– Что… что вам от меня нужно? – выдавила она из себя, пытаясь сохранить остатки достоинства.

– Веди к старшему группы. Где он?

– Какой группы? О чем вы?

– Слушай, ты, шлендра, не изображай из себя недоразвитую. И не поглядывай на чердаки – я там уже побывал. Ваши соколы сейчас отдыхают. Нет, нет, пока ничего страшного. Я же сказал – отдыхают. Так что давай закончим базар и потопали. Да брось ты эту замученную шавку! Тебе что, выдали ее со склада под расписку?

Девушка сникла. В ее больших и, если честно, красивых глазах цвета перезрелой вишни заплескалось отчаяние: похоже, о Волкодаве она была наслышана, а потому сразу и напрочь отмела нелепую надежду начинающих спецов нашего профиля сотворить сякое-такое-эдакое, чтобы получить благодарность в приказе или – чем черт не шутит! – даже орден на пышную грудь. Деваха знала совершенно определенно: одно лишнее движение – и она труп…

Групповод оказался, как и я, "старичком" лет тридцати – тридцати пяти. Он сидел на скамейке – эдакий худосочный рафинированный интеллигент в очках и скромной, но идеально чистой одежонке – и играл в шахматы с пацаном-шестиклассником.

Его маскировка была блистательной – папа с сынком решили размяться на свежем воздухе в ожидании, пока мама пропылесосит ковры. Судя по манерам, он долго торчал за рубежом, а потому наше раздолбайство ему еще было непривычно.

Наверное, он страдал из-за этого, возможно даже, под одеялом глухой ночью мечтал подать рапорт об отставке… но, не будучи наивным, каждое утро топал на работу, как рядовой служащий – такой себе чиновный прыщик, совершенно неприметный в толпе, – и честно отсиживал свое время, вяло перекладывая бумаги из одного ящика в другой.

Иногда, как и сегодня, его вытаскивали из кресла, и он, отчаянно пытаясь понять, что же это, в конце концов, творится в родных пенатах, волок ноги во главе молодых неопытных сотрудников отрабатывать авансы, полученные в свое время от нашей главной конторы.

Я его прекрасно понимал: мне тоже осточертело играть в непонятные игры, нередко с кровавым финалом.

Едва взглянув на представшую перед ним парочку, "старичок" сразу все понял. От его укоризненного взгляда девушка потупилась и – о чудеса на невидимом фронте! – покраснела.

– Партия завершена, – объявил я улыбаясь. – Ты проиграл. И должен принять мои условия капитуляции.

– А если не соглашусь? – полюбопытствовал он – больше для поддержки разговора, нежели из вредности.

– Не смешите нас жить, как говорят в Одессе. – Я протянул к нему руку. – Гони пушку. Только вытаскивай ее, как будто она раскалилась докрасна – двумя пальчиками за конец рукоятки. Объясняю больше по привычке – ты не хуже моего знаешь, как это делается. А ты, мальчик, – мило улыбнулся я юному шахматисту, – погуляй, пока дяди побеседуют.

– Ты совершаешь большую ошибку… – Он вручил мне свой пистолет, кстати, весьма солидную "дуру", хорошо знакомую мне по былым похождениям, – итальянскую "беретту".

– Нет, дружище, это не так. Ошиблись твои шефы. И не делай вид, что забыл, где сидит твой снайпер.

– Он жив?

– Они живы, – подчеркнул я, чтобы избавить его от иллюзий. – И только. А теперь вернемся к нашим баранам. Повторяю – твои шефы ошиблись. И они вскоре разберутся, что почем. А затем начнут искать крайнего. Мне бы очень не хотелось, чтобы им был ты.

– Твои предложения?

– Разойтись с миром. Красиво разойтись. Сейчас вы по уши в дерьме. Таких ляпов в нашей работе не прощают. Тебе это известно. А потому официальная версия: я вас заметил и ушел от наружки. Что, в общем, и соответствует действительности, если выбросить из рапорта последний час. Ты уже доложил, что потерял меня?

– Да.

– Вот видишь, все складывается замечательно. Остается лишь Мухе исчезнуть без шума и пыли – и все довольны, все смеются. Конечно, выговоры вы получите. Но всего лишь за проваленное наружное наблюдение. Ничего страшного – твои шефы хорошо знают возможности Волкодава. Но если до них дойдет истинная картина случившегося…

– Дожимаешь?

– Коллега, не прикидывайся дуриком. Мне надоела кровь. Тем более – своих ребят. Я ее так много видел, что порой весь мир кажется сплошной раной. А ты ведь знаешь, чем должна закончиться твоя несговорчивость.

– Еще бы…

– Насчет своих ребят не беспокойся – им нету никакого резона закладывать тебя. Правда, киска? Она кивает. Значит, соглашается. В противном случае, несмотря на их повышенное служебное рвение и гражданскую сознательность, после этой встречи они могут претендовать разве что на место в штатном расписании где-то между курьером и дворником.

– Я о тебе много слышал, Волкодав…

– Я балдею от своей знаменитости. И как ты меня находишь?

– Сочувствую.

– Напрасно. Лучше позавидуй. В таких ситуациях, как нынешняя, я уже бывал. И как видишь, цел. Впрочем, сколько стоит наша жизнь, ты знаешь не хуже меня. Так сговорились?

– А у меня есть выбор?

Я лишь рассмеялся в ответ – мне он почему-то показался неплохим парнем…

Мухе историю с группой ликвидаторов я, конечно же, представил совершенно в ином, упрощенном варианте: лишние знания очень обременяют человека, особенно в нашем случае. Я ему сказал всего лишь то, что кто-то нас преследует.

И пахан тут же, особо не раздумывая и не анализируя ситуацию, ринулся бежать куда глаза глядят.

Я представляю, как потешались мои коллеги-противники, которых я, естественно, показал Мухе, использовав как жупел, когда мы, будто два дешевых фраера, озираясь на каждом шагу и шарахаясь от любого попавшегося навстречу мента, чесали по городу на свою новую квартиру, загодя снятую мной.

За нами шли едва не в открытую почти половину пути, а затем "потеряли", согласно договоренности. Муха от такого "сопровождения" едва умом не тронулся. Ему казалось, что вот-вот раздастся грохот выстрелов, что для Питера обычное дело, и нас нашпигуют свинцом по самую завязку.

Само собой разумеется, свою договоренность со старшим группы ликвидаторов я подкрепил и некоторыми мерами предосторожности: изъял патроны (но оружие оставил – хватит и изуродованной снайперской винтовки, ему еще за нее предстоит объясниться), обездвижил микроавтобус, выдернув пару проводов, и определил конечный пункт, куда они должны были нас довести.

А затем, сначала проверив отсутствие хвоста, по-настоящему пошел в отрыв – на всякий случай; вдруг у старого "борзого" служебный долг одолеет здравый смысл?

Пахану после вселения под новую крышу я наплел с три короба, нажимая на провал нашей квартиры изза ненадежности Кирпича.

Конечно, не как старого друга и подельника Мухи, а как держателя общака, за кем могла быть слежка; так и вышли на нас. Поэтому, резюмировал я, наши встречи с "дядей Костей" следует прекратить, связываться с ним только по телефону, а загранпаспорта, деньги и путевки должен забрать Гренадер, как человек, способный уйти от любой слежки, что он и продемонстрировал совсем недавно.

Мухе мои выводы показались сверхубедительными.

Еще бы – отныне он настолько уверовал в мои профессиональные качества, что готов был следовать со мной в огонь и воду, не задумываясь и не задавая лишних вопросов.

Городской рынок Катманду меня ошеломил. Я пошел туда, чтобы купить себе одежду, так как в приличных магазинах на меня спустили бы собак. Мне хотелось переодеться сразу после бани, где орудовал, как подсказали местные жители, и брадобрей.

Я шел по торговым рядам как во сне. Самое интересное, на рынке было меньше людей, чем на улицах, но галдеж стоял еще тот.

С прилавков на меня смотрела сплошная экзотика: слоновые бивни, носорожьи рога, шкуры пантер и горных волков, гималайских медведей и оленей, ковры невероятных расцветок, расписные керамические горшки, блюда и вазы, деревянные скульптуры – в основном изображения индуистских божков и демонов, бусы, ожерелья и браслеты, как наручные, так и ножные, из серебра, золота, меди, украшенные драгоценными и полудрагоценными камнями, старинное оружие – сабли, кинжалы, пистолеты, анкасы и прочее, – как настоящее, так и поддельное, изготовленное местными умельцами, чеканные кувшины и кубки, горы восточных пряностей и благовоний, засыпанные в резные деревянные шкатулки, ящички, сундучки, сосудики разных форм и размеров…