Не повторишь того, сказал что розам И соловьям Омар Хаям, слагая Стихи назло изгнавшим рифму прозам. Другое время и страна другая… Залива гладь, куда впадает Рона, И всё моё вчера какое ныне Вернёт мне? Карфаген не без урона С лица земли стёрт Римом и вечны не Твердыни… Шуму утра я внимаю И голоса прохожих различаю. Разлуку со смиреньем принимаю С любимыми. Без Борхеса скучаю. КОМПАС Все вещи языка слова суть, где Некто ли, Нечто, ночь и день, слагает Абракадабру — мира излагает Историю, но смысл какой в труде? Я, ты, он, Карфаген, Рим, вечный-де Преходят. Криптограмму постигает Кто, если всё случайность постигает? И Вавилон написан на воде. За словом то, чему названья нету, Чьей тени притяжение во мне ту Иглу задело, что светла, легка, Как стрелка циферблата или птица, Летящая во сне. Вдруг очутиться За окоёмом, нет где нас пока. ПОЭТ ХIII ВЕКА В безвестного сонета черновик, Который всем другим уже преддверит, Он смотрит и глазам своим не верит — Как бриллиант попал в мой грязевик? Царь-случай срифмовать его подвиг Катрены и терцеты. Достоверит Открытие: канон не числозверит! Гром соловьиный вписан в грановик! Посмеет кто назвать строй стоп шаблоном? Каким неимоверным Аполлоном Он вдохновлён, открывший архетип? Жадный кристалл, который заключает Все дни и ночи, взор любой отчает. Твой лабиринт, Дедал? Твой сфинкс, Эдип? ГОЛЕМ Коль скоро (утверждает грек в Кратиле) Имя есть вещи архетип и буквы Розы цветок содержат, знать чубуквы Ты накурился, той, что в крокодиле. А сочетанье гласных и согласных Содержит имя страшное, чья сущность Шифрует Бога. Имени присущность Вещей первична — много ль несогласных? Так учит каббала. Адам и звёзды В саду имя то знали, пока порча Греха их не разъела и лиц корча Морщины оставляет, как борозды. Искусства и наивность человека Безмерны, и мы знаем: народ Бога Искал имя, что пагубогубого, Носитель чей имел бы чело века. История моя — про грех на праге, Над коим не владычествует автор, Для книжечки названия избрав тор. Иуда Лев раввином был из Праги. Желая знать, что Бог один лишь знает, Иуда Лев через перестановку Букв в именах и их рекомпоновку Нашёл имя, язык что препинает, Так страшно оно. Меч, Врата в нём, Эхо, Гость и Хозяин, и Дворец. То имя Над куклом прошептать, надежду имя, Решился он отнюдь не ради смеха. У симулякра приоткрылось веко И он увидел мир, цветной и разный. Див встал, шаг первый сделав несуразный, И тотчас же ходить стал человеко. Со временем увидел (как и все мы), Что он в сетях До, После, Вчера, Ныне, Право и Лево. Как рабы, верны не Названья, денотанты — слуги семы. Иуда Лев, за чудищем смотревший, Прозвал своё творенье кличкой «Голем», О чём поведал агиограф Схолем, В трудах своих весьма поднаторевший. Как рэбэ объяснял мироустройство: «Твоя нога, моя. Это — ширинка». Из рыбы как последняя икринка, Из синагоги вылетело ройство… Была ли это в графике ошибка Или в произнесении святого Имени, только не было готово Созданье говорить, тупое шибко. Было в глазах его нечто собачье, Нет, даже не собачье, но взгляд вещи Следил за рэбэ пристально, зловеще. Таким должно быть Вия очебачье. Весьма ущербным получился Голем, Так что при его виде кот раввина Прочь убегал, как если бы кровина Ублюдка была в смеси с алкоголем. К творцу своему длани простирая, Копируя его Творцу моленья, Руками Голем расточал хваленья С тупой улыбой: «Рэбэ! Твой икра я!» Хоть с нежностью глядел, но и со страхом Раввин на своё детище: «Откуда Этот сын трудный, пища чья — сок уда, Столь набожен, безжизненным быв прахом? Зачем к серии символов несметной Ещё один добавлен и в напрасной Путанице явлений нитью красной Вплетено чудо явью столь заметной?» |
