Полагаю, теперь головной нашей болью становится Жервез д'Аржаньяк. Я слышал, прошлой ночью он выиграл огромную сумму. У меня нет сомнения, что граф ее вскорости спустит, но какое-то время он все же продержится на плаву. Нищий Жервез нам полезен, богатый – опасен, ибо может взбрыкнуть. Призываю вас действовать осмотрительно и никого из наших к нему не пускать. За дело должен взяться Шеню-Турей – он, кажется, намеревался вступить в наше братство. Дайте ему поручение окоротить любезного д’Аржаньяка, и поскорей – пока тот не примирился с женой. Граф снова должен почувствовать себя загнанным в угол, затравленным кредиторами и своенравной супругой, только и мечтающей, как бы загнать муженька под каблук. Это единственный способ заручиться его помощью в очередном туре охоты на Монталье. А времени у вас мало, куда как мало, любезный мой шевалье. Доставить ко мне девушку следует не позднее десятого числа сего месяца. Она моя, она обещана мне еще до рождения, и лучшей жертвы для будущего обряда нельзя и желать. Мне понадобится сорок дней, чтобы приготовить Мадлен к тому, что ее ожидает, и окончательно сломить ее волю. Учтите, что меньшим сроком не обойтись. Каждый из нас возьмет ее как захочет, и эта кровь свяжет нас и вольет в нас новые силы. Простое убийство мне отвратительно. Нет, жертву следует полностью уничтожить, ее душа, ее тело должны обратиться в ничто.

Вы, Жуанпор и Шатороз отвечаете за поимку Мадлен Монталье в десятидневный срок, и более я не потерплю никаких отговорок. В случае неудачи гнев мой будет ужасен. Во всей Франции не найдется местечка, какое укрыло бы вас от меня, помните же об этом.

Попутно поглядывайте по сторонам, есть еще один человек, который нам интересен. Князь Ракоци, его якобы видел в Париже Ле Грас. Этому князю известно многое о природе вещей, но вряд ли он добровольно поделится своим знанием с нами. Заманив его в наши сети до дня зимнего солнцестояния, мы получим возможность усилиться многократно. Ракоци знает секрет изготовления драгоценных камней, а там рукой подать и до философского камня. У нас имеются способы развязать ему язычок. Кроме того, смерть этого мудреца, будучи правильно организованной, освободит для нас его силы, а потому весьма нам желательна. Возложив на алтарь не только Монталье, но и Ракоци, объединив плоть с интеллектом, мы чрезвычайно выиграем во всех отношениях.

'Так что действуйте, дорогой Донасьен. Вы многое получили от круга: состояние, власть, силу. Ну не обидно ли будет утратить все в одночасье? И жизнь в придачу, да и не только ее. Впрочем, ревностное отношение к своим обязанностям позволит вам избежать этих утрат. Чего я вам, собственно, и желаю.

Засим всегда к вашим услугам,

барон Клотэр де Сен-Себастьян».

Четверо верховых в мирном согласии продвигались попарно по неширокой тропе. Жервез в пятый раз рассказывал Клодии о событиях прошлой ночи.

– А когда началась дуэль, – говорил граф, расширяя глаза, – что-то меня снова толкнуло. Я поставил десять тысяч на Сен-Жермена и, представь себе, не прогадал. Он победил, и я утроил всю сумму. Я утром же сообщил Жуанпору о погашении самых крупных долгов. Но у меня на руках остается еще двадцать тысяч! Это само по себе целое состояние, однако вскоре я непременно удвою его.

Графиня, казалось, не слушала. В своей светло-голубой амазонке с военной кокардой на модной шляпке она выглядела молоденькой барышней, ее старили только морщинки на лбу.

– Удовольствуйтесь своим выигрышем, Жервез, – произнесла наконец Клодия.– Почему бы нам не покинуть Париж? Мы могли бы поселиться в вашем анжуйском поместье. Вы всегда говорили, что это ваша мечта.

– Но ты же любишь Париж, дорогая, – возразил он с оттенком упрека.

– Конечно, – согласилась она.– Но мне не особенно нравится денно и нощно пребывать в ожидании, что нас выселят из дома за какие-то там долги. Я с удовольствием предпочту всему этому жизнь без подобных волнений, правда вдали от света, – но что нам суетный свет?

– Но я же тебе говорю, – произнес Жервез терпеливо, – что у меня сейчас пошла светлая полоса. Вот увидишь, теперь все будет иначе.

– Ах, Жервез, – обреченно вздохнула графиня, опять ощутив, что жизнь ее входит в привычную колею.

– И так всегда, – закипятился вдруг граф.– Ты постоянно одергиваешь меня, не доверяешь. Не удивительно, что удача мне изменяет. Она не любит тех, кого вечно клюют.

– Это неправда, – возразила графиня, зная, что он не услышит ее. Она обернулась к парочке, державшейся в отдалении.– Мадлен, эй, Мадлен! Если тебе не терпится устроить свою сумасшедшую гонку, этот участок как раз для нее. Сен-Жермен, вы поскачете с ней?

Мадлен обратила к своему компаньону сияющее лицо.

– Хотите проветриться? Скажите, что да. Не дожидаясь ответа, она закричала:

– Вам лучше бы съехать с дорожки, тетушка! Моя испанка очень резва.

Она бросила на Сен-Жермена насмешливый взгляд, пришпорила свою андалузскую кобылу и перешла в галоп.

Сен-Жермен выждал с минуту, затем погнал своего жеребца. Обгоняя графиню, он махнул ей рукой.

С одной стороны к тропе подступал лес. Листва уже почти облетела, и обнаженные ветви деревьев отбрасывали длинные тени на воду мелкой речушки, бежавшей с другой стороны тропы. Парк был хорошо спланирован и ухожен, дабы созерцание дикой природы не пробуждало тревоги в сердцах чувствительных барышень и дворян, облюбовавших эти места для загородных прогулок.

Стоял холодный осенний денек – из тех, что в каждой детали пейзажа таят обещание скорой зимы. Воздух был абсолютно недвижен, будто осень невольно придержала дыхание, пугаясь близости холодов. По небу вычурной вереницей текли облака, в нескольких лье за рекой к ним поднимались дымки. Пахло сыростью и грибами.

Тропа, по которой неслась Мадлен, была идеально ровной. Желтое платье наездницы развевалось, щеки пылали, разгоряченные быстрой ездой. После охоты в Сан-Дезэспор она долгое время не садилась в седло, опасаясь, что верховые прогулки станут теперь вселять в нее тихий ужас. Но ничего подобного не случилось, и Мадлен желала лишь одного – чтобы скачка никогда не кончалась.

Пепельный бербер ее нагонял. Топот копыт делался все громче. Мадлен не оглядывалась. Послышался окрик: «Поберегись!»

Девушка покорно сдала вправо, освобождая место рядом с собой. Всадник и всадница какое-то время неслись галопом бок о бок, холод жалил им лица.

– Остановимся возле моста! – предложил Сен-Жермен.– Нам надо дождаться ваших.

Мадлен не хотелось никого дожидаться – общество графа вполне устраивало ее; но она чувствовала, что лошадка устала. С легким сожалением девушка придержала свою кобылку и перешла на легкий галоп, затем на рысь. Наконец, она пустила испанку медленным шагом и бросила повод. Сен-Жермен спрыгнул с седла, взял жеребца под уздцы и повел по тропе, давая ему остыть. Арочный мост, переброшенный через речушку, был уже рядом.

– Мне тоже спешиться? – спросила Мадлен, когда ее спутник остановился.

– Только если хотите, – ответил Сен-Жермен, глядя на нее снизу вверх.– В любом случае мне доставляет удовольствие ваше присутствие.

Странные огоньки блуждали в его глазах.

– Впрочем, вы всегда со мной, дорогая.– Сен-Жермен протянул руку и снял с ее платья несуществующую пылинку.

– Что вы имеете в виду? Мадлен наклонилась, он потянулся к ней и замер, словно бы натолкнувшись на невидимую преграду.

– Что вы – во мне. Хотя бы своей кровью. Вы были правы, сравнивая это с причастием. Любовь освящает все.

В ее голове внезапно зароились вопросы, она задала первый, пришедший на ум:

– Сен-Жермен, вы католик?

– По обстоятельствам. Мадлен нахмурилась.

– По обстоятельствам? – удивленно повторила она и оперлась на спинку седла.– Что это значит?

– Ну… я, например, не испытывал особенных чувств при крещении, однако потом поддерживал церковь, делал пожертвования… Впрочем, прошло время, и я стал мудрее. Конечно, я не хожу к причастию, но…