Если бы у всех четверых под ногами вдруг провалился пол, наверное, и тогда они меньше бы удивились и испугались, нежели в тот момент, когда я выкатился из-под дивана – в костюме "ниндзя", оскаленной маске дьявола, раскрашенной в красные и черные цвета, и со сверкающей, остро отточенной кусаригамой в руках.

Я не стал ждать, пока они опомнятся.

Ближе всех стоял, как я уже успел разобраться, "Александр". Я не стал мудрствовать, а лишь походя нанес ему локтем удар в висок – не очень сильный, для элементарной отключки. Вторым ударом я достал хозяина, попытавшегося закричать, – я поймал его на вдохе, и он, синея, тихо опустился на диван.

И только один из них, невысокий коренастый тип с грубым лицом и татуированными руками, оказался способным хоть на какое-то сопротивление.

Он выхватил пистолет, едва я появился в комнате, – наверное, держал его на подхвате все время, справедливо полагая, что в этом змеином гнезде нужно иметь ушки на макушке, – но воспользоваться им так и не смог, из-за мандража не сообразив вовремя снять оружие с предохранителя.

И совершенно зря. Не стоило ему в этот день испытывать судьбу…

Я просто метнул в него гирьку, прицепленную к цепи кусаригамы, – мне только стрельбы здесь и не хватало. И наверное, переусердствовал – череп коренастого лопнул, словно переспевший арбуз.

И тогда я посмотрел на Сеитова. Он стоял недвижимо, будто его хватил столбняк. И молча смотрел на меня остановившимся взглядом.

Заглянув ему в глаза, я все понял.

Бывают такие моменты в жизни человека, когда будущее вдруг видится как прошлое. И он знает – не чувствует, знает! – что с ним произойдет в следующее мгновение. Знает – и уже ничего не в состоянии изменить.

– Я пришел за тобой, Сеитов…

Он молча кивнул, соглашаясь.

– Ты знаешь, кто я?

Сеитов снова кивнул. Лицо его было бесстрастным и отрешенным, словно он уже стоял на пороге вечности.

Он меня узнал, несмотря на маску. Несомненно. И понял, что проиграл свою жизнь еще в Катманду.

Сеитов был готов умереть.

Ничто уже не смущало его ум, эмоции превратились в лед – похоже, он действительно был немало наслышан обо мне и пощады не ждал. И все равно Сеитов даже в такой ситуации остался мужчиной – не скулил, не падал на колени, не умолял оставить в живых.

Я шагнул вперед, чтобы задать ему несколько вопросов…

И в это время раздался треск и звон битого стекла, и с балкона в комнату кубарем влетел здоровенный детина с пистолетом в руках.

Есть несколько вариантов поведения спецагента, угодившего в западню.

Курсантам их обычно вдалбливают перед самыми выпускными экзаменами, но так получилось, что Кончак изъял меня из учебного процесса гораздо раньше, присовокупив: "Тебя учить – только портить".

Конечно, такая оценка моих скромных возможностей была для меня лестной, однако как бы там ни было, а курс барана, угодившего на бойню, остался в моем сознании чем-то вроде воспоминаний целомудренной монашки о несостоявшейся в молодости дефлорации.

А если короче и доходчивей, то любой из работающих "на холоде", будь он "тихушник", "волкодав", "борзой" и прочая, думает о возможных последствиях провала в последнюю очередь, а уж я – и подавно.

И мне совсем не улыбалась перспектива использовать по назначению крохотную ампулку, замаскированную под что угодно, чтобы навсегда уйти в мир теней, где я точно не попаду в райские кущи.

Козе понятно, что между провалившимся "тихушником" и диверсантомликвидатором, особенно если он "наследил", есть большая разница.

Первому обычно светит срок, пусть и приличный, но не без знамения надежды. А вот второму ничего иного, кроме пули – в лучшем случае, – ждать не приходится.

И если дело дойдет до суда (что бывает весьма редко, поскольку у всех спецслужб мира рыло в пуху) и какая-нибудь из разведок решит предать гласности "подвиги" Джеймса Бонда противной стороны, то в ответ получит не менее впечатляющую "посылку", из-за которой их свои же правители размажут по стенке.

Поэтому я особо не мучился извечным вопросом: "Быть или не быть". Мой тернистый путь лежал только в одном направлении – зубами грызть камни, вывернуться наизнанку, но выбраться на свободу.

Я отдавал себе отчет в том, что расколоть меня, в общем-то, раз плюнуть. Если, конечно, за дело примутся спецы Сеитова. Есть очень много способов разговорить клиента. Кому об этом не знать, как опытному диверсанту-ликвидатору Волкодаву.

Все эти медицинские штучки с "сывороткой правды" – даже не цветочки, а нераспустившиеся бутоны на пышном кусте современных методов дознания. А значит, я просто обязан уйти изпод "опеки" Толоконника, чтобы позже сыграть с ним по своим правилам.

Пока я был в беспамятстве, меня обшмонали, как последнего фраера в ментовке. Не обошлось и без детектора по выявлению "клопов" – я его заметил на полке шкафа в кабинете Толоконника. И в глубине души порадовался своей предусмотрительности – что избавился от радиомаяка у входа в особняк.

Но, слава Богу, что при обыске не было Сеитова, разведчика с большим стажем. Иначе он не преминул бы распотрошить мой хипповый ремень с кучей заклепок и бляшек, так гармонирующий с кожаной курткой а-ля Майкл Джексон, которую я носил, выполняя предписания наших мотивировщиков, разрабатывающих для агентов так называемые психомодели.

Или проще говоря – создающих для каждого индивидуума несколько образов, маскировочных личин, затрудняющих действие контрразведчиков противника по опознанию "объекта".

В Афинах я шарил под крутого малого с узким лбом – это для греческих спецслужб, на всякий случай. Поэтому модные ботинки-танки, куртка и брюки из очень дорогой и прочной материи только подчеркивали мой имидж, при всей своей броскости наименее выделяющийся из многочисленной толпы мужиков, сдвинутых по фазе из-за последних веяний плейбой-моды.

При обыске куртку с меня сняли, а затем так и не вернули, но она как раз и была при всей своей вызывающей броскости абсолютно чиста по части тайных заморочек.

Так и было задумано мотивировщиками: вызывающее наибольшие подозрения – совершенно "прозрачно" на предмет различных спецусовершенствований.

Метод противопоставлений: горячее – холодное, белое – черное, молодое – старое, а в нашем случае – если при обыске самого подозрительного предмета туалета все чисто, значит, дальнейший шмон бесполезен.

Кажется, что все это – бред сивой кобылы, но против науки не попрешь, сам не раз убеждался, глядя на таможенников и погранцов, – кого и как они трясут.

А вот мой слегка потертый ремень буйволиной кожи с тусклыми железкамиукрашениями, обычный с виду, правда фирменный, что соответствовало моему имиджу, но ничего из ряда вон выходящего, был нашпигован разными заморочками по самое некуда.

Ремень с меня не сняли, так как он шел в комплекте с джинсами и был приклепан к ним заклепками. Мода…

Только я знал, что он снимается элементарно, стоит лишь немного поколдовать над ним – от силы десять-пятнадцать секунды. Но для этого при обыске требовался несколько иной подход и соответствующая ситуации квалификация тех, кто устроил мне шмон.

И я решил, что пора действовать. И пусть эта долбаная операция "Брут" летит в тартарары, ибо чем старше я становился, тем дороже ценил собственную шкуру. И терять ее вместе с головой из-за чьих-то больших денег мне почему-то совсем не хотелось. Даже если нам с Акулой и светит приличная премия.

Окно в моем "карцере" было зарешечено, а прутья решетки толстые и вовсе не заграничного вида – Малыш знал толк в таких делах, а потому плюнул на эстетику и сварганил все понашенски, как в СИЗО.

Перестраховщик хренов… Подумаешь – наручники, охрана, решетка, как для слона…

Я утопил одну из заклепок ремня, немного сдвинул ее в сторону, и мне в руки упала универсальная отмычка, плод многолетних изысканий гениальных умов отдела спецоснастки. А еще через минуту мои наручники уже валялись на кровати – выдра[63] была выше всяких похвал.