Кто она, женщина под покровами? Почему я пытаюсь разгадать ее тайну? По какой причине я тянусь к ней изо всех сил, рвусь, мечусь во сне, как наяву, стараясь преодолеть земное притяжение и умчаться ввысь, в космос, за волнующим меня ликом?

Кто ты, навевающая тревожно-сладкий покой?

Утром по палубе лучше не ходить. Народ, весь мятый и опухший, бродит бесцельно от борта к борту, и запахи перегара глушат всю свежую прелесть утреннего бриза.

Кое-кто досыпает в шезлонгах, и тогда мне начинает казаться, что это не обычные люди, с вечера перебравшие лишку, а отряд вурдалаков, после кровавой охоты не успевший спрятаться в свои гробы и, застигнутый солнцем, теперь находится в коме: храп, похожий на предсмертный хрип, конвульсивные движения, серо-зеленые лица, растерзанные позы…

Короче говоря, картинка не для слабонервных и чересчур впечатлительных.

День начинался как обычно. Разве что темную синь открытого моря сменила густая стеклянная зелень прибрежных вод – мы вползали в устье реки Тежу, где находился порт и столица Португалии город Лисабон.

На мостике стоял сам капитан, немало повидавший морской волк пятидесяти лет. Сегодня он являл собой образец добродетели и хорошего морского тона: был подтянут, чисто выбрит и надел белоснежную капитанскую робу, тем самым бросив вызов поздней осени и неприятному ветру, дующему с берега.

Акулькин, не выспавшийся и злой, как черт, стоял у борта и тихо матерился. Я слушал вполуха и наблюдал за пассажирами.

– …Волкодав, эти Нельке меня сведут с ума. Бля буду! Закрылись в каюте и носа не кажут даже пожрать. Еду им подают прямо в номера… мать их!

– Дрейфят… – лениво откликнулся я, сделав ручкой знакомой девахе. – Они думали, что я телок недоразвитый, а теперь от горя последние волосы рвут и Талмуд читают. За упокой двух невинных душ.

– Какого черта! – взвился Акула. – Кончай изображать каменного идола. Почил на лаврах? Не советую. Не нравится мне их затворничество. Что-то замышляют, бля буду. А сидят взаперти, чтобы не привлекать лишнего внимания и дополнительные силы для своей охраны.

– Значит, все-таки боятся, – с удовлетворением констатировал я и, подозвав стюарда, попросил чашку кофе. – Будешь? – спросил у Акулы. – Тогда две, – распорядился я и потянулся так, что захрустели связки и сухожилия. – Эх, сейчас бы за буфера да на рояль…

– У тебя только одно на уме!

– Естественно. Чай, не старый пердун. И мой боевой пост – Муха. А он, к моему глубокому удовлетворению, с буфетчицы не слазит. Так что я свободен, как ветер. В отличие от тебя.

– Мне и в Афгане так "везло"… – буркнул Акула. – Все кореша по теплым постелькам кемарят, а я, как по-следняя сука, лазаю по осклизлым камням под проливным дождем да еще и среди ночи.

– Вместе со мной.

– Бывало, – согласился мой однополчанин. – За что и уважаю тебя, старлей.

– По этому случаю давай выпьем. – Я взял с подноса свой кофе. – А может, коньячку? Для цельного восприятия жизни?

– Нет, – отрезал Акула, дуя на ароматную жидкость. – У меня забот полон рот. Скоро высадка и массовые гулянья по Лисабону. Нужно быть начеку. Хватит с меня Копенгагена. Я там за минуту поседел.

– Что-то не замечал.

– Зри в корень.

– Ты что, Козьму Пруткова читал?

– А это кто такой?

– А-а, значит, народная мудрость. Бьющая из тебя ключом.

– Вечно ты… иронизируешь, – обиженно отвернулся Акула.

– Прости подлеца. Я не иронизирую, а упражняюсь в изящной словесности. Чтобы язык не закостенел. Иначе как бабу охмуришь?

– Вот-вот, кому что, а курице пшено… – Мой бывший сержант допил кофе и удовлетворенно крякнул. – Слышь, старлей, а где можно достать… ну этого, как его… Козьму Пруткова?

– В библиотеке. На нем грифа "Совершенно секретно" нет. Хотя… из-за дураков поставить стоило бы. Чтобы взвинтить ажиотаж. Тогда точно прочитают.

– Ты меня считаешь…

– Что ты, Акула! Ни в коем случае. Не о тебе речь. Ты просто не успел – деревенская школа, армия, спецназ, плен и долгие скитания по заграницам. Но вот другим… кто тянет на себя шубейку народных защитников и страдальцев за новое общество… им да, не мешало бы проштудировать. Глядишь, и добавится со-вести и мозгов.

– Загадками говоришь… Ладно, я побежал. А книгу эту обязательно прочитаю.

– Прочитай, Акула, прочитай…

Моя главная охранная сила растворилась среди изрядно оживившегося палубного движения. Я стоял, смотрел на проплывающие берега и думал.

Нельке… С момента нашего первого и последнего разговора я их еще не видел. Да, они отсиживались в каюте, но их присутствие, незримое, неуловимое, но от этого не менее опасное, чувствовалось, как дыхание дьявола, когда ничто не может объяснить неожиданное оцепенение, охватывающее тело и душу в самый неподходящий момент.

Пропажу двух пассажиров, как мне показалось, никто и не заметил. Хотя, понятное дело, Акула выяснил, кто они.

Вычислили мы и других коммандос из подразделения Нельке. Теперь я был почти уверен, что против нас работает не Моссад – среди крепких, тренированных ребят не оказалось, если судить по лицам, ни одного семита.

По документам это была сборная команда – латыш, два литовца, один русич, два хохла и гражданин Канады, но со смуглой рожей восточного человека, возможно ливанца. Литовцев уже можно сбросить со счетов – я их отправил рыбам на корм. Смуглолицый, как определил Акула, являлся главным – после Розы Нельке, правившей этим дьвольским балом.

На теплоходе творилось нечто невероятное. С точки зрения обычных пассажиров, все шло как по маслу – погода баловала, кухня была отменной, напитки – тоже на уровне, развлечений – пруд пруди… отдыхай и радуйся!

Но наш небольшой отряд под командованием Акулы находился в легком шоке: кроме коммандос Нельке и мафиозных охранников Мухи из лагеря Бориса Львовича, появились еще какие-то подозрительные типы, по моей классификации – "щитомордники": с виду невыразительные личности, тихие, неприметные, но опасные, как барракуды в южных морях.

Акула насчитал их около четырех человек; двое попали в разряд сомнительных. Единственное, что мы так и не выяснили, так это вопрос: они работают на одну команду или являются посланцами еще нескольких клиентов Толоконника, деньги которых он сожрал и не поморщился?

Теперь вся эта кодла ходила кругами возле каюты Мухи.

Пахан, кому я был обязан докладывать про окружающую обстановку, только подхихикивал и требовал очередную корзину со спиртным и хорошо вымытую буфетчицу, находившуюся, как я понял, впервые в жизни наверху блаженства.

Ее сменщица, дама в годах, уже падала с ног, работая по три смены подряд, но по своей доброй натуре не могла отказать страдалице.

– Давай хотя бы "щитомордников" спустим в унитаз! – бесился Акула. – А то их тут расплодилось, как вшей.

– Ты что, свихнулся? Нам не хватало лишь международной известности. Ведь все они зарубежные гости.

– Ну и хрен с ними! Мало ли я – да и ты тоже – отправил вперед ногами заграничных коллег. Десятком меньше, десятком больше, какая разница?

– Кончай беситься. – Я пытался быть строгим шефом. – Мы на иностранной территории. Тут не проходят наши российские разборки. Этак мы никогда не доберемся до Афин. Затаскают к ядреной матери по кабинетам заграничных сыскарей.

– Слиняем – и все дела.

– Не горячись. В твоем предложении имеется, конечно, резон. Но только еще рановато. Есть у меня одна мыслишка…

– Ну!

– Погодь чуток. Жар лучше загребать чужими руками.

Муха, которому я уже все уши прожужжал, хитро отмалчивался. Его почему-то совсем не волновало такое пристальное внимание к своей персоне со стороны всех мафий мира.

Интересно, что там еще придумал этот жук в наколках? Мне бы не хотелось, чтобы он опять меня удивил, как это случилось в Копенгагене.

Но больше всего мне не нравилось поведение моего непосредственного шефа Кончака. Похоже, он уже пришел к тем же выводам, что и я, и теперь устроил крупный скандал в наших армейских кругах.