Солнце стояло у самого края небосвода, порой исчезая то за одним, то за другим холмом, но дикие гуси мчались вперед с такой скоростью, что оно вновь и вновь озаряло им путь.

Вдруг они увидели на западе блестящую полоску, которая с каждым взмахом гусиных крыльев все росла и ширилась. То было море; оно простиралось перед ними молочно-белое, отливающее то розово-алым, то небесно-голубым. Когда же гуси пролетали мимо прибрежных скал, они вновь увидели повисшее над морем и скалами солнце. Огромное, багровое, оно, казалось, вот-вот нырнет в волны!

Но когда мальчик стал разглядывать вольное безбрежное море и багровое вечернее солнце, сиявшее таким мягким светом, что он смог пристально, не мигая, смотреть на него, он почувствовал, как мир и спокойствие охватывают его душу.

— Не стоит огорчаться, Нильс Хольгерссон, — казалось, говорило ему солнце. — Чудесно жить на свете и малым, и большим! И хорошо, когда весь мир тебе открыт, а сам ты — вольный и беспечный!

Дикие гуси устроились ночевать на маленькой шхере у Фьелльбакки. Ближе к полуночи, когда месяц повис высоко в небе, старая Акка, стряхнув с себя сон, начала будить всех подряд — Юкси и Какси, Кольме и Нелье, Вииси и Кууси. Последним, толкнув его клювом в бок, она разбудила Малыша-Коротыша.

— Что случилось, матушка Акка? — испуганно спросил он, вскочив на ноги.

— Ничего страшного, — ответила гусыня-предводительница, — мы семеро — старейшие в стае — хотим нынче ночью пролететь подальше в глубь моря. Не желаешь ли прогуляться с нами?

Мальчик тотчас смекнул, что Акка не стала бы будить его и звать с собой ради какой-нибудь безделицы, и он тотчас уселся ей на спину. Гуси направились прямо на запад. Сначала они пролетели над длинной чередой крупных и мелких островков у самого побережья, затем над широкой полосой открытой воды и достигли большого скопления островов, расположенных на взморье и звавшихся Ведерёар. Все острова были низкие и скалистые, и при лунном сиянии видно было, что с запада их до блеска отполировали волны. На тех островах, что были побольше, мальчик заметил даже несколько домов. Акка отыскала одну из самых маленьких шхер и опустилась на нее. Это была всего лишь одна выпуклая, серая глыба гранита, посреди которой виднелась довольно широкая расселина, куда море набросало мельчайший белый морской песок и несколько раковин.

Спустившись со спины гусыни, мальчик увидел совсем рядом что-то похожее на высокий, заостренный кверху камень. Но тотчас же разглядел, что это большая хищная птица, избравшая себе шхеру ночным пристанищем. Не успел он удивиться, почему дикие гуси так неосторожно опустились возле своего опаснейшего врага, как птица прыгнула к ним навстречу и мальчик узнал Горго.

Ни гусыня-предводительница, ни орел нисколько не удивились, увидев друг друга, — у них была явно назначена здесь встреча.

— Молодчина, Горго, — похвалила орла Акка. — Кто бы мог подумать, что ты явишься сюда раньше нас! Ты долго ждал?

— Прилетел-то я вечером, как раз вовремя подгадал, — ответил Горго. — Только боюсь, больше хвалить меня не за что. Я худо справился с поручением, которое вы мне дали.

— Я уверена, Горго, что ты сделал куда больше, чем говоришь, — сказала Акка. — Но прежде чем ты расскажешь нам о своих приключениях, я попрошу Малыша-Коротыша помочь мне отыскать кое-что, спрятанное здесь, на шхере.

Мальчик тем временем рассматривал красивые раковины; услышав свое имя, он поднял на Акку глаза.

— Ты верно, удивился, Малыш-Коротыш, почему мы свернули с прямого пути и полетели сюда, к Вестерхавету?![48] — спросила Акка.

— Меня это и вправду удивило, — ответил мальчик. — Но раз вы, матушка Акка, так сделали, стало быть, на то была причина.

— Больно высоко ты меня ставишь! — растрогалась Акка. — Боюсь, как бы сегодня твоя вера в меня не пошатнулась! Не оказалось бы, что прилетели мы сюда зря.

— Много лет тому назад, — продолжала Акка, — меня и еще нескольких гусей, ныне старейших в стае, во время весеннего перелета буря забросила к этим самым шхерам. Увидев, что перед нами одно лишь безбрежное море, мы испугались, как бы ветер не загнал нас так далеко, что мы не сможем вернуться на сушу. Тогда мы опустились на волны, и буря заставила нас пробыть много дней среди этих пустынных скал, где мы ужасно мучились от голода. В поисках корма мы однажды оказались в этой расселине, но на беду не нашли ни одной былинки; зато мы увидели наполовину погребенные в песке, крепко завязанные веревкой мешки. В надежде, что в мешках зерно, мы стали их щипать и рвать, пока не разорвали мешковину. Однако из дыр покатились не зерна, а блестящие золотые монеты. Нам, диким гусям, они не нужны, и мы оставили их на том же месте, где и нашли. Потом же и думать забыли о своей находке. Но нынче осенью произошло одно событие, и нам понадобилось золото. Навряд ли клад по-прежнему лежит здесь, но мы все же прилетели сюда и просим тебя посмотреть, цел ли он.

Мальчик спрыгнул в расселину и, взяв в каждую руку по раковине, начал усердно разгребать песок. Никаких мешков он сначала не нашел, но, вырыв довольно глубокую яму, услыхал звон металла и увидел золотую монетку. Порывшись руками в песке, он нащупал множество круглых монет и поспешил выбраться наверх к Акке.

— Мешки истлели и расползлись, — сказал он, — а деньги остались в песке и, думается мне, они все целы.

— Хорошо, — сказала Акка. — Засыпь теперь монеты песком, примни его и разровняй, чтобы никто ничего не заметил.

Мальчик сделал все, как велела старая гусыня; когда же он снова влез на скалу, он страшно удивился. Акка и шестеро других гусей с величайшей торжественностью двигались ему навстречу. Остановившись перед ним, гуси несколько раз так важно наклонили шеи, что он тоже вынужден был снять с головы колпачок и низко поклониться им.

— Дело вот в чем, — начала Акка. — Мы — старейшие в стае — решили, что если бы ты, Малыш-Коротыш, был в услужении у людей и сделал им столько добра, сколько нам, они не расстались бы с тобой, не заплатив тебе щедрого жалованья…

— Не я вам помогал, а вы заботились обо мне, — прервал гусыню мальчик.

— Вот мы и надумали, — продолжала Акка, — раз человек был вместе с нами во время всего путешествия, он не должен уйти из стаи таким же бедняком, каким пришел.

— Я твердо знаю, что то, чему я научился от вас за эти месяцы, дороже любого богатства, любого золота! — воскликнул мальчик.

— Раз эти золотые монеты все еще лежат в расселине после стольких лет, видать, у них нет хозяина, — сказала гусыня-предводительница, — и думается мне, ты можешь взять их себе, Малыш-Коротыш.

— Ведь вы же говорили, что вам самим нужен этот клад! Разве это не так? — спросил мальчик.

— Нужен, да еще как! Нам надо дать тебе такое жалованье, чтобы твои отец с матушкой подумали, будто ты служил гусопасом у честных и благородных хозяев.

Чуть повернув голову, мальчик бросил взгляд на море, а потом заглянул Акке прямо в ее блестящие глаза.

— Вот чудеса, матушка Акка! Вы увольняете меня со службы и платите жалованье, прежде чем я сам отказался от места! — усмехнулся он.

— Покуда мы, дикие гуси, не покинем Швецию, надеюсь, ты останешься с нами, — решила Акка. — Но я хотела показать тебе, где лежит клад, теперь, пока нам легко добраться до него, не делая слишком большой крюк.

— Вот я и говорю — вы хотите расстаться со мной еще раньше, чем я сам того пожелаю, — стоял на своем Малыш-Коротыш. — Ведь нам было так хорошо вместе и не будет такой уж обузой для стаи, если я полечу с вами и за море.

Когда мальчик умолк, Акка и другие дикие гуси вытянули свои длинные шеи и постояли немного, удивленно втягивая воздух полуоткрытыми клювами.

— Об этом я и не подумала, — призналась, придя в себя, Акка. — Но прежде чем ты окончательно решишься лететь с нами, послушаем, что расскажет Горго. Знай же, когда мы покидали Лапландию, Горго и я надумали, чтобы он слетал к тебе домой, в Сконе, и попытался бы добиться другого, более легкого для тебя уговора с домовым.