– И не думала, – ответила я. – На хрена мне было тебе звонить. Я принимаю ванну, одна и совершенно счастлива… – Я пьяно икнула и хихикнула.

– Жена мне сказала, что, когда я был в душе, звонила какая-то китаянка. Я подумал, что это, наверное, ты, – его голос звучал так, словно он только что стал обладателем выигрышного лотерейного билета. Он был совершенно уверен, что я тоскую по нему.

– Значит, ты женат.

– Она только что приехала в Шанхай из Берлина на Рождество. А через месяц собирается обратно, – произнес он с утешительными нотками в голосе, как будто это могло меня расстроить.

– Должно быть, она очень занята! Кстати, а ты простыни не забыл сменить? Уверена, что не забыл – а то еще учует запах китаянки!

Я беззаботно рассмеялась, чувствуя, что слегка захмелела. Опьянение – это чудесно. Все видишь в хорошем свете, словно вынырнул из густого тумана.

В свои двадцать пять я никогда не унывала. Если бы он даже сказал, что между нами все кончено или что он уезжает к черту на куличики, да хоть на Марс, я бы ничуть не огорчилась. Я не придавала нашим отношениям большого значения.

Он тоже рассмеялся. До Рождества было рукой подать, персонал фирмы уходил в длительный праздничный отпуск, и он надеялся, что нам удастся встретиться. Он говорил по-китайски. Судя по всему, жена находилась где-то рядом, но не понимала ни слова. Мужчины готовы преследовать объект своей страсти под самым носом у другой женщины. Они говорят: «Моя любовь к тебе и верность – совершенно разные вещи». Большинство мужчин не созданы для моногамных отношений. Им все время мерещатся три тысячи наложниц, томящихся где-то в ожидании их ласк, как в гареме султана.

Марк сказал, что через несколько дней из Германии приезжает один из его приятелей, журналист, с которым он хотел бы меня познакомить. Его друг собирался взять интервью у неординарных молодых жительниц Шанхая.

Обед в компании любовника и его друга-журналиста – совсем неплохое занятие. Перед выходом я принарядилась. Мне всегда нравится подводить брови, накладывать тени, красить губы помадой. Только ради этого тщеславного удовольствия стоило родиться женщиной. Эффектный, броский и в то же время изысканный туалет был тщательно продуман: я, как и многие жительницы Шанхая, не лишена расчетливости в подборе мельчайших деталей гардероба.

По гороскопу, черный – мой счастливый цвет. Я облачилась в облегающую черную кофту с высоким воротником, черную юбку и сапоги на устрашающе высоких каблуках. В собранные на затылке волосы воткнула большую заколку из слоновой кости, а на запястье надела серебряный браслет – подарок Тиан-Тиана. Я была уверена в себе, потому что знала, что выгляжу привлекательно.

Встреча была назначена в ресторане «М», на Набережной, принадлежавшем двум сестрам-австралийкам и известном своей дорогой, но не слишком вкусной кухней. Дела идут у них неплохо, и лаовай, работающие в новом, бурно развивающемся восточном районе Пудун, часто приезжают сюда пообедать с той стороны гавани. Заведение отличает шикарный, но безликий декор: громоздкие двухметровые светильники и аляповато украшенная балюстрада. Такой стиль как раз в грубоватом вкусе Марка. Главная достопримечательность ресторана – огромная терраса, с которой, облокотившись на перила, можно любоваться панорамой города, раскинувшегося по обоим берегам Хуанпу.

Знакомый Марка оказался темноглазым, черноволосым мужчиной по имени Руанда, из семьи турецких эмигрантов, обосновавшихся в Германии. Сначала мы болтали о футболе и философии.

Беседуя с немцами о футболе, поневоле начнешь комплексовать от чувства собственной неполноценности. Но когда речь заходит о философии, тут уж Китай любому даст сто очков вперед. Руанда восхищался Конфуцием и Лаоцзы: первый пробудил в нем стремление странствовать по миру в поисках вечной истины, а второй, как морфий, помогал забыться от боли и одиночества.

Он предложил мне поведать историю моей жизни, рассказать о моем сборнике и о реакций читателей, интересовался моим мнением о разрыве между поколениями, о моих многочисленных приятелях. Упомянув Тиан-Тиана, я взглянула на Марка, но он притворился, что ничего не слышал, сосредоточенно отрезая кусок жареной баранины с овощной подливкой.

Я говорила очень откровенно. Тиан-Тиан был моей единственной настоящей любовью, даром свыше. И хотя я всегда сознавала обреченность этого чувства, не хотела и не могла ничего менять. И до самой смерти никогда не пожалею об этом. Что же касается смерти, то, как я писала, меня страшила не она, а скучная монотонность жизни. Я не очень хорошо изъясняюсь по-английски, поэтому Марку пришлось переводить кое-что из сказанного Руанде.

Марк старался делать вид, что мы всего лишь друзья, но то и дело пристально смотрел на меня. Потом он стал рассказывать всякие забавные случаи. Например, начав изучать китайский, он постоянно путал два похожих по звучанию слова, одно из которых означало «кошелек», а другое – «крайнюю плоть». Однажды, пригласив китайского коллегу на обед, он на полпути спохватился, что в кармане нет кошелька, и на полном серьезе сказал:

– Простите, но я, кажется, забыл захватить крайнюю плоть.

Я расхохоталась. Марк много говорил о делах и непристойно шутил. Его рука под столом легла мне на ногу. А это, как говорится в одном из моих рассказов, весьма рискованное поведение: в одном из эпизодов рука героя угодила не туда. Но мое колено Марк нащупал безошибочно и щекотал под столом. Я не могла удержаться от смеха. Руанда предложил:

– Продолжайте улыбаться, а я сделаю несколько снимков.

Я спросила у Марка по-китайски:

– Не очень-то много смысла в таком интервью, разве нет? Оно всего лишь свидетельствует о жажде новизны, стремлении приобщиться к тайнам Востока и о праздном любопытстве к бунтарке из числа молодых писательниц.

– Ничуть. Мне очень нравятся твои рассказы, и я уверен, ты станешь уважаемым писателем, – ответил Марк. – Когда-нибудь твои книги непременно переведут на немецкий язык.

После обеда мы отправились в паб «Гойя» на улице Синьхуа, знаменитый несметным числом рецептов приготовления мартини, диванами, канделябрами, чувственными драпировками и совершенно завораживающей музыкой. Мне нравились владельцы паба – привлекательная пара, недавно вернувшаяся из заграницы. Жена – неплохая художница по имени Сунцзе. Я никогда в жизни не видела такой загадочной, алебастровой бледности, как у нее. Столь пронзительного белого цвета кожи невозможно добиться искусственным путем, даже покрыв лицо несколькими слоями пудры.

Мы заказали выпивку, и я попросила бармена поставить другую музыку. Я знала, что в «Гойе» есть записи «Дамми» в исполнении «Портисхед» [57]. Только такая музыка подходила к напиткам, что подавали в этом заведении.

Мы часто бывали здесь с Тиан-Тианом. Войдя сюда, ты словно попадаешь на старый затонувший корабль, лежащий на дне моря. Время от времени тебя охватывает сонливость, наваливаясь откуда-то с потолка, затуманивая мозг и погружая в транс. Чем больше ты пьешь, тем глубже утопаешь в диванных подушках. Иногда кто-то из клиентов напивается до беспамятства и впадает в забытье, бесчувственно откинув голову на спинку дивана. На мгновение очнувшись, делает еще глоток, снова погружается в небытие и дремлет до тех пор, пока его не разбудит отдаленный смех хорошенькой женщины. Здесь царит атмосфера коварной вкрадчивой неги. Если тебе хочется ненадолго забыться, ты садишься в такси и мчишься сюда. Здесь мне часто доводилось встречаться с известными художниками, музыкантами и папарацци. Но даже если мы и были знакомы раньше, тут лишь кивали друг другу и ограничивались обычным «Как поживаешь?».

Сидевший рядом со мной Марк о чем-то говорил с Руандой по-немецки, и языковой барьер наглухо отделял меня от их мира. Мне оставалась лишь выпивка. Я наслаждалась, откинувшись назад, лениво потягивая коктейль и вспоминая лебедя, пригрезившегося мне в одном из сновидений. Я растворилась в романтических грезах. Рука Марка вкрадчивой змеей обвила мою талию.