С бабами на Речке тоже не было никаких проблем. Человеческое охуевание в этом вопросе лучше всего проиллюстрирует несколько более поздний случай с неким «Медведем» — невзрачным унылым толстячком, не снискавшим уважения даже между совершенно кончеными людьми. Зато Медведя ценили местные малолетки, увивавшиеся около него целыми толпами. Это были не ахти какие подруги — но Медведю, с его-то еблом, было грех жаловаться.

Как-то по зиме Королева пошла погреться в «тамбур» между стеклянными дверями метро и увидела вот что. У стены напротив притулился Медведь, кутаясь в длинный плащ из кожзама, а на коленях перед ним стояла какая-то баба, до половины спрятавшаяся под топорщащуюся полу. Эта «подруга» трудолюбиво оформляла Медведю минет, ничуть не стесняясь целой толпы спешащих к выходу пассажиров. Так что нравы на Речке царили еще те. Не каждый день увидишь, как бабе выдают в рот прямо на выходе из метро!

После Черной Речки мы отправлялись на Петроградскую, где у Королевы была своя комната в коммуналке. Забившись в эту крошечную каморку, мы пили, бывало, со среды до воскресенья, а то и дольше. Атмосферу этих собраний хорошо иллюстрирует вот какая история. Однажды Барин и Фери притащили к Королеве в гости какого-то незнакомого парня. Это оказался среднего роста молодой человек в новенькой пропитке, обладатель редкого по тем временам сотового телефона. На тех, у кого своего телефона не было, незнакомец смотрел как бы свысока, из-за чего к его лицу намертво прилипла брезгливая маска самодовольного выражения. Он был уже изрядно поддатый и явно рассчитывал найти дома у Королевы ночлег — да не тут-то было.

— Кто это? — спросила Королева, которая мало сказать «недолюбливала» посторонних.

— А хуй знает, — шепнул в ответ Фери. — Барин сказал, что разведет этого кренделя на бухло! «Разводить на бухло» отправились к метро «Петроградская», где был ночной магазин. Впечатленный посулами «спонсор» купил на свои деньги литр водки, после чего товарищи отправились обратно — срезав путь через парк больницы Эрисмана. По дороге пьяный Кузьмич запел:

На этом месте Кузьмич начал шарить глазами по земле, разыскивая подходящий камень, которым он мог бы запустить в темнеющий посреди парка заброшенный ларек. А когда не нашел никакого снаряда, то подошел к ларьку и со всей силы заехал по стеклу кулаком. В результате стекло разбилось, а один из осколков вспорол Кузьмичу вены на тыльной стороне ладони. Но в тот момент этому не было придано вообще никакого значения. Возле своего подъезда Королева посчитала миссию «спонсора» успешно выполненной.

— Этот пидор нам больше не нужен, — шепнула она Кузьмичу. — Избавьтесь от него!

— Как это — «избавьтесь»? — не сразу въехал Кузьмич. — Чего сделать-то?

— Ну… — задумалась Королева. — Отпиздите его, что ли!

— А! — обрадовался такому решению Кузьмич. — Это я мигом!

Идущий следом за Кузьмичом «спонсор» не успел опомниться, как Барин развернулся на месте и принялся пиздить его ногами. Окровавленную руку Кузьмич прижимал к груди, но «спонсору» это нисколько не помогло — несколькими сильными ударами Барин сбил его с ног. Вынув у поверженного «спонсора» из кармана литр водки, друзья нырнули в парадную и скрылись из глаз. Уже дома, глядя на тянущийся за Барином кровавый след, Королева потребовала:

— А ну покажи, что с рукой?

— Хуйня! — отмахнулся Барин, но его не стали слушать. — Дай сюда!

— Вены перерезало, — осмотрев руку, заявила Королева. — Надо жгут накладывать или шить. Вот только жгута у меня нет!

— Тогда шей! — спокойно ответил Барин, к разного рода мучениям относившийся более чем спокойно. — Не люблю кровоточить!

Через пять минут Королева принесла таз, толстенную иглу и зеленые шелковые нитки. Фери за это время разлил водку по стопкам.

— Так, это Кузе для анестезии, вот это доктору, а это — мне! — заявил он. — Ну, вздрогнули! Так повторялось еще несколько раз, так что когда дело дошло до шитья — кривые в доску были не только Барин и Фери. Королева тоже уже мало чего соображала. Впоследствии она рассказала об этом вот что:

— Хуй ли вы думаете, легко швейной иглой руку зашить? Когда кровь хлещет так, что почти ни хуя не видно! Фери едва успевал на рану воду из чайника лить. Целый таз кровищи бавленной натекло! Да и как тут шить? Я всю кожу в комок собрала и обметала по краю, как меня в детстве учили, еще на «мягкой игрушке». Ниток извела чуть не полмотка, а получилось не очень. И, что обидно — крови меньше не стало, скорее наоборот!

Пришлось плюнуть на все и тащить Кузьмича в травму при «1-м Мединституте», рискуя напороться там на недавнего «спонсора». Местный врач, как только увидел руку Кузьмича, которую Королева в исступлении проколола иголкой свыше тридцати раз — побледнел и вытаращил глаза.

— Что у вас с рукой? — спросил он, подцепляя пинцетом торчащие из стянутой в комок кожи концы некогда зеленых ниток. — ЧТО ЭТО ЗА ХУЙНЯ?

— Это мне друзья руку зашивали, — спокойно ответил Кузьмич. — А ниток другого цвета у них не нашлось.

— Не нашлось ниток, говорите? — спросил врач, удивленно качая головой. — А вы уверены, что эти люди ваши друзья?

Как-то по зиме мне позвонил один знакомый и заявил, что у него дома сидит какой-то москвич, вроде бы знакомый Дурмана. Этот тип только что дезертировал с военной службы, а из одежды у него есть только тапочки, футболка и спортивные штаны. Так вот, поинтересовался знакомый — не хочу ли я принять участие в судьбе этого человека?

— Ясное дело, хочу! — ответил я. — Мы его у тебя забираем!

Через пару часов Крыса Московский[196] уже сидел дома у Кримсона и пил чай. Это оказался человек среднего роста, плотной комплекции, с непримечательным круглым лицом. Он был обрит практически налысо и немало избит, что объяснил конфликтом с бывшими сослуживцами. Крыса рассказал нам печальную историю о том, как тяжело ему приходилось в части и как он бежал, отчаявшись выжить среди нескольких сотен озлобленных на весь мир дагестанцев. Так как он сказался едва ли не братом Дурману, то мы вмиг раздобыли для него одежду, обувь и устроили к Крейзи на постой. Отправлять его в Москву «на собаках» мы побоялись, так как дезертира наверняка объявили в розыск. Поэтому Крыса завис у нас и за неделю неплохо прижился.

В воскресенье мы взяли его с собой в Удельный Парк, где собиралась охочая до драки палками ролевая общественность. Среди собравшихся оказался мой одноклассник Лан, давно отколовшийся от нашего коллектива и взявший моду тусоваться с какими-то совсем уже непонятными ролевиками. Завидев это сборище, Крыса решил немедленно до них доебаться.

— Эй, вы! — начал он. — Кто из вас будет со мной драться? Есть среди вас мужики? В качестве комментария к своим словам Крыса сжимал в кулаке метровый обрезок выданной ему братьями железной трубы.

— Ну? — снова заорал Крыса. — Вы что, гондоны — не слышали, что я сказал? Признаю, что тогда мы не уследили за ситуацией. Думали, что трезвомыслящий человек в незнакомом городе будет вести себя несколько сдержанней, и, прежде чем доебываться до людей, по крайней мере наведет о них справки. Но Крыса рассудил обо всем по своему.

— Что ты сказал? — услышал я голос Лана. — Кто гондон? Ну-ка, иди сюда!

Мы расположились неподалеку с водкой и бутербродами — но только и успели, что обернуться на голос. Самоуверенный Крыса бросился вперед, свирепо размахивая трубой, но Лан в считанные секунды оборвал это порыв. Сам Лан был вооружен обрезком трамвайного поручня длинной едва ли в полметра, но неравенство оружия нисколько его не смутило.