Мальчик пролетел над церковью в Бьёрквике, над приходами Бетной, Блакстой и Вадсбру; затем гуси устремились к Шёлдинге и к Флуде. И повсюду Нильс слышал, как звонят колокола. Казалось, прозрачный воздух весь напоен чудесными звуками.

«В какой бы уголок страны я ни залетел, — подумал мальчик, — я всюду услышу эти звонкие колокола и никогда не собьюсь с пути истинного».

Гуси пролетели уже добрую часть Сёрмланда, когда мальчик увидел черную точку, двигавшуюся под ними на земле. Сперва он подумал, что это собака, и тут же забыл бы о ней, если б она не держала путь в ту же сторону, куда летели и дикие гуси. Она мчалась по открытым полям и редким лесочкам, перепрыгивала канавы, перемахивала изгороди, словно ни одна преграда не могла ее остановить.

— Похоже, это снова Смирре-лис! — сказал мальчик. — Ну, да мы все равно от него улетим!

Дикие гуси понеслись изо всех сил и летели так до тех пор, пока лис не скрылся из виду. Тогда они развернулись большой дугой и полетели на запад, а потом на юг, словно собирались вернуться назад в Эстеръётланд. «Все-таки это был Смирре, — подумал мальчик, — раз Акка свернула в сторону и выбрала другой путь».

Когда день уже клонился к вечеру, дикие гуси пролетели над старым Сёрмландским поместьем, которое называлось Стура Юлё. Позади огромного белого дома расстилался лиственный парк, а перед домом блестело озеро — тоже Стура Юлё. Его холмистые берега были изрезаны скалистыми мысами. Старинный дом казался таким гостеприимным, что, когда гуси пролетали над усадьбой, мальчик невольно вздохнул. Хорошо бы в конце дня, проведенного в воздухе, войти вот в такую усадьбу, а не приземляться в болотистой низине или на ледяной наст!

Но об этом нечего было и мечтать! Дикие гуси опустились на лесной лужок к северу от усадьбы. Лужок почти сплошь был затоплен водой, лишь редкие кочки выступали над ее поверхностью. Пожалуй, для мальчика это было самое плохое ночное пристанище за все время путешествия.

Некоторое время он сидел в нерешительности на спине гусака. Потом стал перескакивать с кочки на кочку, пока не добрался до твердой земли. И сразу же поспешил к старинной усадьбе.

Случилось так, что в тот самый вечер в домике на торпе, снятом в аренду у хозяина поместья Стура Юлё, собралось несколько человек. Они беседовали у очага о воскресной проповеди, о весенних работах и о погоде. Когда же беседа стала постепенно угасать, гости начали просить древнюю старушку, мать торпаря, рассказать им какие-нибудь истории о привидениях.

Известно, что ни в одной провинции страны нет столько старинных усадеб и столько историй о привидениях, как в Сёрмланде. В молодости старушка служила во многих богатых поместьях и знала великое множество необыкновенных историй, которые могла бы рассказывать до самого утра, да так правдиво и складно, что все, кто слушал, верили каждому ее слову. Когда старушка прерывала свой рассказ и, прислушиваясь к чему-то, говорила: «Не иначе, кто-то крадется!» — все вздрагивали от страха.

Когда старушка поведала все свои истории про поместья Эриксберг и Вибюхольм, Юлита и Лагмансё, кто-то спросил, не случалось ли каких-нибудь чудес в усадьбе Стура Юлё.

— Как не случаться! — подтвердила старушка.

Все тотчас пожелали услышать предания об этой усадьбе.

И старушка снова принялась рассказывать. В стародавние времена на холме, к северу от усадьбы Стура Юлё, где теперь ничего, кроме леса, не увидишь, стоял замок, а перед замком был разбит чудесный сад. И вот случилось однажды человеку, который правил в ту пору всем Сёрмландом и которого звали господин Карл, приехать в тот замок. Поел он, попил, а после вышел в сад и долго-долго стоял там, глядя на прекрасные берега озера Стура Юлё. Стоит он там, радуется и думает: нет на свете края лучше Сёрмланда! И вдруг слышит, что за его спиной кто-то вздыхает. Оборачивается он и видит старого крестьянина-издольщика, который склонился над своей лопатой да так и стоит, головы не поднимает.

— Это ты так тяжко вздыхаешь? — спросил господин Карл. — О чем тебе вздыхать?

— Как же мне не вздыхать, когда день-деньской я рою здесь землю, — ответил издольщик.

Господину Карлу не по душе было, когда народ жаловался, да и нравом он был горяч.

— Тебе что, не на что больше жаловаться? — закричал он. — Я бы радовался, если бы мне до конца дней моих пришлось рыть землю в Сёрмланде.

— Да сбудется то, чего желает ваша милость! — ответил издольщик.

И говорят, будто господину Карлу из-за этих его слов не привелось обрести покоя после смерти. Будто бы каждую ночь приходил он в поместье Стура Юлё и рыл землю в саду! Да, теперь-то там нет больше ни замка, ни сада, а на их месте — самый обыкновенный поросший лесом холм. Но если придется кому-нибудь проходить там темной ночью, он, может, и увидит тот самый сад.

Тут старушка смолкла и глянула в темный угол горницы.

— Вроде бы там кто-то шевелится? — спросила она.

— Да нет, матушка, рассказывайте дальше! — попросила ее невестка, — давеча я видела, что крысы прогрызли в углу большую дырку, но у меня столько всяких хлопот, что я забыла заткнуть ее. Скажите-ка лучше, видел ли кто-нибудь тот волшебный сад?

— Да уж, доложу я тебе, видел его мой родной батюшка, — оживилась старушка. — Шел он однажды летом в ночную пору по лесу и вдруг видит — перед ним высокая садовая стена, а за стеной — удивительные деревья. И так они от цветов и от плодов отяжелели, что ветви их через стену книзу клонятся. Подошел батюшка тихонько поближе, стоит, дивится. Откуда такой сад взялся? А тут вдруг открываются ворота в стене, выходит оттуда садовник, в фартуке, с лопатой в руке, и спрашивает: не желает ли отец осмотреть его сад? Отец собрался было последовать за ним, но вдруг глянул ему в лицо. И тут же узнал его густые волосы и бородку клинышком. То был вылитый господин Карл, каким батюшка не раз видал его на портретах во всех усадьбах, где он…

Тут она снова прервала свой рассказ. На этот раз виной была головешка, вспыхнувшая так, что искры и уголья рассыпались по всему полу. Темные углы озарились на миг светом, и старушке показалось, будто возле крысиной дырки сидел на полу и внимательно слушал ее рассказ какой-то крохотный мальчик, который тут же скрылся.

Невестка взяла веник и совок, вымела уголья и снова села.

— Рассказывайте дальше, матушка, — попросила она.

Но старушка не пожелала продолжать рассказ.

— Хватит на сегодня, — молвила она каким-то странным голосом. И невестка увидела, что старушка побледнела, а руки ее дрожат.

— Да, матушка притомилась, пора ей спать, — сказала она.

Вскоре мальчик снова вернулся в лес к диким гусям. Он шел, жуя морковку, которую нашел возле погреба. Он считал, что сытно поужинал, и был доволен, что просидел несколько часов в теплой горнице. «Теперь бы еще найти хорошее место для ночлега!» — думал он.

Тут ему пришло в голову, что лучше всего лечь спать на верхушку пушистой ели, росшей у обочины дороги. Он взобрался на дерево и, сплетя несколько веточек, соорудил из них себе постель. Он лежал, думая о том, что услышал в горнице, и прежде всего о господине Карле, который будто бы бродит здесь, в лесу Стура Юлё. Вскоре, однако, мальчик, забыв обо всем, уснул и проспал бы до самого утра, если бы прямо под ним не заскрежетали створы широко распахнувшихся ворот.

Мгновенно пробудившись, мальчик протер глаза и огляделся вокруг. Рядом с ним высилась каменная стена вышиной в человеческий рост, а над стеной виднелись деревья, сгибавшиеся под тяжестью плодов.

Вначале он очень удивился. Ведь когда он засыпал, никаких фруктовых деревьев тут не было. Но мальчик вспомнил рассказ старушки и догадался, что это за сад.

Но вот чудо! Он ничуть не испугался, а наоборот, ему страшно захотелось попасть в этот сад. На ели, приютившей его на ночь, было темно и холодно, в саду же — светло и тепло. И мальчику показалось даже, будто и плоды, и розы сверкают, озаренные ярким солнечным светом. Как славно было бы хоть немного погреться на летнем солнышке! Ведь он так долго терпел холод и ненастье! А проникнуть в сад совсем нетрудно. В высокой стене, рядом с елью, где лежал мальчик, видны ворота, и старый садовник как раз отворяет их большие железные створы. А вот и он сам стоит в воротах, вглядываясь в лесную чащу и словно кого-то поджидая.