— Не зови никого, — сказал маленький Матс, почувствовав, что жизнь его близится к концу. И сестра послушалась.

— Я рад, что умираю вовсе не от той хвори, Оса, — сказал маленький Матс. — А ты разве этому не рада?

Когда же Оса ему не ответила, он продолжал:

— Умирать не страшно, только бы не умирать так, как матушка с сестрами да братьями. Если бы такое случилось со мной, тебе бы ни в жизнь не заставить отца поверить, будто нас всех унесла самая обычная хворь. Теперь же все будет ладно, вот увидишь!

Когда маленький Матс умер, Оса долго сидела, думая о том, сколько пришлось пережить ее братцу, маленькому Матсу, на этом свете! И все беды он переносил мужественно, как взрослый. Его последние слова все еще звучали у нее в ушах. Таким же храбрым он был всегда, всю жизнь. И она решила: маленького Матса надо хоронить как взрослого, с такими же почестями.

Она понимала, что добиться этого будет нелегко. Но она должна сделать все ради маленького Матса!

Они находились уже далеко в горах Лапландии, в Мальмбергете, где были большие залежи руды. Странное место, но для Осы теперь, может, это было и к лучшему.

Маленькому Матсу и ей пришлось миновать огромные, бесконечные лесные края, прежде чем они пришли в Мальмбергет. По многу дней не видели они ни пашен, ни усадеб, одни лишь небольшие бедные почтовые станции изредка встречались им на пути. Наконец они попали в большое селение Йелливаре, с церковью, железнодорожной станцией, зданием суда, банком, аптекой и гостиницей, раскинувшееся у подножья высокой горы. Стояла середина лета, когда дети пришли в Йелливаре, но с вершины горы еще тянулись длинные полосы снега. Почти все дома в этом приходе были новенькие, красивые, выстроенные на совесть. Если бы дети не видели снежных полос, спускавшихся с вершины горы, и не заметили бы, что листья на березах еще не распустились, они бы и не подумали, что Йелливаре лежит далеко-далеко на севере, в Лапландии. Но искать отца им надо было вовсе не здесь, а в Мальмбергете, расположенном чуть дальше к северу, а там все было далеко не так благоустроено, как в Йелливаре.

Хотя люди давным-давно знали, что неподалеку от Йелливаре есть большие залежи руды, добыча ее началась здесь всего несколько лет назад, когда сюда провели железную дорогу. Тогда тысячи людей разом устремились в эти места, где работы всем хватало, а вот жить было негде. И людям самим пришлось заботиться о себе, кто как мог. Одни строили себе лачуги из неокоренных бревен, другие мастерили хижины из ларей и ящиков из-под динамита, которые, точно кирпичи, клали один на другой. Теперь-то уж, правда, понастроили здесь немало хороших домов, но все же Мальмбергет выглядел странно. Были там большие кварталы светлых красивых домов, но встречались и нераскорчеванные лесные участки, усеянные пнями и камнями. Были там большие красивые виллы инженеров и управляющего, были и низкие лачуги, стоявшие с того времени, когда люди только начали заселять здешние места. В Мальмбергет провели не только железную дорогу, но и электричество, соорудили большие механические мастерские. По туннелю, освещенному маленькими лампочками, можно было проехать далеко в глубь горы.

Повсюду царило большое оживление, и поезда, груженные рудой, один за другим отходили от железнодорожной станции. А вокруг, как и прежде, простирались дикие безлюдные пустоши, где не вспахивались поля и не строились усадьбы. И никто там не селился, кроме лапландцев, кочующих по всей округе со своими оленями.

И вот теперь Оса сидела и думала: жизнь тут чем-то похожа на здешние места. Все вроде бы было в порядке, как надо, а между тем многое казалось девочке диким и несообразным. Зато, думала она, здесь, пожалуй, легче, чем в других местах, осуществить то, что кажется не совсем обычным.

Она вспомнила, как они с Матсом пришли в Мальмбергет и стали расспрашивать о рабочем по имени Йон Ассарссон, у которого сросшиеся брови. Сросшиеся брови были самым примечательным в отцовском лице. Из-за них его хорошо запоминали, и детям тотчас сказали, что отец их много лет проработал в Мальмбергете, но сейчас отправился в какое-то странствие. То было в его обычае: как только нападало на него беспокойство, он уходил куда глаза глядят. Где он бродил, никто не знал, но все уверяли, что через несколько недель он вернется. А раз они дети Йона Ассарссона, что ж, пусть дожидаются его в лачуге, в которой он жил. Какая-то женщина вытащила из-под порога ключ от двери и впустила детей в дом. Никто не удивился, что они пришли сюда, как никто, казалось, не удивлялся тому, что их отец порой уходил в дикую, безлюдную глухомань. Здесь, в горах, ничего необычного не видели в чудаках, которые поступали так, как им взбредет в голову.

…Осе нетрудно было придумать, как хоронить брата. В прошлое воскресенье она видела, как хоронили одного из горных мастеров. В церковь в Йелливаре его везли на собственных лошадях управляющего, а за гробом шла длинная-предлинная вереница рудокопов. На кладбище играл оркестр и пел хор. А после погребения всех, кто был в церкви, пригласили в школу на поминки, где пили кофе. Чего-то в этом роде Оса-пастушка желала и для своего брата, маленького Матса.

Она так углубилась в мысли об этом, что явственно представила себе похоронное шествие. Но потом, снова опечалившись, сказала самой себе: вряд ли все устроится так, как ей хочется. И вовсе не потому, что это встанет слишком дорого. Они с маленьким Матсом скопили много денег. Их хватило бы на самые роскошные похороны, какие только она пожелала бы. Просто трудно будет заставить взрослых считаться с желаниями ребенка. Она была всего лишь годом старше Матса, казавшегося таким маленьким и хрупким теперь, когда он лежал перед ней мертвый. Да и она ведь тоже еще ребенок! Может статься, взрослые воспротивятся ее желаниям потому, что она так мала!

Первая, с кем Оса заговорила о похоронах, была сестра милосердия Хильма, которая пришла в лачугу через час после смерти маленького Матса. Еще не успев открыть дверь, она поняла, что мальчика уже нет в живых…

А произошло вот что. Накануне, около полудня, маленький Матс слонялся вокруг рудника и когда подошел ближе к большому входу в шахту, в ней вдруг раздался взрыв. Случайные камни задели мальчика. Он был один и долго пролежал без памяти на земле. Никто не знал о постигшем его несчастье, пока рудокопов, работавших в шахте у самого входа, не известили об этом. Но известили как-то очень странно! Рудокопы уверяли, будто на краю шахты вдруг появился крохотный мальчишка, ростом не более ладони, и крикнул им, что надо поскорее помочь маленькому Матсу, который истекает кровью возле рудника. Тогда Матса отнесли домой и перевязали, но было слишком поздно. Он потерял столько крови, что выжить уже не мог.

Когда сестра милосердия входила в лачугу, она думала не столько о маленьком Матсе, сколько о его сестре. «Что мне делать с этой несчастной девочкой? — спрашивала она себя. — Чем я могу ее утешить?»

Но Оса не плакала, не сетовала, а спокойно помогла сестре милосердия сделать все, что нужно. Хильма была страшно удивлена, но она все поняла, лишь только Оса заговорила с ней о похоронах.

— Когда речь идет о таком человеке, как малыш Матс, — произнесла Оса, умевшая говорить торжественно и не по годам разумно, — надо прежде всего стараться почтить его память, пока можно. Ну а погоревать я еще успею!

И она стала упрашивать сестру милосердия помочь ей устроить маленькому Матсу достойное погребение. Ведь никто не заслужил этого больше, чем он!

Сестра подумала, что было бы счастьем, если бы хлопоты о похоронах смогли хоть чуточку утешить это бедное одинокое дитя. Она обещала помочь девочке, и это было очень важно для Осы. Она решила, что почти добилась своего, так как сестра Хильма пользовалась на руднике большим влиянием. Каждый рудокоп знал, что там, где взрывы происходят каждый день, его в любую минуту может настичь случайный шальной камень или же придавить каменная глыба. Поэтому каждому хотелось быть в добрых отношениях с сестрой милосердия. И когда Хильма, обойдя вместе с Осой всех рудокопов, просила их проводить в следующее воскресенье на кладбище маленького Матса, отказались лишь немногие.