Это было первое, что увидел Олмеровский посол, когда у него прояснилось в голове после удара корягой и он начал заново осознавать мир. Какое-то время он стоял на четвереньках, тряся башкой, а потом медленно поднял взгляд. Ему открылся душераздирающий вид: жопа Гоблина, который уселся срать прямо напротив и Олмеровская грамота, которой Гоблин подтерся прямо у посла на глазах.
Чуточку попозже, капельку опохмелившись и урвав еще час беспокойного сна, мы спустились с делони и начали готовиться к наступлению нового дня. По ходу этой подготовки мне вздумалось сразиться с Болгарином Гаврилой на колах. Это произошло перед завтраком — Болгаре шумной толпой вышли из лесу к нашей делони, и мы принялись пить за встречу и кичиться друг перед другом военными подвигами. От такой беседы мы перешли к ругани, а от ругани, как водится — к драке.
Гаврила парень дюжий, кол у него в руках так и летает, но я отверг всяческий страх. Увернувшись от нескольких ударов и отбив примерно столько же, я перехватил свой кол за конец и размахнулся как следует. Я нанес чудовищный удар в горизонтальной плоскости, рассчитывая перешибить Гавриле ноги одним ударом.
Момент был выбран хорошо — Гаврила вывел свой кол на замах и уже не успел бы прикрыться. Я бил достаточно высоко, примерно на уровне пояса, поэтому поступком Гаврилы был премного удивлен. Он взвился в воздух, пропуская мой кол под собой, подскочил так шустро, что сила, вложенная в инерцию тяжелого древка, развернула меня вокруг собственной оси.
В это время за моей спиной грелась на солнышке девочка по имени Котенок. Её подобрал где-то Крейзи — ему изменили в этот раз безупречные до этого происшествия вкус и чутьё на баб. Невзрачная малолетка по имени Катя связалась с нами на свою беду — она только и успела, что съездить с нами в Москву, как удар колом зачеркнул её в сердце Крейзи.
Котенок сидела на бревне и ела суп. Никто не предполагал, что так выйдет, но инерция сделала своё дело — кол прошел прямо над миской, впечатался Кате в переносицу и сбросил её с бревна. Глухой стук дерева по кости — вот и все звуки, сопровождающие эту мгновенную раскадровку. Сначала Катя сидит на бревне и ест свой ебучий суп, потом наступает момент удара, и Кати на бревне уже нет, а воздухе застыла выпущенная ей миска.
Когда я понял, что произошло, Котенок лежала на земле неподвижно. Ударом кола ей сломало нос, и он так распух, что Катя приобрела некоторое сходство с тапиром. Она потеряла из-за этого всяческую привлекательность, и Крейзи пришлось поскорее избавиться от неё. Это было нетрудно, но мы вспоминаем Катю и сейчас, с нежностью называя её Девочка-Тапир.
Уладив этот случай, мы решили выйти в свет и немного посидеть в кабаке. Тогда он был далеко не на каждой игре, так что всем это было в диковинку. На большой поляне сколотили деревянные столы, которые облепила разномастная публика. Среди них мы заметили известного волшебника, беглого ученика Кота-фотографа по кличке Паук.
Он устроился на низенькой лавочке с миской лапши и смотрел на мир маленькими злыми глазками, целясь в окружающих огромным дрожащим кадыком. Выглядел Паук так, будто постоянно ожидал колдовского удара из тонких областей бытия — вжал голову в плечи и все время оглядывался. Мы знали про эту его особенность и решили над ним подшутить.
Для этого мы отложили все дела и сели напротив Паука в линеечку, руки на коленях. Мы смотрели неподвижно и пристально, как будто бы сквозь него — и Паук тут же заметил это и забеспокоился. Он сменил позу и начал сучить руками, извлекая на свет целую кучу фенек и артефактов, его зрачки расширились, а губы зашевелились. Если бы кто-то из нас обладал в ту пору волшебным зрением, то наверняка увидел бы множество интересного.
Я не умею смотреть сквозь астрал, но у меня хорошее воображение, к тому же мы неплохо изучили заблуждения Паука. Я почти видел, как заструилось защитным коконом его биополе, и как вспыхнули в разделяющем нас пространстве незримые зеркала. Они преградили путь нашим взглядам, рассеяв большую часть содержащейся в них ненависти и злобы, и тогда Паук выпрямил спину и вздохнул с облегчением. Первый раунд он выдержал достойно — помогли зеркала, но мы смотрели в будущее и не собирались отступать.
Момент завораживал: мы сидели, безмолвно уставившись на Паука, а он вовсю противодействовал нам, напрягая воображение и призвав на помощь собственные галлюцинации. Погода ласкала теплом, плыли по небу перистые облака, и даже я проникся сгустившейся атмосферой неподвижности и тишины. Но пришла пора действовать — и тогда мы взрывными движениями вскинули к плечам свои правые руки. Растопыренные кисти выпрямились в направлении Паука, и он вынырнул из своего сосредоточения, дернувшись, словно от жалящего удара электрическим током.
— Семижды семь раз проклинаем тебя, Паук! — произнесли мы замогильными голосами, а потом наши руки упали и вновь успокоились на коленях.
Этого Паук вынести уже не смог. Секунду он потерянно сидел, вращая глазами, а потом вскочил и бросился к озеру. Там он разделся и принялся лить на себя воду, при этом подпрыгивая и неистово бормоча. Он нарисовал на земле возле мостков широкий круг и развел в нем костер, а затем перепрыгнул через него сам и принялся перетряхивать над дымом одежду. Складывалось впечатление, что он борется не с проклятием, а против внезапно поразившего его множества вшей. Его обстоятельность в делах колдовства поражала, но он пользовался отсталыми методами. Паук потратил полтора часа на ритуал очищения от проклятья, наложение которого заняло у нас не более полутора минут. Легко подсчитать, что за сутки мы успели бы проклясть его этим способом девятьсот шестьдесят раз, и тогда на очищение Пауку потребовалось бы не менее двух месяцев. Ясное дело, что при таком подходе магическая война отнимает слишком много времени и ничем хорошим закончиться не может. Это показал ряд последующих случаев, ну а пока мы удовольствовались и этим: наблюдая с холма, как скачет у озера обнаженный Паук, размахивая руками и семижды семь раз обливая себя тщательно заговоренной водой.
Между тем вечерело: если спать до вечера, то и день недолог, а на эту ночь у нас были большие планы. Неподалеку вознеслись бревенчатые стены Мшистого Замка, и мы всерьез рассчитывали развлечься, устроив его обитателям ночной штурм. Обычно в нем селились парни из коллектива «Рось», обитатели северных районов нашего города — охочие до драки дюжие пацаны. Их военное братство держалось самых что ни на есть правильных патриотических взглядов и может послужить примером для любой подобной организации. Составляли её Ратибор со своим старшим братом, здоровяк Вига, Бамбук и еще несколько парней. В качестве вооружения они использовали тяжеленные прямые мечи, защитой сильно пренебрегали и много пили, ища в бою не победы, но подвига.
Они привнесли немало оригинальных нововведений, и среди них — особенный тип поединка, который мы называли «Канистра в кругу». Для этого пять и более человек берут канистру водки и кружки, хватают мечи и выходят в специально очерченный круг. Там они пьют по полкружки водки зараз, а кто хочет — тот пьет и больше. Затем все расходятся по сторонам и начинается свара — каждый за себя в маленьком кругу, свистопляска дубинок и целая куча увесистых пиздюлей. В ходе таких боев Ратибор не раз удивлял нас вот каким военным приемом. Он шел на противника, высоко подняв меч, и не защищался, спокойно принимая на корпус самые жестокие удары. На них Ратибор отвечал своими — чудовищными по силе и направленными обычно в башку, а объяснял своё поведение так:
— Воин-славянин не должен вертеться в бою, ровно девка, подпрыгивать и юлить. Перед лицом врага нельзя отступать ни на шаг, а еще меньше воину пристало заботиться о себе, защищаться и отбивать чужие удары. В сече нужно больше думать о том, как сразить противника, а не о том, как бы тебе самому уцелеть. Тогда и удача будет, и слава придет.
С людьми Роси приятно было иметь дело, поэтому мы старались использовать для этого любую возможность. Мы надеялись, что они остановятся в Мшистом и на этот раз, но просчитались.
