– Нам казалось, что в наш дом входил ангел.

Наступил Великий Пост 1845 года. На ежедневные занятия катехизисом (которые обязывали всех детей во время Адвента и Великого Поста) старшие классы оратории собирались в церкви Св. Петра в Оковах. Рядом с церковью находилось кладбище, на котором уже десять лет никого не хоронили. Это кладбище (сохранившееся до сегодняшнего дня в районе Вальдокко) имело преддверие и большой двор, окруженный галереей.

Обучение катехизису проводилось надлежащим образом, а капеллан кладбища, дон Тезио, был другом дона Боско. Поскольку женский Лазаретик был уже почти построен, и оратория была вынуждена подыскать себе другое место, дон Боско попросил разрешения у капеллана Тезио перевести ораторию в церковь и во двор Св. Петра в Оковах.

В воскресенье 25 мая дон Тезио должен был уехать, поэтому предложил дону Боско:

– Приди со своими ребятами в это воскресенье. Заменишь меня и отслужишь Св. Мессу.

По всей видимости, капеллан имел смутное представление о двух вещах. Он думал, что оратория дона Боско состоит из нескольких вежливых и внимательных ребят, которых он видел во время занятий великопостного катехизиса. Кроме того, он надеялся, что как и раньше, после Св. Мессы ребята разойдутся по домам, разве только перекусят что-нибудь во дворе.

Тем временем все было по-другому. В воскресенье хозяйка капеллана увидела толпу ребят, которые заполнили всю церковь. После Св. Мессы все эти ребята «на ходу» хватали приготовленные им булки и с шумом разбежались по двору и галерее. Хозяйка, которая держала в галерее несколько кур, сначала потеряла дар речи, а потом вспыхнула страшным гневом. Она кричала, бегала, размахивала метлой. Перепуганные куры, громко кудахтая, разлетелись по двору. Наконец она набросилась на дона Боско и обругала его. Она назвала его «профанатором святых мест». Это было еще самое нежное определение из всего ее запаса выражений…

Дон Боско понял, что лучше будет уступить. «Я решил – пишет он – прервать отдых. Мы ушли с надеждой вернуться спокойно в следующее воскресенье».

Это был бы банальный инцидент, если бы ему не сопутствовали удивительные обстоятельства. Во время беатификационного процесса дона Боско, дон Руа под присягой дал следующие показания: «Спустя много лет рассказывал мне некий Меланотте из Ланцо, который присутствовал во время этого инцидента, что дон Боско спокойно и без гнева по поводу брани обратился к ребятам: Бедняжка! Она велит нам убраться отсюда, а сама ведь в следующее воскресенье будет похоронена».

Когда вернулся домой дон Тезио, женщина так трагически представила ему ситуацию, что капеллан, не желая нарушать обещания, данного дону Боско, написал в городское управление, попросив запретить все развлечения в пределах кладбища.

«К сожалению, я должен сказать, – пишет опечаленный дон Боско – но это было последнее письмо дона Тезио». На протяжении недели неожиданно умер он и его хозяйка.

После неудачной попытки у Св. Петра в Оковах, ребята опять стали собираться в Приюте. Маркиза ничего не имела против, однако напоминала, что открытие Лазаретика предстоит 10 августа. С этого дня, конечно, его двери для ребят закроются.

12 июля 1845 года дон Боско получил письмо из городского управления. По просьбе архиепископа его извещали о том, что он «может заниматься катехизисом с ребятами в часовне „Молини ди читта“ с двенадцати до трех часов дня».

Значит, он имел в своем распоряжении часовню в каждое воскресенье на 3 часа. Конечно, это не был королевский дворец, но все же кое – какое помещение. «Мы взяли с собой скамейки, подсвечники, несколько стульев, иконы, образки – вспоминает дон Боско – и каждый нес то, что мог. Путешествуя таким образом, мы прибыли для основания нашего штаба в вышеуказанном месте».

«Молини ди читта», которую жители Турина называли просто «Молясси», была расположена на большой площади Эммануила Филиберта, направо от пути к реке Доре. Еще и сегодня эта просторная площадь служит местом ежедневного пестрого городского базара, густо заполненного ларьками для продажи.

Дон Боско был недоволен новым местом, ребята тоже. Они должны были играть на улице или на маленькой площади перед церковью, где постоянно сновали конные повозки.

Дон Боско взял в аренду одну комнату на первом этаже и там проводил занятия катехизисом и другими предметами.

Неприятности начались спустя несколько недель. Из секретариата «Молясси» была выслана в городскую управу целая петиция обвинений, а именно: ребята причиняют ущерб церкви и близлежащим строениям, они также «являются обществом, которое может быть использовано в целях революции» (последнее обвинение было очень опасным в те времена), а также они являются «рассадником аморальности».

По распоряжению мера города на место прибыла комиссия для рассмотрения фактического положения. Она застала то, чего и следовало ожидать: ребята шумели, где-то на стене были обнаружены царапины гвоздем. Однако не было установлено никаких признаков «революции» и «аморального поведения». Единственным серьезным обвинением (что и послужило поводом к письму) было раздражение жителей окрестных домов, которым шум и песни, громкие игры, мешали в воскресном отдыхе.

Эта клевета очень беспокоила дона Боско, так как он знал, что она всегда оставляет какой-то след. Менее опечалило его принятое властями решение. Городское управление не отменило своего решения, но не захотело продлить его на следующий год. Официальное уведомление об этом должно было прийти в ноябре, а пока дона Боско попросили «быть благоразумным».

Дон Боско старался прилагать усилия, чтобы это «благоразумие» сохранить. С момента получения письма церковь «Молини» была единственным местом, где можно было собраться. Потом уводил он своих ребят на поля, простирающиеся вдоль реки Доры. На молитвы отправлялись все вместе в церковь «Мадонна дел Пилоне», в «Сасси» и «Мадонна ди Кампанья». В этих церквах пишет он – я служил Св. Мессу и разъяснял Евангелие. Вечером немного учил катехизису, рассказывал о чем-нибудь, потом все вместе пели. После этого устраивали прогулки, походы, и, наконец, наступало время расходиться по домам. Казалось, что такая критическая ситуация перечеркнет даже идею оратории, а тем временем число ребят удивительным образом росло.

Невдалеке от «Moлини» в сентябре дон Боско пережил одну из самых важных встреч в своей жизни. Ребята толкались вокруг него, желая получить святые медальончики. В стороне стоял бледный мальчик, лет восьми, с черной повязкой на левой руке. Два месяца назад у него умер отец. Он никак не мог пробиться за другими. Медальончики окончились, и он ничего не получил. Тогда дон Боско подошел к нему и с доброй улыбкой на лице сказал:

– Возьми, Микеле, возьми!

Но что он должен был взять? Этот странный священник, которого он сегодня увидел впервые, ничего ведь ему не давал. Протягивал ему только свою левую руку, одновременно правой разделяя ее как будто пополам. Мальчик удивленно посмотрел на него. А священник продолжал:

– Мы оба все будем делать пополам.

Что в этот момент видел дон Боско? Никогда об этом не сказал, но этот мальчик должен был стать в будущем его «правой рукой» и его первым преемником в руководстве Салезианским Обществом.

Его звали Микеле Руа. Он не понял, о чем сказал дон Боско ни сразу, ни спустя несколько лет. Но он очень привязался к этому священнику, в присутствии которого всем становилось легко и тепло на душе.

Микеле жил на территории Королевской оружейной фабрики, где раньше работал его отец. Его четыре брата рано умерли, а сам он тоже был очень хилым. Поэтому мать запрещала ему часто посещать ораторию. Но он встречался с доном Боско у Братьев Христианских школ, где учился в третьем классе. Позже он рассказывает об этом: «Дон Боско приходил к нам отслужить Св. Мессу и прочитать проповедь. Когда он входил в часовню, казалось, что в гущу собравшихся детей пропустили электроток. Мы поднимались на носки, оставляли свои места и толпились вокруг него. Пока он доходил до ризницы, проходило много времени. Добрые братья делали вид, что не замечают этого беспорядка. Когда же приходили другие священники, ничего подобного не происходило».