Услышав, как вдалеке хлопнула дверь, Сен-Себастьян усмехнулся. Он стоял у камина и улыбался видениям, встающим перед ним из огня.

Отрывок из письма маркиза де Монталье своей сестре Клодии д'Аржаньяк.

«24 октября 1743 года.

…Я был поражен, как быстро пришло ко мне письмо от Мадлен. Каких-то пять дней, это просто невероятно. Можете мне говорить все, что угодно, об иностранцах, дурно влияющих на короля, но работа внутренних служб Франции убеждает в обратном. Вести от дочки наполнили сердце мое благодарностью к вам, дорогая сестра, и к ее исповеднику аббату Понтнефу, который мне также недавно писал. Я понял, что прелестям мимолетной жизни она по-прежнему предпочитает вечные добродетели.

Это дает мне новые силы и снимает с души невыносимую тяжесть.

Мадлен спрашивает, приеду ли я на праздник, присоединяя тем самым свое приглашение к вашему. Когда два самых родных мне голоса призывают меня, могу ли я устоять? Вы утверждаете, что мне будет приятно вновь окунуться в парижскую жизнь и восстановить старые связи. О некоторых из них, разумеется, лучше забыть навсегда, но к другим я тянусь всем своим сердцем и потому собираюсь прибыть к вам как можно скорее Я выеду послезавтра и приеду в Париж первого или второго ноября, надеясь воспользоватьсярадушием графа и погостить у вас несколько дней. Я напишу также аббату Понтнефу, чтобы мы смогли провести вместе то время, какое он сможет мне уделить. Я давно мечтаю услышать его благодатные речи, проливающие на мои душевные раны бальзам. Он почти убедил меня, что несбыточное возможно и что Господь в своем милосердии позволит душе моей обрести мир и покой.

Моя супруга все еще пребывает в имении брата, и, мне кажется, будет правильным, если она и останется там. Я получил от нее весточку и отослал к ней нарочного с письмом, объясняющим, где меня теперь искать и куда писать. Ее брат, как вы, возможно, слыхали, снова женился, и его молодая жена носит ребенка. Маргарита поехала присмотреть за детьми от первого брака. Она очень любит своих племянников и племянниц, я решил не отрывать ее от приятных хлопот. Раньяки производят на свет очередного Раньяка, ей нравится на это смотреть. А я с ними, как, впрочем, и с Маргаритой, не очень-то близок и беспокоить ее сейчас не хочу. Конечно, как муж, я могу приказать ей отступиться от брата. Но к чему порывать эти узы? Случись со мной что, куда бедняжка пойдет?

Ваше сочувствие Люсьен де Кресси удивляет меня. Невероятно, чтобы ее муж был столь ужасен. Даже если он действительно подвержен греху, на который вы намекаете, ей надлежит сносить свою участь с должным самозабвением. Не Вам, дорогая сестра, оспаривать несомненное право мужей наказывать своих жен. Конечно, ей приходится нелегко, но ее первая супружеская обязанность – покоряться. Этот постулат подтверждается законом Божиим, и мы повсюду видим доказательства его мудрости. Возвышаешься лишь в смирении, и узы супружества помогают женщине осознать, что строгий супруг – ее главная защита от праздности и пустых мечтаний. Если Люсьен де Кресси в своем браке обречена на бесплодие, тем легче ей, освобожденной от нечистоты плоти, обрести благодать.

Не мешайтесь в ее жизнь, а лучше посоветуйте этой строптивице смиренно принять долю, уготованную ей небесами, и подчиниться мужу, как того требует долг. Может статься, кротостью своего поведения она подаст супругу благодатный пример, и тот вернется на праведный путь, сделавшись добропорядочным семьянином…

…Полагаю, наряды, в каких я щеголяю, порядочно устарели. Но тут мне некому подсказать, как одеться, чтобы не оконфузить Мадлен. Покорно прошу вас взять на себя этот труд и высылаю мерки, сделанные моим портным. Передайте их хорошему мастеру и прикажите ему сшить для меня по крайней мере один парадный костюм. Я готов заплатить сколько запросят, лишь бы работу сделали к сроку и хорошо. Но заклинаю вас, дорогая сестра: хотя нынче и отдают предпочтение ярким цветам – не увлекайтесь. Я человек угрюмый, так что коричневый шелковый камзол с бархатными отворотами мне вполне подойдет. Пожалуйста, никаких лилий и персиков, ибо это все не мое. Если коричневое вы сочтете совсем неприемлемым, оставляю выбор за вами, однако учтите: мои симпатии на стороне спокойных тонов. Думаю, у меня найдутся подходящие кремовые сорочки и кружева. Заранее благодарен за помощь. Понимаю, что заняты вы сейчас чрезвычайно, но завезти мерки к портному может ведь и посыльный, а потому надеюсь, что моя просьба не очень вас затруднит.

В ожидании скорой встречи еще раз сердечно благодарю вас за теплый прием, оказанный моей дочери, равно как и за сестринскую любовь, которой дышит ваше письмо. Засим остаюсь вашим преданным братом,

Робер Марсель Ив Этьен Паскаль,

маркиз де Монталье».

Неуклюже опираясь на костыли, Эркюль с трудом чистил щеткой копыта лошади и сквозь зубы бранился. Слишком стара эта кобылка, чтобы бегать в упряжке, слишком стара! Однако работа спорилась, и лошадь стояла спокойно.

– Вижу, дело идет!

Эркюль вскинулся от неожиданности и непременно упал бы, если бы его не поддержала чья-то рука.

– А чтоб тебя! – в сердцах выкрикнул бывший кучер. – Убирайся, бездельник!

Ему показалось, что под руку сунулся отирающийся возле конюшни слуга.

– Ну, если вы настаиваете, – спокойно произнес Сен-Жермен и отступил.

– О, господин, простите. Мне не следовало так говорить, – пробормотал Эркюль в замешательстве, пряча глаза.

– Я сам напросился. Не извиняйтесь.

– Но хозяин-то здесь вы.

Хозяин! Надменная улыбка… длинная трость, воздетая для удара… Эркюль задрожал.

– Вы чего-то боитесь?

– Нет… ничего… – Калека принялся выбираться из стойла. Давалось ему это с трудом. – Вам надо показать ее коновалу.

– Покажу, – кивнул Сен-Жермен. – Вы, похоже, скучаете по своему занятию?

– Скучаю? – переспросил Эркюль. Он окинул конюшню взглядом, и глаза его замигали. – Да. Наверное. Если бы у меня выпали все зубы, я, кажется, меньше бы тосковал.

– Кое-что еще можно вернуть, – заметил Сен-Жермен. Негромко, почти безразлично.

– Что тут можно вернуть? – заскрипел зубами Эркюль. – Злодей погубил меня, уничтожил. Лучше бы он швырнул меня под копыта коней. Но это было бы просто. – Кучер вконец помрачнел. – Это бы не доставило удовольствия барону Клотэру де Сен-Себастьяну. Будь моя воля…

– Ну-ну, друг мой, – увещевающе проговорил Сен-Жермен, но кучер лишь отмахнулся.

– Он просто чудовище, вот что я вам скажу. Я многое видел, я знаю. И если бы кто-то задумал его раздавить, я бы… я бы молился на этого человека…

Эркюль отвернулся, смахнув ладонью слезу. Маленькая, затянутая в перчатку рука легла на плечо калеки.

– Предположим, такой человек есть. Вы согласились бы оказать ему помощь?

– Оказать помощь? – повторил Эркюль, пытаясь постичь смысл вопроса. Ему вдруг стало трудно дышать. – Но как?

Сен-Жермен ответил вопросом:

– Вы могли бы править каретой?

– Я?

– Да, вы.

– О, господин! Да лишь бы меня подсадили на козлы! Бог мой, чтобы управиться с лошадьми нужны ведь не ноги, а руки. А руки у меня в полном порядке. Вот только на козлы не влезть. Я пробовал, да не вышло…

Подбородок кучера задрожал.

– Вам помогут взобраться, – ровным голосом сказал Сен-Жермен. – Вам дадут в руки вожжи, но там уж – не подведите. От вашего умения многое будет зависеть. Сен-Себастьян жесток.

– Что вы хотите этим сказать?

Страх ледяной рукой вдруг сжал сердце Эркюля.

– Есть люди, которых надо выручить из беды. Есть, например, женщина, угодившая в сети этого негодяя. Сен-Себастьян полагает, что она полностью в его власти. Потому что ее предал муж, потому что у нее нет друзей. Так думает Сен-Себастьян. Но он ошибается.