— Кто там? — спросил отец и отворил дверь.

— Матушка, не троньте гусака! — крикнул мальчик с порога.

В тот же миг гусак и Пушинка, лежавшие связанными на скамье, загоготали от радости, и он понял, что они еще живы.

Но радовались не они одни.

— Нет, подумать только, какой ты стал рослый да пригожий! — воскликнула в восторге матушка.

Мальчик по-прежнему стоял на пороге, не решаясь войти в горницу, все еще не совсем уверенный в том, как его примут.

— Хвала богу за то, что ты вернулся, — сказала матушка. — Входи же! Входи!

— Добро пожаловать! — пригласил Нильса отец, не в силах более вымолвить ни слова.

Но мальчик все еще топтался на пороге. Он не мог понять, почему они так радуются ему, ведь он такой коротыш?! Но тут к нему подошла матушка, обняла и потянула за собой в горницу. Тут только он понял, что произошло.

— Матушка! Отец! Я снова большой, я снова — человек! — закричал он.

На другое утро мальчик поднялся до зари и отправился вниз, к берегу. Еще не совсем рассвело, а он уже стоял на взморье, чуть восточнее рыбачьего поселка Смюге. Он был совсем один на мысу. Перед тем как уйти из дому, он заглянул в гусиный загон к Мортену-гусаку и попытался разбудить его. Но большой белый гусак не пожелал никуда идти из дому. Не сказав ни слова, он сунул голову под крыло и снова заснул.

День обещал быть светлым и погожим. Стояла почти такая же чудесная погода, как и в тот весенний день, когда дикие гуси прилетели в Сконе. Тихо и неподвижно расстилалось море, ни единое дуновение ветерка не колебало воздух. И мальчик думал о том, какой прекрасный перелет ожидает диких гусей.

Сам он был еще словно во сне. То он ощущал себя домовым, то снова человеком. Когда по пути ему встретилась каменная ограда, он побоялся идти дальше, пока не убедился, что за ней не прячется, подстерегая его, какой-нибудь хищник. И тут же сам над собой посмеялся, радуясь тому, что он такой долговязый, большой и сильный и ему нечего бояться.

Придя на берег, он встал на самом краю прибрежной отмели, чтобы дикие гуси увидели его. То был день великого перелета. В воздухе то и дело раздавались призывные клики. Он улыбнулся про себя, подумав, что никто на свете лучше его не знает, о чем кричат друг другу птицы.

Но вот над морем стали кружить и дикие гуси — одна огромная стая за другой. «Нет, это, верно, не мои гуси! Ведь эти улетают прочь, не простившись со мной!» — думал он. Ему так хотелось рассказать им, что он снова стал человеком, и показать, каков он теперь!

Но вот появилась еще одна стая; она летела быстрее и кричала звонче других. И что-то подсказало ему: это и есть стая, которую он ждет. Но сейчас он все же не мог признать ее сразу и так же уверенно, как сделал бы это накануне.

Стая полетела медленнее и стала носиться взад-вперед вдоль берега. Да, это и есть та самая стая! Это он понял и только удивлялся, почему дикие гуси не опускаются рядом с ним. Неужто они не видят его? Нет, этого просто не может быть!

Он попытался было издать призывный клич, чтобы приманить их к себе. Но подумать только! Язык не слушался его! Он так и не смог окликнуть гусей!

Он услыхал гоготанье Акки в вышине, но не разобрал ее слов. «Что это? Неужели дикие гуси говорят теперь на другом языке?» — подивился он.

Он стал махать им своим колпачком, бегать по берегу и кричать:

— Я — здесь, где — ты?! Я — здесь, где — ты?!

Но похоже, это только отпугнуло диких гусей. Они взмыли ввысь и полетели над морем. И тут мальчик наконец-то догадался! Они не знают, что он стал человеком! Они не узнали его!

А подозвать их к себе он не мог. Ведь человек не умеет говорить на языке птиц! Да, он не умел говорить на их языке, и они не могли понять его!

Хотя мальчик был несказанно рад, что его освободили от заклятия, на душе у него стало горько: ведь из-за этого он вынужден разлучиться с дикими гусями, со своими славными товарищами! Он сел на песок и закрыл лицо руками. Что толку теперь и глядеть на них?!

Но тут вдруг он услыхал шум крыльев. Старой матушке Акке показалось слишком тяжело улететь навсегда от Малыша-Коротыша, и она вернулась назад со всей стаей. Теперь, когда мальчик сидел неподвижно, она рискнула подлететь к нему поближе. У нее словно внезапно открылись глаза, каким-то чутьем она узнала мальчика и опустилась на мысу рядом с ним.

Вскрикнув от радости, мальчик обнял старую Акку. Другие гуси, теснясь вокруг, потянулись к нему своими клювами. Они гоготали, болтали без умолку и от всего сердца поздравляли его. И он тоже говорил с ними и благодарил за удивительное путешествие, которое совершил вместе с ними.

Вдруг гуси неожиданно умолкли и отодвинулись от него. Казалось, они хотели сказать: «Ах, ведь он — человек! Он не понимает нас, мы не понимаем его!»

Тут мальчик поднялся, подошел к Акке и стал ласково гладить ее. Так же ласково погладил он Юкси и Какси, Кольме и Нилье, Вииси и Кууси, всех старейших гусей, которые были с ним в стае с самого начала пути.

Потом он направился берегом к дому. Он знал, что птицы горюют недолго, и ему хотелось расстаться с ними, пока они еще грустят о нем.

Он поднялся на песчаный холм, обернулся и стал разглядывать бесчисленные птичьи стаи, тянувшиеся над морем. Все они перекликались между собой. И только одна-единственная стая диких гусей молча летела вперед.

Стая летела безукоризненно ровным клином, не замедляя полета, а взмахи гусиных крыльев были сильны и могучи. Он провожал ее взглядом до тех пор, пока стая не скрылась из виду. И сердце мальчика стеснила такая тоска, что он, пожалуй, готов был опять стать Малышом-Коротышом, чтобы снова, сидя верхом, летать по свету над сушей и морем вместе со стаей диких гусей.