– Нет…

Он наконец заговорил! Неужто еще один "борзой" от конкурирующего отдела? Свят, свят…

– Послушай, брат, клянусь, он мне нужен позарез. Я с ним побеседую, а потом забирай его со всеми потрохами.

– Ты не оставишь его в живых.

Час от часу не легче! Он что, мысли мои читает?! Конечно, такие секреты, какими уже, возможно, владеет Сеитов с подачи Малыша, могут надежно храниться только в могиле. И ни один ликвидатор по правилам не оставит в живых ни "объект", ни свидетелей…

– Ты меня достал. – Я поднял пистолет и нацелил ему в грудь.

– Свали, пока я добр.

Странно, однако мои действия не произвели на него ни малейшего впечатления. Будто я держал в руках не "дуру" приличного калибра, а детский пугач. Он что, чокнутый? Или очень хладнокровный?

Но если уж совсем быть честным, то в глубине души я был удивлен до крайности: я не мог нажать на спусковой крючок, хотя следовало бы; чай, не в бирюльки играем, да и время поджимало. Что это со мной?

Все, Волкодав, работай! Прострели ему ногу, чтобы обездвижить, если слабо пустить пулю в лоб – и все дела. Моралист хренов. Нашел время разбираться в своих ощущениях…

Момент, когда взлетела цепь кусаригамы, я просто не уловил. Пистолет выпорхнул из моей руки, как бойкий воробей, не оставивший даже перышка. Мать твою!.. Вот это он меня уел…

– Ое-ей, шустер, курилка… – криво осклабился я и в гневе ударил его, как умел, ногой.

А умел я неплохо. Очень даже неплохо: был среди курсантов лучшим, а затем и в тренировочных схватках с офицерами отдела задних не пас.

Но сейчас я, со своим "коронным" ударом, попал в дырку от бублика. Как это случилось?! Ну не мог, не мог я промахнуться! Дистанция, стойка, позиция… все преимущества были на моей стороне.

Ан нет – грозный Волкодав оплошал, как какой-то недоучка, уволенный из спецназа по профнепригодности.

Сгруппировавшись, я перекатом ушел в сторону и снова встал на ноги. Я постарался успокоиться – противник был очень серьезен, хватит икру метать и строить из себя козырного…

Господи, зачем я ввязался в эту операцию?! И вообще – что за проклятую профессию себе выбрал? Сидел бы сейчас где-нибудь в нашей провинции, капусту выращивал, самогончик с дружками хряпал, баб щупал… Малина… Живи – не хочу.

Дурак ты, Левада. И лучше бы ты до сих пор торчал в "карцере" на хазе Толоконника и предавался радужным мечтаниям. Трижды дурак…

Драться с этим парнем было все равно, что сражаться с тенью. Казалось, он даже не сдвигался с места, и тем не менее, я не только не мог ударить его, но даже коснуться.

Происходящее постепенно стало напоминать дурной сон, кошмар, который мне часто снился в детстве: ты понимаешь, что это всего лишь иллюзия, сновидение, и все равно отчаянно барахтаешься, пытаясь отмахнуться от страшного чудища, а оно наступает на тебя, протягивает свои лапищи… Бр-р-р!

А ведь он меня так и не ударил по-настоящему. Так, легкие шлепки, когда я проскакивал мимо него, – для ускорения полета, чтобы охладить мой пыл. Сукин сын! Он просто издевался надо мной!

И все-таки я каким-то чудом произвел болевой захват его левой руки. Наверное, из-за внезапно раздавшегося грохота: парень чуток замешкался – где-то внутри виллы громыхнули гранаты с магниевой начинкой для ослепления противника и запахло слезоточивым газом; похоже, Акула решил "торпед" выкурить.

Парень рванулся в сторону, сбивая меня по ходу коварной подсечкой, но уже было поздно, и мы оба покатились по полу, тиская друг друга так, что кости трещали. При этом я сорвал его маску, и она отлетела в сторону.

Его лицо меня сразило наповал. Нет, не может быть! Глазам своим не верю!

Я поневоле ослабил захват и тут же получил страшный по силе удар в грудь. Не будь я так хорошо тренирован, мои ребра превратились бы в труху.

Я охнул и откатился в сторону. Но ни молвить что-либо, ни подняться на ноги не успел – он бросился на меня, как тигр, и…

И тут раздался дикий вопль:

– Е-е-ерш!!!

Я с трудом узнал голос – это кричал Акула.

Этот дылда начал меня раздражать. Сначала, когда он заговорил, я несколько опешил. Во-первых, он оказался русским, а во-вторых, тембр его голоса вдруг показался мне настолько знакомым, что я физически почувствовал, как нечто проскользнуло в мою душу и стало разогревать ее заледеневшую оболочку.

Кто он? Может, из прежней жизни?

Узнать его – и вообще увидеть лицо – я никак не мог: на нем, как и на мне, была маска, натянутая до подбородка черная лыжная шапочка с отверстиями для глаз и рта.

Но то, что он не пустил сразу в ход оружие и попытался со мной договориться мирно, повлияло на меня дезорганизующе.

Я дрался – если элементарные приемы хэсюэ-гун, так называемую "раскачку", можно назвать дракой – не то чтобы вполсилы, или небрежно, а как-то отстранено, будто это был не я.

Что-то не давало мне включить воображаемый накопитель биоэнергии ци, чтобы одним ударом уложить отдыхать этого крепкого и неплохо подготовленного бойца.

Нет, я не хотел его убивать. Ни в коем случае! Даже не видя его лица, я чувствовал к нему что-то похожее на симпатию. С какой стати?

Но в конце концов мое терпение истощилось. Уходя от его наскоков, я пытался дать понять ему, что гораздо больше смыслю в боевых искусствах, нежели он, а потому готов отпустить его на все четыре стороны.

Так обычно поступают мастера высокого класса при встречах друг с другом: если ты слабей или хуже подготовлен – уступи, уйди с дороги, в этом ничего зазорного нет; ведь каждый пропущенный удар большого мастера несет смерть или тяжелейшее увечье.

Это только в кино человека месят, словно тесто, а ему хоть бы хны. Чушь собачья! Человеческое тело – не макивара, которую можно терзать, сколько душе угодно.

Однако он не послушался моего мысленного призыва. Мало того, все-таки сумел навязать свой ритм боя и поймал на болевой захват, да так, что я не смог даже освободиться от него путем "выворачивания костей" в суставной сумке, когда размыкаются суставы.

Под руководством Юнь Чуня я научился и этим, поначалу болезненным, приемам – их обычно изучают едва не с младенчества – и мог преспокойно, что называется, разобрав руки на составные части, сбросить любые кандалы, веревки и наручники.

Мне не оставалось ничего иного, как просто убить его или покалечить.

И тут послышался крик.

Боковым зрением я увидел еще одного человека в костюме, похожем на мой; он держал в руках автомат с глушителем и был без маски. И он кричал, словно сумасшедший:

– Е-ерш! Остановись, братишка-а! Это же Волкодав! Остановись, Христа ради!

Меня будто ошпарило кипятком. Я оставил в покое первого и вскочил на ноги весь во власти недоумения, плавно перешедшего в транс, – мне показалось, что я его узнал!

– Андрей, что с тобой?! – Второй отбросил в сторону автомат и шагнул ко мне. – Ерш, я Сидор. Вспомни Южную Америку, вспомни, как мы искали твою жену и сына. Братишка…

Жену и сына? Жену…

– Сидор… – Мой голос почему-то стал чужим. – Я… я не все помню… я забыл… Сидор… Нет, не могу… вспомнить… Кто я?

– Андрей Карасев, а кликали тебя Ерш, – торопливо говорил Сидор, бледный от волнения. – А это Волкодав. Да что с тобой, в конце концов?!

В моей голове будто засверкали молнии; в висках появилась стреляющая боль. При неверном свете зарниц голова Сидора как бы раздвоилась: одна осталась на месте, а вторая вдруг проявилась в моем "третьем глазе", в подсознании. Сидор!

– Мне кажется, ты был моим инструктором в каком-то лагере… да, действительно, в Южной Америке… – Я напрягся до ломоты в висках. – Сидор… а еще… если я не ошибаюсь, Акула…

– Да, да! – Сидор расслабился и порозовел. – Акулькин, Акула!

– Но тебя не помню… – обратился я к уже снявшему маску Волкодаву; тот вообще остолбенел и, едва дыша, смотрел на меня во все глаза. – И жену… сына… тоже не вижу… – Я обхватил голову руками. – Не вижу! Я все забыл… Забыл! У меня амнезия…