– Тебе тоже вызов прислали?

– Какое там! Даже имя не помогло. Евреи ведь борются за чистоту расы, а вся моя заслуга в этом вопросе заключалась только в том, что я женился на еврейке, хотя с точки зрения раввина, к кому мне пришлось обратиться, чтобы он посодействовал моему выезду за границу, я скорее преступник, осмелившийся осквернить юную и непорочную иудейскую деву, нежели достойный человек. Дело прошлое, но у Софки до свадьбы было столько целомудрия, сколько во мне еврейской крови.

– И как тебе удалось добраться до Греции?

– Эта история достойна пера Дюма-отца. Но буду краток. По специальности я инженер-строитель, однако стройплощадку мне привелось видеть только на институтской практике. Меня как магнитом тянуло в цирк. Уже в восьмом классе я брал призы на всесоюзных конкурсах фокусников. А после окончания института я снисходительно посматривал даже на Игоря Кио, хотя, если честно, напрасно – молодость, ах, молодость… Но все равно, к двадцати трем годам мои руки могли творить чудеса, на взгляд неискушенного человека. Не веришь? Смотри!

Лазарь преобразился в мгновение ока. Его движения стали молниеносными, практически невидимыми, руки оказались на удивление гибкими, будто кости превратились в резину, а черты лица приобрели строгую таинственность, присущую магам и гипнотизерам.

Он откуда-то достал два металлических шарика, показал их мне, а затем они прямо на моих глазах… исчезли! Лежали на раскрытой ладони – и пропали, будто растаяли. Я обалдело хлопал глазами.

– Ну как? – спросил Лазарь не без торжества в голосе.

– Потрясающе.

– Вот они. – И на ладони опять появились те же шарики. – Держи, – протянул их мне. – Стальные, из шарикоподшипника.

Я взвесил шарики на ладони, а затем вернул Лазарю.

– Будь добр, повтори, – попросил я.

– Хочешь разгадать? – Он хитро прищурился. – Может, заключим пари?

– Почему нет. Согласен.

– Сколько ставишь?

– Тысячу баксов.

– Ты что, сбрендил?! Это же один из моих коронных номеров! Нет-нет, я не фраер, своих не обижаю. Давай по-нашенски, по-русски – на пузырь "Столичной".

– Я настаиваю.

– Проиграешь ведь, не надо. Я не думал, что ты такой заводной.

– Не заводной – упрямый. Итак, ставлю тысячу.

– Ну ты достал меня! Ладно, принимается.

– А почему нет разговора об ответной ставке?

– Не смешите нас жить, как говорят в Одессе. Считай, что твои денежки уже помахали крылышками.

– И все-таки?

– Да что угодно!

– Не буду жадничать… Ну, например, я буду квартировать у тебя бесплатно полгода.

Лазарь начал хохотать как сумасшедший. Насмеявшись вдоволь, он вытер навернувшиеся на глаза слезы и ответил:

– Да хоть год. А может, передумаешь?

– Поехали…

– С трех раз достаточно?

– Как скажешь.

– Ну, тогда держись, пехота!

Я расслабился и вошел в мгновенный транс, начальную стадию "Алой ленты". Теперь все движения Лазаря казались плавными и замедленными. Все так же посмеиваясь, он опять положил шарики на свою ладонь и… и они опять исчезли.

Я сделал два медленных вдоха и выдоха и посмотрел в глаза Лазарю. Они были пугающе неподвижны, будто его хватил столбняк.

– Что-то не так? – невинно поинтересовался я, и отхлебнул из фарфоровой чашки уже остывший кофе.

– Шарики… Они исчезли…

– По-моему, они и должны были исчезнуть.

– Куда?! – вдруг заорал, будто проснувшись, Лазарь. – Куда они исчезли?!

– Так ведь фокусник ты.

– Все, у меня крыша поехала… – Он встал, подошел к бару, налил полный бокал коньяку и выпил одним духом. – Надо завязывать… – С чем завязывать, Лазарь не уточнил. – Ну, бля, и дела… Где же шарики?! – опять завопил он и тяжело рухнул в кресло, с безумным видом вглядываясь в свои ладони.

– Если они тебе так дороги – держи. – С этими словами я всучил ему пропажу.

Лазарь окаменел. Его лицо стало похоже на физиономию конченого алкоголика – покраснело до фиолетового оттенка. Я даже испугался, не хватила ли его кондрашка.

Но он сдюжил. Судорожно сглотнув, "гуттаперчевый" фокусник сказал:

– Ангидрит твою в перекись марганца… Бля-а-а… Вот это ты меня уел… Уделал, как последнего фраера. Как ты сумел? Этот фокус не могли разгадать даже на конкурсе профессионалов. А там, смею тебе доложить, были лучшие из лучших.

– Я всего лишь быстрее тебя.

– Теперь я в этом совершенно не сомневаюсь. Что поделаешь, пари ты выиграл. Живи у меня сколько тебе заблагорассудится. Почту за честь. Я готов даже сам тебе доплачивать.

– Будет тебе. Мы с тобой просто шутили. Если ты не возражаешь, я готов дослушать твою историю.

– Что-то я потух… – Лазарь сокрушенно покачал головой. – Впрочем, раз уж начал… Как ты, наверное, догадался, в цирк мне идти не позволили. Дед так и сказал – только через мой труп. Потомственный строитель – и в клоуны?! Короче, пристроили меня на теплое местечко в тресте с перспективой на номенклатурную должность, а затем и брак устроили, правда, по любви. (Это я так тогда думал.) Сначала все было тип-топ, жизнь катила будто по маслу. Но едва похоронили деда, как я тут же подался в циркачи. Софка, ясное дело, в слезы, старики – на дыбы, но для меня они авторитетами не были. Поездил я по свету, душу отвел, денег зарабатывал столько, что даже Софка успокоилась – я ей такие шубы привозил, золотом увешал с головы до ног, как рождественскую елку… жизнь казалась прекрасной и наполненной бесконечными ра-достями…

Лазарь тяжело вздохнул и закурил.

– А затем, – продолжил он, жадно затягиваясь папиросным дымком, – наступила финита. Трандец всему. И все в один год, будь он проклят. Мать с отцом скончались в реанимации после автокатастрофы – дедов "ЗИМ" не потерпел смены владельца, – а Софка спустя полгода свалила за бугор. Я запил, из цирка меня попросили, а когда узнал от знакомых, что жена с дочерью кантуются в пересыльном пункте неподалеку от Афин, то скоренько продал квартиру, нанялся матросом на "морозилку" и при первом же удобном случае остался на берегу в Гибралтаре: там мы дозаправлялись. Вот и вся моя одиссея.

– А как семья?

– Пока я бороздил моря и океаны и ждал оказию, чтобы рвануть когти, Софка наконец оформила все необходимые документы и преспокойно отчалила в Штаты. Когда я в конце концов добрался до Афин и узнал, где моя семья, то в кармане у меня оставался ровно один доллар. Так что все мои надежды накрылись… сам знаешь чем… После двух месяцев полуголодного существования на задворках греческой столицы, без денег, крыши над головой, документов и вида на жительство, когда каждый держиморда мог придавить меня ногтем, как клопа, Отелло внутри меня стал словно ягненок, а любовь к Софке испарилась будто моча старого осла, оставив лишь грязное пятно на душе и мерзкий запах в памяти. Се ля ви…

– Такова жизнь… – С этим выражением я был согласен.

Почему-то я ему верил. Конечно, не до конца, но все-таки. Его рассказ казался искренним, не наигранным. А если уж судить совершенно беспристрастно, то у меня просто не было иного выхода, как поверить и остаться в его жилище хотя бы на несколько дней: чтобы разобраться с Сеитовым без лишней головной боли о надежном пристанище.

Мы проговорили, что называется, до первых петухов. За окнами тяжело вздыхала бессонная столичная ночь, в комнате царил полумрак, и бесконечный треп Лазаря действовал на мою душу как животворящий бальзам: только теперь я ощутил, что у меня есть Родина. И возможно, семья. Я так этого хотел…

Я был восхищен – толстый грек оказался гениальным режиссером-постановщиком батальных сцен.

Едва он возвратился на свой "боевой пост" за стойкой бара после обхода действующих лиц и исполнителей драмы, плавно переходящей в трагикомедию, как две носатые чувырлы тут же перекочевали за столик топтунов.

Уж не знаю, о чем там шел разговор, но вскоре проститутка, наверное самая наглая, уселась одному из них на колени и тут же была довольно невежливо сброшена на пол.