— Да, наверно, Господу не угодно, чтобы мы нарушили сотворенный им порядок, — сказал он, — я утром поговорю об этом с другими и думаю, мы так и решим! Пусть все остается, как есть.
Пока хозяева толковали меж собой, Цезарь лежал у очага. Приподняв голову, он внимательно слушал. Когда же ему показалось, что теперь дело выгорело, пес подошел к хозяйке и, вцепившись зубами в подол юбки, повел ее к двери.
— Цезарь! Никак ты знаешь, где Пер-Ула?! — закричала она.
Радостно залаяв, пес бросился к двери. Она отворила дверь, и Цезарь ринулся прямо вниз, к озеру. Теперь хозяйка была уверена, что он знает, где Пер-Ула, и побежала следом за ним. И стоило им спуститься вниз к берегу, как с озера послышался детский плач.
Пер-Ула провел с Малышом-Коротышом и птицами самый веселый день своей жизни, но потом вдруг заплакал, потому что проголодался и боялся темноты. Он очень обрадовался, когда появились матушка с Цезарем, а следом за ними отец и забрали его домой.
XX ПРЕДСКАЗАНИЕ
Как-то ночью Нильс спал на небольшом скалистом островке озера Токерн; проснулся он от ударов весел. Едва он открыл глаза, как его ослепил такой яркий свет, что мальчик начал мигать и щуриться.
Вскоре на краю тростниковых зарослей он заметил плоскодонку, на корме которой на железном штыре был укреплен горящий смоляной факел. Багровое пламя факела отражалось в водах черного, как ночь, озера, и яркий свет, должно быть, привлекал рыб: вокруг отблесков пламени мелькало множество темных полосок; они непрерывно шевелились, то и дело меняясь местами.
В плоскодонке сидели два старика. Один греб, другой, стоя на корме, держал в руках короткую острогу с грубыми крючками на конце. Тот, что греб, в своем тонком поношенном плаще походил на бедного рыбака. Он был мал ростом, суховат и, судя по обветренному лицу, привык, видно, выходить на озеро в любую погоду. Другой — плотный, хорошо одетый крестьянин, держался с достоинством, уверенно, должно быть, жил он в достатке.
— Стой! — приказал крестьянин, когда лодка подошла к каменистому островку, где спал Нильс, и с этими словами метнул острогу в воду. Когда же он вытащил ее, из озерной глуби, на крючке извивался великолепный длинный угорь.
— Глянь-ка, — сказал крестьянин, снимая угря с крючка. — Хорош! Такого не стыдно домой принести. Богатый у нас улов! Можно спокойно поворачивать обратно.
Но спутник его не брался за весла, а сидел озираясь вокруг.
— Красота-то какая сегодня ночью на озере! — сказал он.
На озере и в самом деле было красиво. Стояла мертвая тишина, и вся водная гладь словно отдыхала, застыв в блаженном покое. Его нарушали лишь полоски на воде, там, где прошла лодка. Озеро мирно лежало, будто золотистая дорожка, освещенная огнем. Ясное, иссиня-черное небо было густо усеяно звездами. Берега, кроме западного, скрывались за островками, поросшими тростником. Там, на западе, огромным треугольником чернела на небосводе гора Омберг, мрачная и могучая, казавшаяся еще более высокой, чем обычно.
Крестьянин отвернул лицо, чтобы отблески пламени не слепили глаза, и огляделся вокруг.
— Да, красиво здесь, в Эстеръюльне,[22] — произнес он, — но красота здешних мест — это еще не самое важное.
— Что же тогда самое важное? — спросил гребец.
— А то, что здешние края люди всегда любили и почитали!
— Да, наверно, это правда.
— Хорошо бы знать, что так пребудет вечно.
— Кто ж это может знать? — спросил сидевший на веслах.
— В нашем роду хранится старинное предание, — заговорил крестьянин, опираясь на острогу, — которое переходит от отца к сыну, а в предании говорится о том, что станется с Эстеръётландом.
— Может, расскажешь? — попросил гребец.
— Мы не рассказываем это предание всем встречным-поперечным, но от старого товарища не утаю:
* * *
— В поместье Ульвоса, здесь в Эстеръётланде… — начал крестьянин (по голосу его чувствовалось, что историю эту он не раз слыхивал от других и выучил ее назубок). — Так вот, в поместье этом много лет тому назад жила одна госпожа. Она владела даром ясновидения, умела заглядывать в будущее и предсказывать людям, что с ними случится, до того точно, словно уже видела это собственными глазами. Зато и шла о ней слава повсюду. Из ближних и дальних краев к ней валили люди, желая узнать свое будущее.
И вот сидела как-то хозяйка Ульвосы в зале своего замка и пряла, как водилось в былые времена. Тут в зал вошел бедный-пребедный крестьянин и сел на лавку возле самых дверей.
— Хотелось бы знать, любезная фру, о чем вы думаете? — немного погодя спросил крестьянин.
— Думаю я о возвышенных и священных делах, — отвечала она.
— Ну а если я спрошу вас о том, что меня заботит?
— Да у тебя, поди, одна забота — как бы побольше собрать зерна со своей пашни. Ну, а я привыкла, чтоб мне задавали вопросы императоры — удержится ли у них на голове корона. Или папа римский — сохранит ли он ключи своей власти.
— Да, на такие вопросы отвечать, видно, нелегко. Слышал я еще, будто никто не ушел отсюда довольный тем, что ему предсказали.
Тут хозяйка Ульвосы, закусив губу, чуть приподнялась на скамье.
— Так вот что ты обо мне слышал! — молвила она. — Ну что ж, спроси и ты меня, о чем хотел. Посмотрим, смогу ли я потрафить тебе.
Крестьянин поведал ей свое дело. Он пришел спросить, что ждет в будущем провинцию Эстеръётланд? Дороже родного края для него нет ничего на свете, и если он услышит обнадеживающий ответ на свой вопрос, то успокоится до конца дней своих.
— Ну, если ты только это хочешь узнать, — молвила мудрая госпожа, — думаю, останешься доволен. Знай — не сойти мне с места — Эстеръётланд ждет счастливая участь! Этой провинции всегда найдется чем похвалиться перед другими.
— Славный ответ, любезная фру! — сказал крестьянин, — и я им премного доволен; только хотелось бы знать, как это сделается.
— Очень просто, — ответила хозяйка Ульвосы. — Ведь Эстеръётланд и так уже широко известен! Разве найдется в Швеции хотя бы одна область, которая может похвалиться сразу двумя такими монастырями, как Альвастра и Врета, и таким чудесным собором, как в Линчёпинге?
— Так-то оно так, — сказал крестьянин, — да только я человек старый и знаю, что пристрастия людей со временем меняются. Боюсь, настанет час, когда они не будут почитать наш край ни за Альвастру, ни за Врету, ни за наш собор.
— Может, ты и прав, — молвила хозяйка Ульвосы, — но все равно можешь не сомневаться в моем пророчестве. Я велю возвести новый монастырь в усадьбе Вадстена, и он, пожалуй, станет самым знаменитым на Севере. Туда будет ездить и знать, и простой люд, и все станут прославлять этот край за то, что в его пределах есть такая святыня.
Крестьянин ответил, что рад ее словам. Только ему хотелось бы знать, что принесет их краям честь, если монастырь в Вадстене вдруг утратит свою славу.
— Нелегко тебе угодить, — сказала хозяйка Ульвосы, — но я все же могу заглянуть в будущее и предсказать: прежде чем монастырь в Вадстене утратит свой блеск, рядом с ним воздвигнут замок, великолепнее которого по тем временам не будет на свете. И станут гостить в том замке короли да князья, и сия прекрасная жемчужина прославит наш край.
— И это мне тоже отрадно слышать, — сказал крестьянин. — Но я человек старый и знаю, как преходяща слава всех королей и князей. А если и замок придет в упадок, любопытно, что привлечет взоры людей к здешним краям?
— Многое же ты хочешь знать, — молвила хозяйка Ульвосы, — но я все же могу заглянуть в будущее и предсказать: вижу, как жизнь бьет ключом в лесах вокруг Финспонга! Вижу, как встают там железоделательные заводы и кузни, и полагаю, что вся провинция будет в великой чести, когда там станут добывать железо!
Крестьянин не скрывал, сколь радостно ему слышать такое.