– Уверена, что все это не имеет значения, – отмахнулась Мадлен.

– Это имеет значение. Ты должна позволить мне хотя бы умыться. Я не могу сесть за стол в таком виде. Я испорчу трапезу всем остальным.

Он осторожно поцеловал дочь в обе щеки, затем сказал:

– Я присоединюсь к вам в течение часа. Эсташ уже, наверное, разложил мои вещи. Я не был в Париже лет двадцать, но правила хорошего тона еще не забыл.

Медлен упрямо вздернула подбородок.

– Я бы предпочла, чтобы вы пошли вместе со мной.

Возникшее напряжение, к счастью, разрядил подошедший лакей. Он поклонился маркизу.

– Я позволил себе, ваша честь, препроводить ваши вещи в отведенные вам покои.

Маркиз величаво кивнул и протянул ему ливр.

– Благодарю.

– Отец, умоляю вас, приходите к нам поскорее.

– Хорошо-хорошо. Поклонись от меня графине и графу, скажи, что я не заставлю себя долго ждать. Должен заметить, я страшно проголодался и буду рад, если мне приготовят немного овощей и омлет.

– Я скажу тетушке, она распорядится, – Мадлен судорожно вздохнула и припала к отцу.

– Дитя мое, ты теперь взрослая девушка, – произнес маркиз с мягким укором.– Ты не должна вести себя так. Как отцу мне очень лестно подобное проявление нежности, но в соответствии с правилами приличия тебе надлежит сдерживать такие порывы, Мадлен.

Он поднес ее руку к губам и галантно поцеловал запястье.

– Мы скоро увидимся и поговорим обо всем. Лакей, все это время стоявший как истукан, оживился.

– Если вы закончили, сударь, идемте со мной.

– Да-да, – ответил маркиз. Он оглядел холл и стал неторопливо подниматься по лестнице.

Медлен проводила его взглядом. Непонятное разочарование нарастало в ней как темный прилив. Она ощутила безумную радость, обнимая отца, – это правда, и она чувствовала, что любовь к нему в ней по-прежнему очень сильна. Но разговор словно возвел между ними стеночку отчуждения; ей даже показалось, что он как-то расстроился, увидев ее. Отец всегда был довольно сдержан, тут ничего не изменишь, но сейчас его холодность царапнула Мадлен сильней, чем всегда.

Она постояла с минуту и неохотно пошла к столовой. Телятина уже не прельщала ее. Девушка двигалась медленно, вид у нее был недовольный. Сдвинув брови, она остановилась возле окна и вгляделась в ненастную темень, затем провела пальчиком по серебристой струйке дождя. Ей отчаянно захотелось, чтобы Сен-Жермен оказался рядом. Он был здесь, но ушел около часа назад, сопровождаемый музыкантами. Зачем он ушел?

Медлен поморщилась, выбранив себя за глупые мысли, и побрела дальше.

Столовая располагалась в северной части дома и выходила окнами на небольшую террасу. Летом в погожее время французские окна ее пребывали распахнутыми и обедающих овевал ветерок. Но и в ненастье уют этого помещения – с его старинной ковки подсвечниками, большим камином и тяжелыми бархатными портьерами – заставлял забыть о заботах и тяготах дня.

Огромный обеденный стол вишневого дерева – на двадцать четыре персоны – освещался тремя хрустальными люстрами. Граф и графиня сидели на разных его концах и, поглядев на Мадлен, разом умолкли. Пока девушка усаживалась подле графини, в помещении царила мертвая тишина. На бело-зеленой скатерти играли белесые тени.

– Это Робер? – спросила рассеянно Клодия и улыбнулась, чтобы сгладить неловкость.

– Да, Он решил переодеться с дороги. Думаю, это займет у него какое-то время.

Девушка оглядела свою тарелку с таким видом, словно там находилось нечто совсем несъедобное.

– Что с тобой, моя дорогая? Мадлен покачала головой.

– Ничего. Наверное, ничего. Но он кажется таким», таким недовольным…

– Ну, – Клодия серебряной вилочкой подцепила грушу, вымоченную в бренди, – Робер и по натуре-то не очень любезен, Мадлен. А тут еще и усталость после долгого путешествия, и город, где он не бывал множество лет. Ему ведь пришлось покинуть.

Париж после скандала Немудрено, что переживания захлестнули его.

Она позвонила в крошечный колокольчик, и через мгновение возле стола выросли два лакея.

– Можете переменить посуду и подавать горячее.

– Слушаюсь, госпожа, – поклонился один лакей. Другой поспешил к графу, заметив его кивок.

Жервез тихо отдал ему какое-то распоряжение, затем обратился к Мадлен:

– Возможно, вашему батюшке что-нибудь нужно?

Девушка встрепенулась.

– Ах да! Я чуть было не забыла. Он, если можно, просил подать ему овощи и омлет. Известите об этом повара, – сказала она убиравшему посуду слуге.– Но не торопите его. Батюшка прокопается около часа.– Ее вдруг смутил озадаченный взгляд Клодии.– О, простите! Я… я совсем потеряла голову и распоряжаюсь тут как хозяйка!

Графиня похлопала племянницу по руке.

– Пустяки, дорогая. Ты вольна делать здесь все, что захочешь. Приятно видеть, как дочь заботится об отце.

Щеки девушки побагровели.

– Благодарю вас Мне очень стыдно. Я словно бы сама не своя… Возможно, меня пугает надвигающийся прием…

Клодия засмеялась.

– УЖ поверь, я тоже не в восторге от всей этой суматохи. Как подумаю, что понаедут три сотни гостей…

– Три сотни?! – Мадлен казалась глубоко потрясенной. Она сама надписывала конверты, но не предполагала, что на приглашения откликнутся все.

– Именно столько ответов я получила. Ну а добрая треть из них приведет с собой и друзей. У меня предчувствие, что к нам явится половина Парижа. К счастью, почти все приготовления завершены.

Вернулись лакеи. На столе задымились блюда с горячим. Клодия бросила взгляд на Жервеза – перед ним уже ставили третью бутылку кларета. Ее сердце оборвалось. Перебравшего графа всегда тянуло к игре, а исход его вылазок в игорные залы практически был один. Она собралась с духом и робко произнесла:

– Жервез, посмотрите, тут у нас замечательная свинина. В винном соусе, с крабами. Не желаете ли отведать?

Жервез покосился на принесенный поднос и с отвращением фыркнул:

– Нет уж, благодарю.

Он неловко потянулся к новой бутылке и плеснул изрядную порцию вина в свой бокал.

– Мясо совсем не жесткое, право, Жервез. В пятницу вы ели его с удовольствием.

Клодия отложила нож и стиснула руки. Мясо было действительно превосходным, но у нее пропал аппетит. На ее глазах муж делал очередной шаг к пропасти.

– Мадам, умоляю. Вам нечего волноваться. Я сыт. Речью граф владел уже плоховато, и фраза прозвучала довольно гнусаво.

– Ну хорошо.

Клодия прикрыла рукой глаза и прошептала встревожившейся племяннице:

– Ничего, дорогая, через минуту все будет в порядке. Я… я, наверное, устала больше чем думала, и любая мелочь расстраивает меня.

Слова и тон графини только усилили тревогу Мадлен:

– Тетушка, дорогая, что происходит?

– Я просто сделала очередную глупость, – нервно махнула рукой Клодия.– Пустяки. Возьми себе немного телятины. Или свинины. Если мы не съедим все это, то разобьем сердце Онфредо.– Она, не глядя, ткнула рукой в поднос.– Он очень чувствителен. Отправить обратно то, над чем он весь вечер трудился, будет просто несправедливо, Жервез. Зачем мы платим ему такое высокое жалованье, если ничего не едим?

Она не ожидала ответа, да его, впрочем, никто и не собирался давать.

Мадлен, стараясь отвлечь внимание Клодии от супруга, воскликнула с затаенным лукавством:

– Ах, тетушка, но нельзя же так трепетно относиться к самочувствию повара! В конце концов, он ведь просто слуга.

Она скромно потупилась, ожидая взрыва, и потянулась к подносу, решив, что горох в сырном соусе определенно неплох.

Клодия медленно выпрямилась, глаза ее заблистали.

– Мадлен, ты меня огорчаешь. Как ты можешь так говорить?! Онфредо не просто повар, он – искуснейший кулинар! Все его родичи – отец и два дядюшки – готовят для высочайших особ. И он бы готовил, но ему претят указания сверху. Он хочет выдумывать, создавать что-то новое, он хочет творить. И я в том нисколько ему не мешаю. Меня восхищают его новые блюда А он – из уважения и благодарности – дает им названия в мою честь. Салат а ля Клодия! Как тебе нравится? Звучит, по-моему, очень неплохо. Таких блюд уже три.