Тиан-Тиан укрылся в соседней комнате и был поглощен работой над иллюстрациями для моего забуксовавшего романа. Большую часть времени дверь к нему была закрыта. Если меня вдруг охватывало неясное подозрение или беспокойство, я, словно ненароком, неожиданно, входила к нему. Однако мне ни разу не удалось снова почувствовать тот странный и опасный запах или застать его за необычным занятием.

После его возвращения из Центра реабилитации я дотошно обшарила каждый уголок комнаты, потратив целое утро на поиск припрятанной марихуаны или другого зелья. Уверившись в том, что нигде не осталось ничего из прошлого, я превратила наш дом в рай в четырех стенах. И Тиан-Тиан расположился здесь с ворохом своих рисунков, как Леонардо да Винчи, занятый поисками истины во вселенском хаосе. Подобно Адаму, он из своего ребра создавал творение истинной любви.

– Ничего у меня не получается, – пожаловалась я. – Наверное, и не выйдет. Ни энтузиазма, ни вдохновения. Думаю, я самая заурядная женщина – даже зауряднее многих, – которая, как безумная, возомнила, что сможет прославиться, написав книгу.

При виде целой горы прекрасных иллюстраций на его письменном столе горечь от моего творческого бессилия только усугубилась. Меня действительно удручало сознание, что я не оправдываю его взлелеянных любовью надежд и собственных мечтаний.

– Ничего подобного, – ответил он, не поднимая головы. – Тебе просто нужно немного отдохнуть и вволю пожаловаться и покапризничать, как избалованному ребенку.

– Ты думаешь? – я взглянула на него с удивлением. Это звучало необычно. И интересно.

– Немного похныкать и добиться большего внимания от своего любовника, – продолжил рассуждать он. – Это отличный способ выпустить психологический пар.

– Похоже на рацеи доктора У. Но я, правда, рада, что ты так думаешь.

– Как считаешь, твой издатель согласится использовать эти иллюстрации? – спросил Тиан-Тиан, опуская карандаш.

Я подошла к письменному столу и просмотрела рисунки. Там было много набросков, но встречались и законченные работы. Палитра – нежная и насыщенная, линии – чистые, но резковатые. У всех изображенных людей вытянуты шеи, как на картинах Модильяни, и только глаза по-азиатски узкие и мягкие, меланхоличные и одновременно смешливые и наивные.

Его художественное восприятие как нельзя лучше соответствовало моему стилю.

– Мне нравится. Даже если мне не удастся завершить роман, они – самостоятельное произведение искусства, их можно выставлять. Публика их оценит, – я наклонилась и поцеловала его в губы. – Обещай, что не бросишь живопись. Уверена, ты станешь большим художником.

– Я об этом как-то не думал, – спокойно произнес Тиан-Тиан. – И мне не обязательно становиться знаменитым художником.

Это было правдой. Он никогда не был тщеславным и никогда не будет.

Есть старая поговорка: «В глазах трехлетнего ребенка видна судьба восьмидесятилетнего старика». Она означает, что на протяжении всей жизни, с малолетства до глубокой старости, природа человека, его сущность остаются неизменными. Поэтому многие люди заранее знают, как сложится их дальнейшая жизнь.

– Дело совсем не в славе, – возразила я. – Речь идет о том, что надо за что-то зацепиться в этой жизни, чтобы она обрела смысл, чтобы стать счастливым.

И мысленно добавила то, что не решалась произнести вслух: «И чтобы навсегда отвлечь тебя от наркотиков и избавить от апатии». Стремление стать настоящим художником дало бы ему опору. Я где-то писала, что «жизнь подобна хронической болезни, а интересное занятие – эффективному лекарству».

– Решение всех проблем в том, чтобы никогда не впадать в самообман, – ответил он просто, окинув меня проницательным взглядом.

Словно хотел сказать, что я манипулирую вековой мудростью, чтобы запутать нас обоих, загнать его в ловушку. В его глазах редко появлялось такое выражение. Но со времени его возвращения из Центра реабилитации я подметила в Тиан-Тиане некоторые едва заметные перемены.

– Ну ладно, ты прав, – вздохнула я и вышла, бросив на ходу: – Поэтому я тебя и люблю.

– Коко! – крикнул он вслед, тряпкой вытирая гуашь с рук. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Каждое утро, когда я открываю глаза и вижу тебя рядом, я абсолютно, стопроцентно счастлив.

Перед встречей с Марком я лихорадочно пыталась найти предлог, чтобы уйти из дома. Но в конце концов ничего придумывать не пришлось: Тиан-Тиан задержался у Мадонны: они увлеклись игрой «Империя наносит ответный удар», и он решил остаться там на всю ночь. Я повесила трубку, надела длинный, облегающий прозрачный топ и брюки, едва прикрывающие живот, слегка нанесла на щеки румяна с блестками и вышла.

Мой долговязый Марк уже заждался на углу улиц Юнфу и Фусин. В свете уличного фонаря он выглядел безупречно элегантным и свежим, как заокеанский киногерой. У этого иностранца, как всегда, при себе была пара голубых порочных глаз, тугая задница и эта чудовищная штуковина в штанах. При встрече с Марком я каждый раз изнывала от непреодолимого желания умереть за него, умереть под ним, а при прощании была твердо убеждена, что из нас двоих именно он заслуживает смерти.

Вот он соскользнул с моего тела, поднял меня и, пошатываясь, понес в ванную; вот его рука, намыленная гелем для душа, заботливо и бережно прикасаясь к моим бедрам, вымывала оттуда извергнутую в порыве страсти жидкость; вот он снова распалился, схватил меня, вонзил свой член и мы занялись любовью прямо в душе, сплетаясь скользкими от пены телами; вот он задохнулся от вожделения, припав головой к моему лону и в забытьи повторяя мое имя; вот нас обоих подхватил и увлек в бездну смерч пота, похоти и исступления. В эти самые мгновения я подумала: вот кто должен умереть.

Если закрыть глаза, то окажется, что инстинкты взаимного влечения и смерти отделены друг от друга тончайшей, едва уловимой гранью. В одном из моих рассказов «Пистолет страсти» герой, отец молодой девушки, решает умереть как раз в тот момент, когда она со сладострастием в первый и в последний раз отдается своему возлюбленному – армейскому офицеру. За тот рассказ меня одарили восхищением многочисленные поклонники из числа читателей-мужчин и в пух и прах раскритиковали в средствах массовой информации.

Мы с Марком поцеловались и, рука об руку миновав железные кованые ворота, ведущие в знаменитый парк, где росла ароматная пурпурная гидрангея, вошли в небольшой уютный кинозал. Я стояла в углу, поодаль от рядов кресел, пока Марк здоровался и болтал по-немецки со своими светловолосыми германскими друзьями. Среди них была женщина с короткой стрижкой, время от времени неодобрительно поглядывавшая в мою сторону. Иностранки всегда смотрят на местных любовниц своих соотечественников как на незваных чужеземок. В Китае у приезжих женщин гораздо меньше возможностей найти себе пару, чем у мужчин. Их, как правило, не интересуют местные жители мужского пола, а среди китаянок у них множество соперниц, отбивающих, с их точки зрения, у них парней.

Иногда, появляясь на людях в обществе Марка, я испытывала невыразимый стыд и страшно боялась, что меня могут принять за одну из тех дешевок, которые охотятся за состоятельными иностранцами и готовы на все, лишь бы уехать из Китая. Поэтому я часто старалась держаться в сторонке, изо всех сил пытаясь казаться серьезной и сердито хмурилась, когда он бросал на меня влюбленные взгляды. Глупо до невозможности.

Марк вернулся и предложил после просмотра выпить вместе с режиссером фильма. Народу набилось много, поэтому нам пришлось стоять. Признаюсь, я не очень поняла все эти туманные образы, бесчисленные ледники и мчащиеся вдаль поезда. Но думаю, что режиссера в первую очередь интересовала интерпретация одного из самых сильных человеческих чувств – беспомощности. И она нашла прекрасные художественные средства для выражения своей мысли. Палитра красок просто завораживала зрителя, визуальный эффект усиливался за счет резкого контраста хорошо гармонирующих красного и синего цветов с черно-белыми кадрами. Даже в шанхайских бутиках вряд ли найдешь ткани такой своеобразной расцветки и с таким удивительно притягательным колоритом. Безусловно, столь оригинальный фильм способен снять только талантливый режиссер.