил Барин. — Что-то мне больше не хочется ничего охранять. Ну их в пизду, сами пусть ловят этих несчастных старух.

— Втравили нас в какое-то говно, — резюмировал Кримсон. — Природоохрана — это хуйня, не тем мы занялись.

— Погоди! — перебил его Крейзи. — Природоохрана здесь ни при чем, нечего позволять кучке пидоров дискредитировать целое направление! Закончим эту кампанию без лишнего шума, а в будущем году сделаем все по-своему, уже без этих гондонов. Погодите, не кипишуйте — мы еще подвинем их с насиженных мест!

— Так эту хуйню оставлять нельзя! — поддержал его Барин. — Надо чего-нибудь сделать!

— Сделаем, — высказался я. — Обязательно сделаем! На том и порешили.