Я был вынужден с ним согласиться – я и впрямь упал на Гималаи с неба.

– Ладно, – смирился я. – Бумаги бумагами, но ведь вы же не можете отрицать, что я вот он, перед вами?

– Я вас отлично вижу. Да, вы не фантом, не призрак. Но это еще не значит, что вы из России.

– Как?

– А вот так. После деления Советского Союза на независимые государства вы очень даже запросто можете быть гражданином Туркменистана, Латвии, Армении и тэ дэ и тэ пэ. Вопрос ясен?

– То есть вы хотите сказать, что если меня нет в ваших документах, то я вовсе не русский?

– Почему не русский? По лицу вы похожи на славянина. Как будто… Но вот в каком государстве бывшего Союза прописаны, это проблема.

– Тогда просто отправьте меня в Россию. А там, глядишь, память ко мне вернется и…

– Невозможно.

– Не беспокойтесь, деньги у меня есть!

– Чтобы улететь из Катманду, нужен паспорт. А на каком основании посольство может выдать вам хотя бы справку об утере документов? И кому – ведь вы не знаете даже своей фамилии.

– Тогда что мне делать? – Я был в отчаянии.

– Как мне хочется вам помочь, молодой человек… – Секретарь, которого, видимо, отпустило, повеселел и даже перестал массировать живот. – Но каким образом? Хотя, впрочем… постойте… – Он опять потянулся к телефону. – Алло! Николай Федорович? Нет? А где Попов? Так переключите… Николай Федорович, зайди ко мне, есть дело. Случай, возможно, по твоему профилю…

Мужчина, вошедший в кабинет неслышной поступью хорошо тренированного человека, скорее всего, был военным. Ему уже стукнуло лет тридцать, может немного больше, а его выправке позавидовал бы и кремлевский караул, некогда стоявший у Мавзолея на Красной площади.

– Вот такие, как видишь, пироги… – закончил рассказ о моих перипетиях секретарь посольства.

Пока секретарь вкратце излагал дело, Попов сидел с безучастным выражением лица, иногда поглядывая в мою сторону внимательно и как бы оценивающе.

Судя по тяжелому взгляду и нескольким, уже едва видимым, шрамам на лице и руках, Николай Федорович до назначения в Катманду не отсиживался по кабинетам, добывая себе карьеру среди пыльных папок и скоросшивателей.

– Я проверю, – коротко резюмировал он услышанное. – Зайдите к нам дня через два. Деньги у вас имеются?

– На первое время хватит.

– А как с жильем?

– Пока не определился.

– Наша гостиница, к сожалению, забита, ни одного свободного номера…

– Ничего, где-нибудь устроюсь.

– Но я бы вам рекомендовал остановиться в "Лхассе", – продолжал, будто я и не перебивал его речь, Попов. – Я туда позвоню и напишу записку. На всякий случай. Правда, вам необходимо хоть какое-то имя… скажем, Иванов Алексей Иванович. Запомнили? Просто и по-русски – дальше некуда.

– Спасибо, спасибо… – Я был искренне тронут его заботой.

Он оказался единственным человеком, который, долго не размышляя и не задумываясь о дипломатических вывертах, протянул мне руку помощи. Особенно ценной была его протекция в гостиницу – я уже удосужился узнать, что без документов можно устроиться на ночлег разве что возле фонтана на площади.

Когда я вышел из посольства, уже вечерело.

На встречу со связником я пришел на целый час раньше.

Не то чтобы мне не терпелось – хотя и этот фактор присутствовал, так как от надежной связи зависело многое, – а больше по причине гораздо прозаической: я просто обязан был "прополоть" поле нашей встречи от разных нежелательных "сорняков".

Ведь никто не мог дать мне гарантий, что по моему следу опять не пойдут "торпеды" какого-нибудь не подчиняющегося Кончаку отдела. И я еще не знал, как прошли переговоры наших толстозадых – о снайпере уже успел доложить полковнику по спецсвязи – и какие решения они приняли.

Мало того, не имея материалов, какими располагал Кончак, я до общения со связником даже не предполагал, кто именно заинтересован в моем устранении и срыве операции "Брут" и по какой причине.

Могло быть что угодно: ошибка, навет, провал какой-нибудь другой операции, где могло всплыть и мое имя (чтобы во избежание осложнений утопить его навсегда), наконец, двойная игра самого шефа – такой вариант я тоже не исключал, хотя вслух ему говорить не рискнул бы.

Короче говоря, предположений было море, а вот жизнь моя – всего одна. Поэтому я и цеплялся за нее руками, ногами, зубами и вообще – чем и как только мог…

Его я узнал сразу. И не поверил своим глазам – не может быть!

У газетного киоска, как обычно балагуря, на этот раз с миловидной киоскершей, стояла оглобля; а не признать в нем моего бывшего подчиненного по Афгану, сержанта диверсионного подразделения Акулькина по фронтовой кличке Акула, было просто невозможно.

Я знал, что он в свое время попал в плен к душманам, бежал, затем долго скитался по заграницам, был даже инструктором спецподготовки в лагере наемных убийц где-то в Южной Америке, а потом вернулся домой, и в конце концов, после многократных проверок, опять ступил на диверсантскую стезю уже в системе ГРУ – такими спецами даже Расея-матушка в последнее время перестала разбрасываться.

– Чтоб я сдох! – воскликнул, завидев меня, Акула. – Старлей! Ну, бля, и дела…

Так он кликал меня по военной привычке, хотя я уже дослужился до майора, а ему, насколько я был информирован, недавно присвоили звание лейтенанта и даже наградили – что-то он там отмочил эдакое геройское, но, понятное дело, совершенно секретное.

– Здорово, сукин сын! – Мы обнялись так, что кости затрещали. – Не ожидал… – Я, что называется, обалдел.

– Ну, если не рад, так я могу и свалить…

– Пошел к черту, Акула! Еще как рад. Теперь за тылы я могу быть спокоен.

– Вот-вот, на первом месте дело, а остальное, в том числе и старый фронтовой друг, где-то на задворках. Ну и жисть, бля…

– Хорош прикидываться казанской сиротой! Давай уединимся.

– А что, есть клевое предложение?

– Обижаешь, гражданин хороший. Я ведь не какой-то там чинодрал, а Волкодав. Плевать мне на всю нашу тягомотину. Идем на абордаж приличного бара. За такую встречу не грех и выпить…

Акула неторопливо потягивал из запотевшего бокала коктейль, где, кроме льда и десяти граммов содовой, было отменное виски, и рассказывал:

– …Вот они и забегали.

– Но я-то при чем?!

– Ну был бы на твоем месте другой, какая разница? Да вот только когда дело дошло до стрельбы, тут все и спохватились – кто думал, что под битой картой скрывается сам Волкодав?

– Ну, хорошо, пусть сговорились с Толоконником, что он не будет поднимать шум…

– Не бесплатно! – перебил меня Акула.

– Меня это не колышет. Но какой резон на операции "Брут" ставить крест?!

– Старлей, ты что, с луны свалился? Я в нашей конторе без году неделя, и то порядки знаю, а ты ведь почти ветеран.

– Спасибо на добром слове.

– Ладно, извини. Все обстоит гораздо проще и дерьмовей: операция "Брут" завизирована на самых верхах, уже набрала обороты, задействованы большие силы, накоплен солидный материал – а это все денежки! – открыто "окно" за рубеж, ты оседлал Муху, который обязательно приведет к норе Толоконника… И эту махину можно остановить простым приказом? А кто его осмелится отдать, если среди наших шефов нет согласия по этому поводу? Единственный вариант, самый простой и эффективный, – убрать главное звено операции. Тогда она и сама рассыплется, без шума и пыли. Вот такая, бля, картинка.

– Интересно, чем так ценен Толоконник, что из-за него хотят отправить вперед ногами майора спецназа? На обучение которого ухлопано денег столько, что даже жуть берет.

– Шеф не очень был со мной откровенен… Наверное, думает, что ты человек догадливый. Так, намеки…

– Ну и?..

– Одно время Толоконника использовали как курьера в "окне", через которое в зарубежные банки переправлялись левые деньжата. Немалые деньжата.