— Подожди меня здесь, малыш Матс, — сказала она, — я кое-что забыла.

Оса-пастушка снова спустилась на берег озера. Порывшись в котомке, она вытащила маленький деревянный башмачок и поставила его на камень, где башмачок был хорошо виден. Затем, ни разу не оглянувшись, вернулась к маленькому Матсу.

И стоило ей повернуться спиной к озеру, как большой белый гусак стрелой ринулся с неба вниз, схватил клювом деревянный башмачок и так же стремительно снова взмыл ввысь.

Пособив Осе-пастушке и маленькому Матсу перейти озеро Йельмарен, дикие гуси устремились прямо на север и летели до тех пор, пока не добрались до Вестманланда. Там они опустились на одну из больших нив в приходе Феллингсбру, чтобы отдохнуть и пощипать травку.

Мальчик был голоден не меньше гусей, однако сколько он ни искал, не мог найти в поле ничего съедобного. Осматриваясь по сторонам, Нильс заметил неподалеку двух работников, идущих за плугом. Но вот они, оставив плуги, уселись завтракать. Мальчик подкрался к ним совсем близко. Может, когда работники поедят, ему достанется хоть несколько крошек или корочка хлеба.

А в это время по дороге, тянувшейся вдоль поля, брел какой-то старик. Увидев пахарей, он перелез через изгородь и подошел к ним.

— Как хорошо, что не придется завтракать одному, сидя у обочины, — сказал он и вытащил из заплечной котомки хлеб и масло.

Между стариком и работниками завязалась беседа, и вскоре они узнали, что он с рудника Нурберг. Теперь уже не работает — слишком стар, чтоб лазить по рудничным лестницам; но жить продолжает рядом с рудником в небольшом домике. А здесь, в Феллингсбру, у него дочь замужем. Вот гостил у нее. Она хочет, чтобы он совсем сюда перебрался, да ему никак на это не решиться.

— Вот как, стало быть, по-вашему, здесь хуже, чем в Нурберге, — чуть поджав губы, сказали крестьяне, считавшие, что Феллингсбру — один из самых больших и богатых приходов в здешней округе.

— Разве я смогу жить на такой равнине? — сказал старик, взмахнув руками так, словно сама мысль об этом была просто недопустима.

Тут они вполне дружелюбно стали спорить о том, в какой стороне Вестманланда лучше всего жить. Один из пахарей родился в Феллингсбру и очень нахваливал здешнюю равнину. Другой же был родом из окрестностей города Вестероса и утверждал, что в тамошних краях нет лучше берегов озера Меларен с его поросшими чернолесьем островками и чудесными мысками. Старик, однако, желая доказать собеседникам свою правоту, рассказал историю, которую в дни молодости сам слыхал от тогдашних стариков.

— Жила в стародавние времена здесь, в Вестманланде, старая госпожа из рода великанов. Была она очень богата и владела всем этим обширным краем. Но хоть и купалась она в золоте, однако же снедала великаншу забота: не знала она, как поделить свои владения между тремя сыновьями.

О двух старших-то она не очень и пеклась, зато меньшенький был ее любимцем. И хотелось ей, чтобы львиная доля наследства досталась ему. Однако она боялась, как бы между ним и братьями не начались раздоры, если бы она обделила старших.

Вот однажды почувствовала госпожа — смерть ее близка. Времени на раздумье у нее не оставалось. И призвала она трех своих сыновей, повела с ними разговор о наследстве.

— Поделила я все свои владения на три равные доли, из коих вы вольны выбирать то, что вам по душе, — молвила она. — Одна доля — холмы, поросшие дубняком, островки с чернолесьем и цветущие луга. А собрала я их все вокруг озера Меларен. Тот, кто выберет этот надел, получит доброе пастбище для овец и коров на приозерных лугах, а на островках — листья для зимнего корма скота, если не захочет пустить эти островки под сады. В пашнях недостатка здесь тоже не будет, хотя вся земля изрезана на куски. Великое множество бухт и заливов врезается тут в сушу, так что можно заняться и судоходством, взимать деньги за провоз. Найдутся и удобные места для гаваней — там, где реки впадают в озеро, — и вырастут в этих краях и города, и селения. А сыновья владельца этого надела еще в детстве научатся переезжать с островка на островок и сделаются славными корабельщиками. Они смогут плавать и по морям в чужеземные королевства и добывать себе богатства. Да, таков первый надел. Что скажете о нем?

Все три сына в один голос объявили, что доля эта — прекрасна, а тот, кому она достанется, может считать себя счастливцем.

— Да, тот, кто выберет ее, не ошибется, — сказала старая великанша, — но и другая доля ничуть не хуже. Тут я собрала все равнины и пашни, которыми владею, да и выложила их одну подле другой в окрестностях озера Меларен, до самой Далекарлии. Тот, кто получит этот надел, думается мне, не пожалеет. Он может стать хлебопашцем, возделать земли сколько душе угодно и построить большие усадьбы. Ни ему, ни его потомкам не придется тревожиться о своем достатке. Ну, а чтобы равнина не покрылась болотами, я протянула через нее несколько длинных рвов. Найдутся там и пороги, где можно поставить мельницы и кузни. А вдоль рвов я возвела насыпи из щебня: там могут расти леса, годные на дрова. Таков второй надел, и думается, у того, кому он достанется, не будет причин для недовольства.

Согласились с великаншей сыновья и давай благодарить ее. Хорошо матушка о них позаботилась!

— Я сделала все, что в моих силах, — молвила старая великанша. — А теперь хочу сказать о том, что более всего меня заботит. В первый надел сложила я лесные луга, пастбища и поросшие дубняком холмы; в другой — все пашни и новины. А как стала собирать третий, увидела, что ничего, кроме поросших сосняком холмов, еловых лесов, горных кряжей, крутых горных склонов, гранитных глыб, тощих кустов можжевельника, жалкого березняка да мелких озер, у меня не остается. А этому, само собой, никто из вас не обрадуется. Но все равно собрала я все эти жалкие крохи и разложила их к северу и к западу от равнинных земель. Боюсь только, что тому, кто выберет этот надел, ничего, кроме нищеты, не уготовано. Овцы да козы — вот и весь домашний скот, который можно там разводить, а чтобы прокормиться, придется выходить на озера — промышлять рыболовством либо охотиться в лесу. Есть там, правда, немало водопадов и порогов, так что мельниц можно понастроить видимо-невидимо. Только как бы владельцу этого надела не пришлось перемалывать одну древесную кору. Да и хлопот с волками и медведями там не оберешься: их на диких безлюдных пустошах тьма-тьмущая! Вот таков третий надел. Знаю, с двумя другими его и сравнить нельзя, и не будь я так стара, я бы все переделила заново, но теперь уж ничего не сделаешь. И нет мне покоя в мой последний час! Не знаю, кому из вас оставить худший надел? Были вы мне все трое добрыми сынами и тяжко мне быть несправедливой к кому-либо из вас.

И тут старая великанша с опаской взглянула на сыновей. Они уже больше не говорили, что она разделила свое имение по справедливости и хорошо позаботилась о них. Молча стояли они, и на лицах их было написано: никто из них не хотел бы получить последний надел.

А старая великанша лежала, дрожа от страха. И сыновья ее видели, какие муки она терпит. Ведь ей приходится неравно делить между ними свои владения!

Не смог самый младший сын, больше всех любивший свою мать, видеть, как она страдает! И он сказал:

— Не печальтесь, матушка, лежите спокойно. Третий надел можете отдать мне. Уж я как-нибудь перебьюсь. И даже если мне будет худо, не стану гневаться на вас за то, что братьям моим достались лучшие доли.

Услыхав эти слова, великанша сразу успокоилась; а раздать два других надела труда не составляло. Были они одинаково хороши.

Покончив с завещанием, старуха мать поблагодарила меньшого сына и сказала: от него она иного и не ждала. И сказала, что он вспомнит, как она его любила, когда поднимется на свою пустошь.

Закрыла она тут глаза и умерла.

После похорон отправились братья в свои владения. Старшие остались довольны тем, что получили в наследство. А как пришел на свою дикую пустошь меньшой, увидел он, что матушка правду говорила: ничего ему, кроме крутых горных склонов да мелких озер, не досталось. Но матушка и впрямь думала о нем с любовью, когда собирала эту долю. Это был красивейший край, правда, дикий и суровый, но все-таки — прекрасный. Ему он пришелся по душе, хотя пользы от него, видно, будет мало…