Последняя фраза прозвучала неожиданно жестко.

– Но… – Эркюль попытался шагнуть вперед, однако костыли помешали, и он лишь переступил на месте.

– Еще мне надо, чтобы вы кое за кем понаблюдали, – продолжал Сен-Жермен, не обращая внимания на эту возню. – Риска почти никакого. Вы, правда, будете на виду, с этим ничего не поделаешь, однако…

– Но мои ноги… – возразил было Эркюль.

– Ноги не помешают. В любом случае они будут укрыты. Даю слово, никто ничего не поймет.

Глаза графа во мраке конюшни светились, как темный янтарь.

Эркюль навалился на брус, ограждающий стойло.

– Я кучер. Этого ведь не спрячешь в карман.

– Мы вас загримируем, – сказал Сен-Жермен. Он изучал Эркюля, пытаясь понять, можно ли на него положиться.

– А если меня раскроют? – голос кучера дрогнул.

Сен-Жермен покачал головой.

– Вряд ли. Впрочем, даже если вас и узнают, делу это не повредит.

– Граф! – воскликнул Эркюль и умолк.

– Что? – спросил Сен-Жермен. – Вас что-то волнует? Лучше скажите об этом сейчас. Я не могу рисковать. Расставим все точки.

– Граф, – Эркюлю было тяжело говорить, страх удавкой стянул его горло. – Что, если Сен-Себастьян… ну, это… заявит права на меня? Я ведь служил у него, вдруг он захочет… ну… чтобы я возвратился.

Сен-Жермен холодно улыбнулся.

– Пусть попытается. Он останется с носом. Спросите у Роджера, можно ли мне доверять?

– Он ваш слуга, он скажет, что вы велите, – возразил Эркюль. Смятение его нарастало.

– Плохо же вы его знаете. Роджер не лжет.

Сен-Жермен наклонился, придвинув к калеке лицо.

– Вы ведь хотите отомстить своему бывшему господину?

– Святые видят!

Кучер оттолкнулся от бруса и ухватился за костыли.

– Но вы колеблетесь, – мягко сказал Сен-Жермен. – Почему?

– Я… – скривился Эркюль, избегая смотреть графу в глаза, – я боюсь. Если что-то у вас не заладится, страшно помыслить, что станется с нами. Сен-Себастьян убьет и меня, и вас.

– Он ничего не сделает ни вам, ни мне, – сказал Сен-Жермен тоном, не допускающим возражений. Странно было слышать эти решительные слова от невысокого человека в черном атласе, с бриллиантовыми пряжками на туфлях. – Возможно, он попытается. Но у него не получится. Так обстоят дела.

– Откуда такая уверенность? – хмыкнул Эркюль.

– Я знаю его, – сказал Сен-Жермен, надеясь, что действительно знает. Указав на окошко, багровое от закатных лучей, он совсем другим тоном добавил: – Ладно, вам пора ужинать. Разговор окончен. Ступайте.

Сказано это было с легким оттенком пренебрежения.

Эркюль был голоден, но не сдвинулся с места.

– Что мне перво-наперво предстоит?

– Ужин, – уронил Сен-Жермен, всем своим видом показывая, что говорить больше не хочет.

– Нет, я о другом, – Эркюль поднял голову. – Скажите, что надо делать?

Сен-Жермен искоса глянул на кучера и кивнул. В нагрудных его кружевах коротко вспыхнул рубин.

– Этой, а может быть, завтрашней ночью необходимо вывезти кое-кого из Парижа. Справитесь, поговорим о другом. Вот все, что вам следует знать. Ради вашего же спокойствия.

– Поездка ударит по Сен-Себастьяну? – спросил с загоревшимся взором Эркюль.

– Да.

– Я это сделаю, – заявил кучер.

– И вы согласитесь понаблюдать за кем я скажу?

– Да, – кивнул Эркюль, подбираясь на костылях, чтобы встать поровнее. – Отдам все силы, не сомневайтесь во мне, господин.

– Вам понадобятся только глаза, – счел нужным уточнить Сен-Жермен. – И смекалка.

Эркюль приосанился. Взгляд его выражал отчаянную решимость.

– А потом? Что будет потом?

Сен-Жермен медленно покачал головой.

– Хотел бы я знать, но пока что не знаю. – Он все глядел на багрянец окна. – Возможно, нам предстоит большое сражение, а возможно, и нет. В любом случае Сен-Себастьян должен быть посрамлен.

Сен-Жермен умолк и посмотрел на Эркюля.

– Ибо он – исчадие ада.

– Да, – кашлянул кучер. Он все уже понял и просто ждал, когда господин договорит.

– Надеюсь, когда каша заварится, ваша помощь уже не понадобится, – бодро сказал Сен-Жермен, но в голосе его сквозило сомнение. – Однако всегда ведь лучше готовиться к худшему, разве не так?

– Надо проверить лошадей и карету, – сказал Эркюль, продвигаясь к воротам и стараясь не зацепить собеседника. Его костыли заскрипели.

– Вам не обязательно заниматься этим, – мягко сказал граф. – Скажите Роджеру.

– Будет надежнее, если я все-таки их осмотрю, – ответил Эркюль. Он вдруг обернулся. – Вы только позвольте мне двинуть его, хотя бы разок! Только позвольте – и я ваш навеки!

Затем кучер поворотился и, стуча костылями, ушел. Сен-Жермен погрузился в задумчивость. Решения, которые ему предстояло принять, требовали непростых размышлений.

Записка Люсьен де Кресси, отобранная ее мужем у горничной.

«Дорогая Клодия!

Когда-то ты обмолвилась, что дашь мне приют, если дела мои пойдут уж совсем скверно. В тот момент я не очень серьезно отнеслась к твоим великодушным словам, за что приношу нижайшие извинения, присовокупляя к ним свои нынешние мольбы о поддержке, в каковой я сейчас остро нуждаюсь. Если твое отношение ко мне неизменно и ты по-прежнему готова меня принять, черкни мне пару слов – и передай со служанкой. Я должна знать, на каком я свете. Муж никого не пускает ко мне и отбирает все письма.

Клодия, я в полном отчаянии! Я прошла через ад, познав и бесчестие, и унижение. Никакими словами не выразить то, что мне довелось испытать. Вся душа моя забросана грязью.

Умоляю снова и снова – о, не покинь! Во имя нашего Господа, помоги мне.

Люсьен».

– О чем призадумались, Сен-Жермен? – спросил Жуанпор, на мгновение отрываясь от карт. – Вы играете или нет?

– Что? – слегка озадаченно откликнулся граф. – Ах, игра. Нет, пожалуй, я выйду.

Он бросил карты на стол рубашками вниз. Игроки несколько долгих секунд их изучали. Потом Жуанпор заметил:

– И где же здесь здравый смысл? Зачем выходить из игры, когда на кону пять тысяч? Ведь все было бы ваше.

Сен-Жермен одарил его любезной улыбкой.

– Потому-то и выхожу. Когда на руках верный выигрыш, пропадает азарт.

Он отодвинулся от стола вместе со стулом и встал.

– Продолжайте без меня, господа. Я поищу утешения в обеденном зале.

– Но вы никогда не едите, граф, – поддел его Жуанпор.

Он окинул взглядом соседей по столу и встретил понимающие ухмылки.

– Совершенно верно, Жуанпор, я никогда не ем прилюдно. Но главное в застолье – беседа. А если к тому же там обнаружится хотя бы пара дворян, равнодушных как к вину, так и к азартной игре, я буду вполне утешен.

Эти шутливые слова вызвали взрыв веселого смеха. Иронии, в них таившейся, не заметил никто. Граф отдал общий поклон, обмахнулся надушенным кружевным платком, насмешливо предсказал Жуанпору, что удача от него отвернется, а затем неторопливым шагом направился к главному залу отеля.

– Добрый вечер, любезный, – сказал он высокому осанистому лакею, проходя в высокие двери.

– Добрый вечер, граф, – ответил тот, не поведя и бровью.

– Кто здесь сегодня?

В строгом костюме черного бархата граф был решительно элегантен. Серебряное шитье украшало его жилет и отвороты камзола, над которыми, как огромная винная капля, рдел знаменитый рубин.

– Весь свет, граф, – голос лакея звучал вежливо, но бесстрастно. – Графиня д'Аржаньяк в бальном зале, если не соизволила удалиться на ужин.

– Благодарю.

Взгляд Сен-Жермена остановился на полотне кисти Веласкеса. Граф с минуту его рассматривал, потом произнес:

– Как думаете, любезный, не пожелает ли владелец отеля расстаться с этой картиной?

– Сомневаюсь, граф, – с достоинством ответил лакей.

– Я дал бы хорошую цену, – громко продолжал Сен-Жермен, с удовольствием вспоминая, во что этот холст ему обошелся. – Прошу, напомните вашему господину, что работы Веласкеса – моя слабость.