В ресторанном зале было несколько капризных ребятишек, щебетавших что-то на непонятном диалекте. По радио передавали то английские, то кантонские песни. Вошли двое полицейских, каждый из них по очереди придирчиво оглядел меня с головы до пят. Они купили по кока-коле и уже на выходе снова обернулись и посмотрели на меня. Я потрогала лицо, на ощупь было непохоже, что смазался макияж. На черном облегающем топе не было ни дырочки, бретельки не торчали, «молния» на брюках была застегнута, живот упруг и подтянут. Значит, я выглядела либо очень привлекательно, либо чересчур подозрительно.
Неожиданно у меня пропал аппетит. Я не могла заставить себя проглотить ни кусочка, только пару раз глотнула кофе, у которого был странный химический привкус мебельной политуры.
Я пошла в туалет, взглянула на себя в зеркало: бледная, словно тень. Вошла в кабинку и помочилась, стоя, по-мужски. (Я всегда так поступаю в общественных уборных: сколько людей проходят через них, сколько выделений, микробов, миазмов, воспоминаний и различных историй повидали эти стены, а уж стульчаки и подавно.) Унитаз напоминал огромную жирную белую муху, горестную, но неунывающую, безропотно подставляющую толстые округлые бока под бесчисленные женские бедра.
Живот скрутило тупой болью. Я заметила на белье крошечное красное пятнышко. Проклятое невезение! Каждый раз, стоило мне уехать из Шанхая, как начинались месячные. И именно сейчас, когда я оказалась в ситуации на грани жизни и смерти, мое предательское тело, как всегда, отреагировало недомоганием.
Боль накатывала волнами, от снедавшей меня тревоги спазмы матки становились все сильнее и резче. Я ведь вообразила, что при последней встрече с Марком забеременела, и уже даже начала подумывать о том, чтобы во всем признаться Тиан-Тиану, а потом родить ребенка. Было абсолютно все равно, от кого этот ребенок, главное, чтобы в его жилах текла кровь, пропитанная любовью, чтобы его улыбка озаряла небо, развеивая мрак и печаль.
От невыносимой боли меня начало знобить. Я отмотала длинное полотнище туалетной бумаги от висевшего в кабинке рулона и положила в трусики, в глубине души надеясь, что бумага была чистой. Теперь мне, как воздух, нужны были стакан горячей воды и теплая грелка на живот.
В свое время мать говорила мне, что после родов у женщин уже не бывает болезненных ощущений во время месячных, потому что матка расслабляется. Это значит, что если у меня не будет детей, я обречена на пожизненные мучения. Предположим, менопауза наступит в пятьдесят пять лет. То есть мне предстоит страдать еще тридцать лет, ежемесячно корчась от боли целых двенадцать раз в году. В голове бурлил кипяток. В таком состоянии я становлюсь безумнее бешеной кошки.
У Чжуши были те же проблемы, но не в такой болезненной форме. С Мадонной дело обстояло гораздо хуже. Мужчины бросали ее один за другим. Конечно, для этого существовало множество причин, но одной из главных была ее абсолютная неспособность справиться со своими эмоциональными порывами и перепадами настроения в течение семи дней каждого месяца, когда она совершенно не владела собой.
Приступы жестокости и неврастении изматывали не только ее, но и их. Например, она посылала своего любовника в супермаркет за анальгетиками и гигиеническими прокладками, но когда он возвращался, обвиняла его в том, что он либо слишком долго ходил, либо купил тампоны не той марки. Она устраивала страшные истерики, разбрасывая вещи и украшения по всей квартире. У нее случались провалы в памяти, она сама себе противоречила, отменяла свидания, вечеринки. В ее присутствии нельзя было ни спокойно сидеть, ни смеяться, ни молчать. Если ее дружок случайно оказывался у нее за спиной, она вздрагивала и кричала.
По ночам ее мучили кошмары. Однажды ей приснилось, что гангстеры, которых она знала по Гуанчжоу, разорвали ей матку голыми руками и вытащили оттуда что-то бесценное, и она рыдала от отчаяния. Проснувшись, она увидела, что кровь насквозь пропитала тампон, вытекла на постель, промочила матрас и даже испачкала пижаму спящего рядом любовника. Она отправилась в ванную, чтобы помыться и сменить тампон. Но это оказалось чересчур для ее дружка, который был не готов выносить такие «испытания».
Месячные влияют не только на физическое самочувствие, но и на состояние ума и настроение женщины. В средствах массовой информации так всесторонне освещался этот вопрос, что уже набил оскомину. Во всех фильмах и романах, как только у героини прекращаются месячные, ее судьба почему-то поворачивается к худшему. И хотя это выглядит смехотворно, но зато дает феминисткам основания вопрошать мужчин: «Это что, реалистическое отображение действительности? Когда же, наконец, женщины обретут истинную свободу?»
Начиненная туалетной бумагой, я неуклюже ковыляла, словно младенец в подгузнике. К этому времени я уже утратила контроль над происходящим. Мне хотелось немедленно увидеть моего ребенка. Я почти наяву ощущала всепроникающее тепло нашего объятия и единения, тепло, перетекающее от одного сердца к другому. Эта страсть не имела ничего общего с сексуальным влечением, это было другое безумие – плод любви, кровного родства и иррационального божественного проклятия.
Прижав левую руку к животу, я жадно пила один стакан обжигающего кофе за другим, пока не заметила за окном знакомую фигуру.
Я встала и поспешила к выходу. Переходя дорогу, я громко позвала Тиан-Тиана по имени. Он остановился, оглянулся, и мы улыбнулись друг другу. Для нас не было другого исхода, нас захлестнули сострадание и печаль, порожденные нашей любовью, мы вновь обрели себя и растворились друг в друге. С самого начала мы были обречены на любовь, так же, как и на ее противостояние со смертью. Он смущенно пытался откашляться. По чреву разлилось тепло, боль утихла, и я поняла, что нам навеки суждено вместе изнемогать от голода, испив последнюю каплю радости, словно пчелам, собравшим нектар.
У нас просто не было выбора.
Той ночью я пошла с Тиан-Тианом в стоматологическую клинику, где работал Ли-Лэ. Внутри было жутко, грязно, стены отливали матовым блеском, как створки металлической раковины, и пахло чем-то приторно-терпким. Ли-Лэ был таким же встрепанным, худым и тщедушным, как всегда. Я помалкивала. Признаюсь, мне было страшновато, но я обещала Тиан-Тиану пойти вместе с ним на школьную спортивную площадку, где должна была состояться нелегальная сделка по покупке наркотиков. А взамен он дал мне слово, что на следующий же день вернется со мной в Шанхай и пройдет курс детоксикационной терапии в специальном центре для наркоманов при Бюро общественной безопасности. Я убедила его, что это наш единственный шанс. Он нужен мне живым и здоровым, чтобы мы могли прожить вместе еще много лет. Одной рукой я сжимала его ладонь, другую засунула в карман, где лежали деньги. Живот скрутила ноющая боль, тампон o.b. был плотно загнан внутрь, сдерживая влагу, как ворота шлюза.
Мы миновали неохраняемый вход. Я увидела спортивную площадку, овал беговой дорожки, снаряды с перекладинами, кольцами и ступеньками для малышей, теннисный корт и баскетбольную корзину. Мы укрылись в тени, прислонившись к стене здания.
Тиан-Тиан ободряюще обнял меня и замызганным платком вытер бисеринки пота у меня со лба. Как бы плохо ни обстояли дела и где бы он ни оказался, у Тиан-Тиана всегда был носовой платок наготове, как у примерного мальчика или аристократа.
– Очень больно? – спросил он заботливо. Я утвердительно кивнула и положила голову ему на плечо. В лунном свете его изможденная фигура отбрасывала густую, черную тень. Он сильно исхудал, вокруг глаз появились темно-красные круги. Было невыносимо больно смотреть на его лицо, и я старалась не вглядываться, потому что слезы наворачивались на глаза и хотелось выть от бессилия.
Показались двое, в джинсах и темных очках. Наши сомкнутые руки похолодели.
К ним подошел Ли-Лэ и что-то тихо сказал. Они стали приближаться к нам. Я уперлась коленями в угол стены и замерла, стараясь дышать ровно и размеренно. Тиан-Тиан встал, зажав в руках деньги, которые взял у меня.
